Он вызвал машину и поехал домой.

Лида вручила Дамеш приказ и сказала:

— Не опоздай, директор будет тебя ждать с утра.

Когда Дамеш зашла в кабинет, Каир уже сидел за столом и разговаривал с инженерами технического отдела. Увидев Дамеш, он встал. За ним поднялись и все присутствующие. Только один начальник технического отдела Платон Сидорович, недавно вставший с больничной койки, поднял руку, приветствуя Дамеш, но с места не сдвинулся.

Дамеш поглядела на улыбающегося Каира и вспыхнула. Ей вспомнился их последний разговор. И Каир тоже, очевидно, вспомнил об этом и чуть заметно улыбнулся. Потом он повернулся к Платону Сидоровичу.

— Вы помните,— сказал он,— перед самой моей поездкой я вам передал на заключение проект товарища Сагатовой. Вы его просмотрели? Да? Пришли к какому- нибудь выводу? . '

— Да я уж давно его передал главному инженеру,— с удивлением ответил Платон Сидорович.— Разве он вам ничего не говорил? Я там и свое заключение написал.

—Ах, так!—Каир кивнул головой и обернулся к Дамеш.

— Ну, а мой приказ вы получили?

— Конечно,— улыбнулась Дамеш.— Спасибо, вот только... только...

— Что «только?» — оборвал ее Каир.— Мой приказ обязателен для всех работников завода. Сегодня же приступайте к работе — вот и все.

— Ну, а если завтра ваш приказ отменит совнар

хоз? — высказала, наконец, свои опасения Дамеш.— Что если у вас будут неприятности?

Каир засмеялся.

- Ну что ж! Пусть тогда уж увольняют и меня вместе с вами! Возьмемся за руку и пойдем искать по свету правду, авось и найдем ее где-нибудь. А пока принимайте свою смену и приступайте к работе. Понятно?

— Понятно! — Дамеш засмеялась от радости и вышла из кабинета.

Она ведь так соскучилась по цеху, по друзьям и сослуживцам, по запаху раскаленной стали, по веселому пламени мартена, по вкусу окалины на языке. Конечно, часть вины есть и на ней. Но не увольнять же ее, в са- мом деле, за эту аварию. А Каир молодец. Он сильный, смелый, ничего не побоялся, заступился за нее перед всем заводом. Муслим ему здорово может насолить, но он не побоялся этого, отменил приказ, и все! И как она могла раньше считать Каира слабовольным болтуном? Вот так и ошибаются в людях те, кто слишком поспешно о них судит. Она и в Серегине ошиблась: он хотел ей добра, а она смотрела на него подозрительно и недоверчиво. А нужно было прислушаться к его советам! Он говорил: «Бывай больше в цеху, присматривайся, прислушивайся, учись! На диплом не надейся, стажа еще у тебя нет, три года работы в министерстве не стоят и трех месяцев работы в цеху. Одно сидеть за столом, над чертежами мартеновской печи, и совсем другое— варить в этой самой печи сталь. Выдают металл люди, оторвешься от них — пропадешь, и никакой диплом тебе не поможет».

Так говорил ей Серегин, а она была глупа и самона- деяна и не слушала его. Слишком много заступников нашлось у нее на заводе, слишком часто слышала она; «О! первая женщина-металлург! Образованная! Умная, красивая. Все знает! Три года работала в министерстве!» Вот у нее и закружилась голова. И хорошо, очень хорошо, что жизнь схватила ее за шиворот и встряхнула по- свойски. Теперь она будет умнее, теперь уж ее так дешево не купишь.

Первого, кого увидела Дамеш в цехе, был Қурышпай. Старик выглядел хоть куда. На голове у него красовалась брезентовая шапка сталевара, вокруг него толпились рабочие, и всем он успевал отвечать на вопросы. А цех уже работал вовсю, огромное помещение было залито золотистым горячим сиянием. Люди, стоящие у печи, казались пронизанными насквозь этим светом.

— Что, дедушка, все со шлаком возимся? — спросила Дамеш у Курышпая после того, как они обменялись первыми приветствиями.

— Этот шлак...— старик хотел что-то сказать, но только махнул рукой.— Видишь, как он кипит да пенится. Ну-ка, инженер, объясни мне, что это значит?

— Углерода много?

— Молодец, дочка. Много, точно, много! Ну, а отчего его так много, ты знаешь? То-то, что нет... А я тебе скажу отчего. Предыдущая смена виновата — она остудила печь, когда ее загружали, а надо было, наоборот, еще подбавить жару. И, наверно, у Ораза это не первый день так. Оттого и бригада его сползла с красной доски, старые сталевары говорят: чтоб сталь была хороша, готовь шлак. А ну-ка посмотри, какой сейчас у нас шлак.

Дамеш надела синие очки.

— А как вы думаете: жидковат или густ? — спросила она.

— Густ слишком! — старик улыбнулся.— Видишь, как еще глаз у тебя не наметан. Шлак в нашем деле, дочка, это самое важное! Прежде всего смотри, хорош ли он у тебя. Но ничего, не трусь, поработаем вместе— ты все поймешь. Эй вы, удальцы! — вдруг крикнул старик и быстро пошел, почти побежал к печи, около которой стояли Генка и Қуан. .

Дамеш с нежностью смотрела на него. Так хорошо стало у нее на душе, подумать только, семидесятилетний дед, не задумываясь, встал на место сына, когда тот заболел. И ведь пришел в цех как хозяин. И по- прежнему крепок, силен и здоров, по-прежнему ничего не скроется от его глаза. Ну-ка попробуй не посчитайся с ним!

О том, что старик работает в цехе вместо Ораза, Дамеш знала еще вчера. Ей рассказали, что сначала старик колебался, идти или нет, думал и так и эдак, но всем его колебаниям положил конец Иван Иванович:

«Что ты говоришь о старости,— сказал он.— Да ты около мартена один десятерых заменишь. Молодежь, она на работу горяча, да на разум-то больно легка. Ей все скорее, скорее, а отсюда аварии да просчеты». И еще сказал Иван Иванович: «Ты об Оразе сейчас думай, о чести всей его бригады. Ведь если Ораз проваляется

еще месяц, то и вся его бригада распадется. Вот о чем ты думай!»

И старик Қурышпай, выслушав все доводы друга, молча пошел к шкафу, достал свою брезентовую спецовку, надел широкую шляпу сталевара и пошел наниматься в цех на место Ораза.

Дамеш узнала обо всем от Лиды, когда вернулась из Караганды. '

Сейчас она стояла посередине цеха и смотрела, как к ней направлялись Генка и Куан.

— С возвращением вас, Дамеш Сахиевна,— пышно сказал Гена и пожал руку Дамеш.

И только что они разговорились, как вдруг на них вихрем налетел дед.

— А ну, кончайте базар,— сказал он свирепо,— А ты, инженер, не мешай ребятам работать. Ну, что встала, что гладишь? Живо на место! Ну! — и он повысил голос почти до крика..

Ребята бросились к печи.

— Дедушка,— сказала Дамеш укоризненно.— Вы даже поздороваться мне с ребятами и то не разрешаете. Я же их целую вечность не видела.

— Нашла время здороваться! Работа кипит, а она здороваться,— заворчал он.— Когда врачи кровь переливают больному, много они болтают? А сталь — это та же кровь. А ребят ты распустила — и как еще распустила! Ты инженер, они рабочие, они должны работать, а ты ими руководить, а у вас что получается? Танцплощадка у вас получается, никто тебя не слушает, никто с тобой, с инженером, не считается, отсюда, конечно, авария да срывы!

«В этом он прав»,— подумала Дамеш, когда старик отошел. И вспомнила Ораза. Тот всегда говорил, что старик словом бьет куда больнее, чем кулаком. Святая это правда...

Грустно улыбаясь, Ораз стоял, опираясь на костыли, и смотрел в больничное окно. Он был один, и ему было скучно. Чахлый больничный садик неясно просвечивал сквозь марлевую занавеску; молодые деревья, узкие дорожки, плоские клумбы, стриженый газон —

вот и все, что он видел, И вдруг ему представился совершенно иной парк, другие цветники и сам он другой — здоровый, сильный, веселый, без костылей и повязок. Это алма-атинский парк. Аллеи полны народу.

А время — ранняя осень. Дорожки парка засыпаны листвой, они очень красивы — багряные, желтые, красные листья, и, топча их, Ораз то и дело наклонялся и поднимал то один, то другой лист. У него большая радость. Был слет молодежи. В числе других президиум слета поздравил с высоким званием Героя и его. Были шумные аплодисменты, были музыка и крики — его качали на руках, ему подносили цветы, его целовали друзья, и сам он чувствовал, себя молодым, веселым, радостным. И все было ему тогда по плечу.