Перчинка сжала зубы. Дальше шло описание их разговора. Каждое слово. Каждая деталь.

А в самом конце, последние строки, формирующиеся на глазах:

Текст обрывался. Светлана потеряла сознание прежде, чем Книга успела записать всё до конца.

Но и этого было достаточно.

Если отец прочитает это… если кто-нибудь прочитает…

Перчинка не колебалась.

Она вцепилась в страницу. Рванула.

Бумага не поддавалась. Книги Судьбы были защищены. Их нельзя было так просто порвать или сжечь. Они восстанавливались. Помнили.

Но Перчинка знала способ.

Её хитиновая броня засветилась ярче. Зеленоватая энергия потекла по пальцам, впитываясь в страницу. Разъедая защиту. Ломая связи.

Светлана дёрнулась.

Даже без сознания её тело отреагировало. Спина выгнулась. Губы беззвучно раскрылись в крике боли.

Из уголка её рта потекла тонкая струйка крови.

Вырывать страницы из Книги Судьбы было… больно. Физически больно. Словно вырывали кусок души. Кусок памяти. Кусок самой сущности.

Но Перчинка не остановилась.

С тихим треском страница поддалась. Оторвалась. В руках Перчинки осталась лазурная бумага, всё ещё мерцающая слабым светом.

Книга в её руках дёрнулась. Попыталась исчезнуть. Вернуться в духовное измерение.

Перчинка отпустила её. Книга растворилась в воздухе, возвращаясь к хозяйке.

Светлана снова дёрнулась. Её дыхание стало прерывистым. Лицо исказилось от боли даже без участия сознания.

Перчинка посмотрела на вырванную страницу. Текст на ней начал тускнеть, но всё ещё был читаем.

Она быстро свернула бумагу. Убрала под хитиновый панцирь на груди. Броня сомкнулась, надёжно пряча улику.

Теперь даже отец не докопается до правды о том, что здесь произошло.

— Ты будешь жить нормальной, полноценной жизнью, как того и захочешь, — продолжала шептать Перчинка, гладя Светлану по волосам. Параллельно она накладывала исцеляющие печати, — Я совсем не против того, чтобы ты была счастлива. Захотите — заведите с отцом детей, живите в любви. Я ведь и сама не так давно познала это прекрасное чувство… — Перчинка невольно улыбнулась, в ее голове возник образ офицера Игоря Волкова, — Можешь даже стать княжной Безумовой и править вместе с моим отцом, как Первая и Старшая жена… А Настя и Эмми будут рады и ролям Хранительниц Очага. Я никак не буду вмешиваться, обещаю… И не буду злоупотреблять своей властью… Ну, может быть, только в исключительных случаях.

Она говорила это искренне. Почти искренне.

Умом Перчинка понимала — она поступила правильно. Абсолютно правильно. Это была необходимость. Стратегическое решение. Светлана под контролем… это означало мир между родами. Означало, что Соколовы не нападут. Означало безопасность для Семьи. Для Отца. Для Мамы. Для Сестренок.

Всё логично. Всё рационально. Всё правильно.

Но глубоко внутри… что-то сильно противилось этому решению.

Что-то царапало изнутри. Шептало, что это неправильно. Что так нельзя. Что Светлана не заслужила этого. Что она хороший человек. Что она искренне любит её отца. Что она бы… может быть, она бы поняла. Может быть, можно было договориться по-другому.

Может быть…

— Нет, — резко сказала Перчинка вслух, — Нельзя было.

Она усилием воли заглушила эти мысли. Задушила всё, что пыталось пробиться наружу.

Нельзя было рисковать. Нельзя было надеяться на «может быть». Слишком много поставлено на карту. Слишком много зависит от её решений.

Она защищает Семью. Это главное. Всё остальное — детали.

Даже если эти детали включают предательство. Отравление. Порабощение воли.

— Главное, чтобы ты убедила своего отца в моей невиновности, — задумчиво произнесла Перчинка, — Думаю, он должен прислушаться к тебе. Надо бы хорошенько этот момент обдумать.

Она уже формировала план в голове. Как представить это. Как заставить Светлану говорить правильные слова. Как убедить князя Соколова, что все подозрения — ошибка, недоразумение, результат вражеской дезинформации…

*Щёлк*

Перчинка застыла.

Это был звук замка. Тихий. Отчётливый.

Дверь.

Кто-то открывает дверь.

Но это невозможно. Она же заперла её. Усилила замок заклинанием. Никто не должен был войти без её ведома!

Перчинка медленно обернулась.

Ручка проворачивалась. Плавно. Бесшумно.

Дверь начала открываться.

И в проёме, на четвереньках, по пояс оказавшись в комнате, появилась…

Безумная Лилия.

Беременная волкодевочка в белом, немного помятом платье. Её белоснежные волосы растрепались, уши торчали настороженно. Большие голубые глаза смотрели прямо на Перчинку.

Она замерла в дверном проёме. Наклонила голову набок. Потом в другую сторону. Совсем по-собачьи. Словно изучала сцену перед собой с разных ракурсов.

Перчинка и неподвижная Светлана на полу.

Лилия снова наклонила голову. Принюхалась.

Перчинка почувствовала, как сердце ухнуло вниз.

Из всех, кто мог сейчас войти… Безумная Лилия была, пожалуй, худшим вариантом.

Потому что Лилия была непредсказуема. Не поддавалась контролю. Её разум большей частью подчинялся инстинктам. И она обладала нечеловеческими чувствами — могла учуять запахи, уловить детали, которые обычный человек пропустил бы.

— Лилия, — осторожно начала Перчинка, медленно поднимаясь, — Что ты здесь делаешь?

Волкодевочка не ответила. Просто смотрела. Изучала.

— Тебе не следует здесь находиться, — Перчинка сделала шаг вперёд, заслоняя собой Светлану, — Светлана плохо себя почувствовала. Я помогаю ей. Всё в порядке.

Лилия медленно, совсем медленно вошла в комнату целиком, оставаясь на четвереньках. Её пушистый хвост неподвижно застыл за спиной.

— Всё в порядке, — повторила Перчинка, пытаясь говорить успокаивающе, — Просто… головокружение. Усталость после боя. Ничего серьёзного.

Она лихорадочно думала. Если Лилия поднимет шум… если начнёт выть или звать кого-то… если девочки прибегут…

Нужно будет что-то сделать. Быстро. Тихо. Без лишних вопросов.

— Лилия, будь умницей, — Перчинка попыталась улыбнуться, — Иди отдыхать. Тебе нужен покой. Ты же беременна. Не стоит волноваться. Всё хорошо.

Но вместо того, чтобы уйти, Лилия двинулась вперёд.

Медленно. Осторожно. Крадучись, как настоящий зверь.

Она обошла Перчинку стороной — та инстинктивно попыталась загородить путь, но Лилия просто скользнула мимо, удивительно проворно для беременной.

И склонилась над Светланой.

Принюхалась. Глубоко. Шумно.

Её нос почти коснулся шеи Истребительницы — того самого места, где остался крохотный след от укола.

Перчинка замерла. Не дышала.

Лилия долго нюхала. Её уши дёргались. Хвост заметался из стороны в сторону.

Потом она подняла голову. Посмотрела на Перчинку.

И тихо, совсем тихо, зарычала.

Рычание Лилии было тихим. Почти беззвучным. Но от этого не менее угрожающим.

Перчинка застыла. Её рука инстинктивно дёрнулась к поясу, где обычно висело дополнительное оружие. Но сейчас его там не было. Она была в домашней обстановке. Расслабленная. Не готовая к бою.

А Лилия стояла между ней и Светланой. Низко пригнувшись. Уши прижаты. Хвост распушился, стал в два раза толще.

Волчица приняла защитную стойку.

— Лилия, — тихо сказала Перчинка, не делая резких движений, — Всё в порядке. Светлана просто спит. Ей нужен отдых. Как и тебе.

Рычание не прекратилось.

Лилия сделала шаг вперёд. Медленный. Целенаправленный.

Её глаза (опасные, звериные) не отрывались от Перчинки. В них читалось что-то первобытное. Инстинктивное.

Опасность. Угроза. Защита стаи.

— Лилия, — Перчинка попыталась сделать шаг в сторону, обойти волчицу, — Не надо…

Лилия моментально развернулась. Загородила путь. Рычание стало громче.