— Выпьем, Оливер, — согласился попаданец, не без труда удерживая маску беззаботного весельчака, и лакей, материализовавшийся почти в ту же секундус подносом, на котором стоят бокалы с шампанским. Не глядя на слугу, он взял бокал и поднял его.

— За будущее Союза! — отсалютовал Оливер, — За наше будущее!

— За Союз и за наше будущее! — ответил Георг, и…

… увидел в бокале осадок, которого там, чёрт подери, просто не может быть! Буквально через пару секунд этот осадок растворился, как и не было.

Попаданец, с трудом удержал лицо, сделав вид, что пригубил бокал, но не касаясь его даже губами. Сохраняя беззаботную улыбку, он считывал информацию вокруг, но…

… никаких зацепок.

Лакей, как ему и полагалось, исчез. Банкир, с явным удовольствием сделал несколько глотков и удалился, напевая себе под нос рождественскую песенку и ведя себя как человек, которого и заподозрить невозможно.

Сам же Шмидт, покружив несколько минут по залу, поделился шампанским с кадкой, а потом, промокнув губы платком, украдкой плеснул на него немного шампанского и спрятал в карман.

' — Это не будет игра в одни ворота, — пообещал он неведомо кому, — так что поиграем, и думаю, вам не понравится!'

Мягко покачиваясь на сиденье экипажа, едущего по ночным и почти безлюдным улицам, Георг, хотя и полагая, что все его усилия тщетны, всё ж таки пытался собрать воедино разрозненную мозаику закончившегося вечера.

Поднимать скандал он не стал — бессмысленно, виноватых в таких случаях не находят никогда, если не считать таковыми безвестных стрелочников. Да и что он мог сказать?

Осадок в бокале может оказаться просто осадком, ошибкой одного из лакеев, промахом человека, закупившего некачественное вино. А может статься, что осадок был некоей провокацией, желанием, чтобы Шмидт поднял скандал из-за какого-то пустяка, просадив свою репутацию. На этом можно сыграть очень сильно…

Даст ли что-то лаборатория? Вопрос открытый… девятнадцатый век, наука развита соответственна, а яды, вероятно, есть и такие, что никакая современная химия не определит. Для него могли расщедриться и на невесть какую экзотику, а не на банальный мышьяк или цианистый калий.

— Ф-фух… — выдохнул он, откидываясь на спинку сиденья и растекаясь по нему, как медуза на пляже, — ситуация!

Секундой позже прогремел выстрел, а потом ещё один, и ещё…

… и плечо пронзила резкая боль.

— Гони! — взревел он кучеру, зажимая рану и мысленно проклиная всё на свете, в том числе и отсутствие оружия… Потому что ну не считать же дерринджер за оружие⁈ А с нормальным револьвером на рождественскую вечеринку, ходить как-то не принято…

Позади разгорелась перестрелка, охрана отстреливалась от каких-то бандитов, прикрывая отход, а кучер, размахивая кнутом и вопя во всю глотку в лучших традициях Дикого Запада, уже гонит экипаж по гулким ночным улицам.

— Йо-хо!

iДайм — монета в 10 центов.

Звонок будильника вырвал Георга из тягучего и бессмысленного сна, в котором нелепым образом переплелись реалии современной ему Москвы и крепостничества, с его своеобразными особенностями. Проснулся он не сразу, с минуту пребывая где-то между сном и явью, а когда сознание наконец загрузилось, облегчённо выдохнул.

— Ну его, такие сны, — пробормотал он, не торопясь вставать. В голове ещё тают осколки дурацкого сна, где одновременно была учёба в университетеи проживание в людской у Бориса Константиновича, и ощущение дикого стыда перед однокурсниками из-за своего зависимого, рабского положения.

— Н-да, — сказал попаданец, усаживаясь на кровати и осторожно потягиваясь, — с такими снами… Здесь психолог нужен, а скорее психотерапевт! Только где ж его сейчас возьмёшь? Да и были бы, не пошёл бы.

Встав босыми ногами на толстый ковёр, он накинул на плечи тёплый халат, и, зевая, прошествовал в гостиную.

— Доброе утро, сэ-эр! — приветствовал его Джонни, старательно и не безуспешно имитируя британский акцент, складывая его в копилку своего виденья идеального дворецкого, — Ванна готова, сэ-эр. Сейчас скажу Лиззи, чтобы занялась кофе.

— Доброе, — рассеянно отозвался Георг, — Да, скажи. Доброе утро, Лиззи!

— Доброе утро, масса Джордж, — отозвалась та, выйдя из кухни, — вам как обычно, или как? А то мне Мэри, служанка мистера Стивенса, интересный рецепт подсказала. Мы с Джонни пробовали, и мисс Линдгрен угощали, понравилось.

— Давай попробуем, — согласился Шмидт, — если уж мисс Лидгрен…

Получасом позже, после ванны, обработки раны с помощью Джонни, и кофе, он уселся в гостиной, вяло листая свежую прессу, но почти не воспринимая информацию. Недавнее ранение хотя и не стало опасным для жизни и здоровья, но крови он потерял изрядно, и сейчас организм, перейдя в режим энергосбережения, снабжает мозги по остаточному принципу.

В тот день охране удалось не только отбиться, но и захватить нескольких нападавших, но толку — почти ноль, обычные головорезы из гетто, с пропитыми мозгами, набранные с бору по сосенке. Какую-то информацию из них вытрясти всё ж таки удалось, но расследование, если и приведёт к конкретным результатам, закончится не скоро.

А пока — домашний режим, вялое перелистывание газет, приём визитёров с выражениями сочувствия и негодования в адрес распоясавшихся бандитов, да многочисленные письма с поддержкой, уверениями и соболезновании.

' — … Мы все глубоко возмущены этим покушением, решительно осуждая такие действия, и надеемся, что человек Вашего ума и чести…'

Генри дю Пон, несмотря на все разногласия между ними, так же прислал письмо, полное заверений в своей непричастности, выражений сочувствия и скорейшего выздоровления. Да и другие, причастные к недавней травле, тоже, пусть и не все, высказались в том же духе.

Верить им, конечно же, Георг не собирается… Поддержка от Линкольна сыграла свою роль, но нужно помнить, что она была, де-факто, вынужденной, после выигранного суда и блистательной компании в прессе.

— Письмо, сэ-эр, — Джонни, затянутый в новую ливрею, совершенно неотразимый для окрестных служанок, прошествовал в гостиную, — от мистера Хайрема Барни!

— Благодарю, — кивнул попаданец, принимая письмо и распечатывая. Но, прежде чем, читать, кинул взгляд в спину уходящего слуги, с трудом удержавшись от смешка.

Нет, он ничего не имеет против карьерных устремлений и честолюбия, даже если эта карьера слуги. Но иногда бывает забавно…

Здесь и ливрея, которую Джонни буквально выстрадал у хозяина, апеллируя к лучшим Домам Европы, и, разумеется, такие тонкости, как «сэр» при обращению к Шмидту, и «мистер» по отношению к другим. Единственное исключение, помимо самого Георга, это Президент, да и то, кажется, просто из-за занимаемой должности, а не из-за личности Линкольна.

Открыв письмо, он бегло пробежался глазами, уже приблизительно зная, что там написано… но ошибся.

— Приём… хм, — Шмидт ещё раз вчитался, особое внимание уделяя списку приглашённых, с некоторыми из которых он хотел бы встретиться лично. Подумав немного, он решил таки принять приглашение, заранее объяснив, что приедет ненадолго.

Усадьба Хайрема Барни расположена в верхней части Манхэттена, в районе Спёйтен-Дуйвил, в слияния реки Гарлем с Гудзоном. Она возвышается на склоне, откуда открывается вид на осенний Гудзон и на деревья, на кронах которых держатся редкие медные листья. Сейчас это пригород Нью-Йорка, где живут преимущественно бизнесмены, политики и известные юристы, место очень респектабельное и тихое.

— Мистер Шмидт… — чернокожий дворецкий, безукоризненно вышколенный, почтительно встретил попаданца, выйдя навстречу и отвесив поклон.

— Джентльмены, — дворецкий, уже не так глубоко, поклонился охране, четверым крепким парням с интересным прошлым, с некоторых пор сопровождающим попаданца решительно везде, — можете подождать мистера Шмидта во флигеле возле ворот, там для вас, как и других джентльменов, накрыт стол с закусками.