Стоя у зеркала, он наводил последний лоск, поправляя галстук и запонки с символами Братства.

В зеркале отражался молодой мужчина, почти шести с половиной футов, худощавый, но жилистый, с крепкой грудью и широкими плечами, на зависть иному профессиональному атлету. Резкие, несколько рубленые, но правильные, и, пожалуй, привлекательные черты лица. Синие, несколько льдистые глаза, взгляд которых выдержит далеко не каждый, и он знал, когда использовать этот взгляд, и когда не смотреть вовсе.

Человек, на которое обращают внимание и мужчины, и женщины, но все — по разным причинам.

Позади чуть больше четырёх лет учёбы в университете Пенсильвании, три года в братстве «Delta Kappa Epsilon», и он взял всё, что мог, и даже чуть больше.

Абсолютный чемпион университета по фехтованию и боксу, член сборной по борьбе, плаванию и гребле, лучший наездник, один из лучших стрелков.

Учёба — не хуже спорта. Диплом с отличие в области механики, курс по строительству, курс по юриспруденции в области бизнеса и патентного права, история искусств и живопись, где он получил пусть и негромкое, но признание преподавателей, а несколько его работ остались на кафедре как «Учебные этюды Шмидта»

Но главное — люди! Каких трудов стоило ему поступить в университет, и вспоминать не хочется…

Но — поступил, сперва в университет, а год спустя и в Братство. Поначалу его приняли осторожно, как безусловно талантливого студента, но всё ж таки чужака, едва ли не экзота. Знали бы они…

Но они не знали и, он надеется, никогда не узнают!

Немец, выходец из немецких княжеств, представитель юнкерского сословия, успевший повоевать… а дальше детали разнились, в зависимости от того, кто о нём говорил. А он не опровергал и не подтверждал ни одну из версий…

Постепенно он завоевал уважение. Сперва как талантливый студент, потом — благодаря спортивным успехам, а позже — умением блефовать при игре в карты, молчать, когда это требуется, и говорить, когда надо, и ровно то, что необходимо.

Позже были этнографические экспедиции на индейские территории, где он показал себя не только умением наладить походный быт и стрелять из любого положения, но и, прежде всего, надёжным товарищем, готовым лезть под пули индейцев, чтобы вытащить брата. Там, на дикой земле, всё стало проще, вокруг снова были свои и чужие…

Пожалуй, именно тогда его и признали окончательно. Не WASP, но белый, протестант…

… свой.

Без этих связей, без братства, где бы он сейчас был со своим патентом? А так — 1% акций Du Pont, и это уже ох как немало! Да, во многом это не только связи, но и удача, стечение обстоятельств, сложная ситуация на бирже… но тем не менее!

Патент на ударно-сверлильную дрель, значительно упрощающую ход работ при бурении шахт и тоннелей. Простое, казалось бы, устройство… но он оказался первым.

А это ведь только начало… На руках — чертежи автоматического запала, ручной лебёдки, улучшенного гидроусилителя для буров и ещё сырой, но интересный проект ветряной установки для промышленных насосов.

В уме — динамит… но здесь спешить нельзя, это козырь, который стоит придержать до поры. Да и не каждый козырь стоит бросать на стол при первой сдаче!

Были и инвестиции, удачные и не очень. Неудачных, к слову, больше… и это абсолютно нормально. Иногда полезно и проиграть, чтобы понять, что играешь в игру по чужим правилам, которые, к тому же, могут меняться.

Он не мечтает построить свою промышленную империю, по крайней мере, не сейчас. Потом, может быть… если захочется.

Пока — пакет акций здесь, доля там, немного связей, щепотка инсайдерской информации, патенты, и лет через десять, быть может, двадцать, он войдёт в число богатейших людей Америки.

А пока — выпускной 1860 года, все экзамены сданы, бал.

Но страна на пороге Гражданской войны, и ему, да и многим другим, предстоят другие экзамены. А он, в отличии от большинства, знает, какие там будут вопросы…

… и некоторые ответы.

Нью-Йорк, май 1860-го.

Полуденный свет, проникая через оконное стекло, отмытое до нестерпимого сияния, падал на тёмную полированную поверхность письменного стола, многоцветно ломаясь в гранях хрустальной пепельницы и будто утопая в лезвии обсидианового ножа для бумаг, подарке одного из братьев. Ковёр испятнан солнечными лучами так, что кажется шкурой экзотического зверя, добавляя уюта и щепотку мистики, намекающей на что-то необыкновенное, на приключение, которое начнётся, стоит только открыть дверь и выйти из квартиры.

Сквозь приоткрытое окно слышен привычный, чуть отдалённый шум улиц, неизбежный в большом городе — назойливый, пронзительный фальцет мальчишки-газетчика, стук колёс по булыжной мостовой, неистовый лай собак, не иначе как загнавших кошку на дерево, и беснующихся теперь внизу, не в силах достать её. Приглушённо, под самыми окнами, на южном «чёрном» диалекте разговаривают слуги, посмеиваясь над чем-то, малопонятным, да и неинтересным человеку непосвящённому.

Лёгкий ветерок доносит запахи угольной золы, спутника прогресса в этом времени, лошадиного пота, жареного мяса, и всё это приправлено почти неуловимым, но всё ж таки явственным запахом моря. Временами это разбавляется восточными ароматами, тонким шлейфом тянущимся из лавки пряностей на углу.

Стоя у окна с чашкой крепкого кофе, Георг задумчиво смотрел в окно, меланхолично созерцая дома на противоположной стороне улочки. Сюда он переехал всего пару недель назад, прельстившись относительной престижностью, дешевизной и спокойствием Южного Мидтауна, поселившись в доме по адресу 23 Irving Place, в скромной холостяцкой квартире на третьем этаже, над галантерейной лавкой.

Сказать по совести, можно было бы найти варианты и получше, но Георг, увидев резной деревянный фасад, тяжёлые, основательные входные двери и небольшой балкончик из кованого металла, украшенный горшками с цветами так, что казалось, они прорастают из металлических корней и деревьев, не удержался и зашёл, просто из любопытства. Оказалось, что внутри ещё лучше, квартира из небольшой гостиной, спальни и кабинета отделана и обставлена с отменным вкусом, и уходить он не захотел, почти сразу же, после символического торга с домовладельцем, выписав чек.

Сейчас он обжился в квартире так, что кажется иногда, что здесь он если и не родился, то вырос и прожил долгие годы.

В книжном шкафу и на полках книги, выплеснувшиеся из кабинета. Сенека соседствует со справочником по металлам, университетский учебник по химии с Шекспиром, и везде закладки. Книги лежат и на столе, на диване, на одном из кресел.

Кабинет завален бумагами и чертежами, и это почти всё — один большой амбициозный проект!Механический чертёжный стол, пока ещё сырой прототип, но уже сейчас это много больше, чем имеют современные инженеры. Закреплённые на шарнирах под углом подвижные линейки, встроенный в систему полудуговой транспортир и прочие изобретения, естественные для недоучившегося архитектора, но пока не существующие в природе.

А пружинный циркуль с микрорегулировкой? Чертёжный угольник с фиксатором? Рулонная подача бумаги с зажимом?

В университете приходилось использовать куда как более примитивные инструменты… ну да патентная система ныне несовершенна! А в США, где в каждом штате свои законы, и правообладателю нужно самому следить за их исполнением, патентовать такие вещи имеет смысл только в том случае, если ты достаточно силён и богат, иначе можно разориться на судах.

Работать над ударно-сверлильной дрелью, доводя её до ума, ему пришлось летом, сняв мастерскую и обеспечив её надёжной охраной. В противном случае университет получил бы порядка 75% дохода с патента, и уж как бы там им распорядились, Бог весть! В любом случае, об акциях Du Pont ему пришлось бы забыть.