Пряники.

Смешно, но… разве это не то, что я и делаю?

Только вместо скетчей – сахарная глазурь.

📌 "Ассистент в творческую мастерскую. Гибкий график. Работа с детьми и арт-материалами. Возможно обучение".

Отправляю резюме везде.

Забираю Катю из сада чуть раньше обычного – хочется просто побыть с ней. Без мыслей, без чужих голосов в голове. Только мы вдвоем.

Она бежит к выходу в розовой куртке, с торчащей косичкой и шлемом в руках.

– Мама! Мам, я первая тебя увидела! – кричит, обнимая меня и носом утыкаясь в мой шарф.

Тепло. До слез.

Мы выходим во двор, я раскладываю самокат.

– Только не быстро, ладно? – прошу.

– Ну, мааам... я как ветер, не могу медленно!

И она действительно – как ветер. Вылетает вперед, зигзагами, кричит что-то непонятное прохожим, машет голубям и смеется в голос, пока я иду следом, придерживая сумку и пытаясь не думать ни о чем лишнем.

Но минут через двадцать она тормозит, тяжело дыша, опускается на бордюр. Щеки раскраснелись, ресницы потемнели от испарины.

– Мам… я устала. У меня ножки болят, – всхлипывает. – Возьми меня на ручки.

Губы надувает, носик морщит. Устала и уговаривать бессмысленно.

– Кать, ты же уже большая… Маминой спинке тяжело, правда. – говорю, стараясь ласково.

– Но я же твоя девочка… А девочек надо носить, если у них ножки болят! – она смотрит снизу вверх, глаза круглые, влажные, губы дрожат. – Так папа говорит.

– Папа - мужчина, он может и тебя пронести, и меня. А мы девочка, слабые.

Я опускаюсь рядом, глажу по щеке.

– Крошка, давай немного посидим, отдохнем и пойдем медленно.

Мама не должна поднимать тяжелое…

Она молчит.

– Я могу стать легкой, – тихо шепчет и заглядывает открыто в глаза. – Я буду перышком. Только возьми…

И в этот момент я сдаюсь.

Прижимаю ее к себе, поднимаю осторожно. Щечка прижимается к моей шее, руки обвивают за плечи.

– Вот видишь… совсем как перышко, – довольно говорит.

Хоть и пульсирует что-то внутри – не надо. Нельзя.

Но она тихо сопит, гладит пальчиками мою косу.

– Я люблю тебя, мамочка…

И в этот момент я понимаю: пусть хоть десять врачей скажут "нельзя", но если ребенок просит прижаться к тебе – несешь. Потому что ты – мама. А мама все выдержит.

А вечером, когда прихожу домой, чувствую, как ноет низ живота.

Я лежу на кровати, свернувшись калачиком, и держу руку на животе. Тянет. Не сильно, но с каждым часом как будто все ощутимей. Это не те легкие покалывания, что были раньше. Это что-то другое. Страх подкрадывается тихо, как вор. Я глажу себя по животу, будто могу унять боль прикосновением. Но не получается.

Катя садится рядом и начинает дергать меня за руку.

– Мам, давай поиграем? Ну, пожалуйста! Или куколке сошьем новое платье.

– Кать, мне правда нехорошо сейчас, давай чуть позже...

– Тогда почитай! Ну, мааам, почитай сказку! Маленькую!

Я закрываю глаза, пытаюсь не сорваться.

Катя убегает на пару минут, потом идет с зайцем подмышкой.

– Мам, я хочу кушать! Сваришь макарошки?

Я встаю, еле передвигаю ноги. Ставлю воду. Руки дрожат. Катя скачет рядом, тянет меня за кофту.

– Катюш, я пока тебя несла устала. Маме плохо.

Маме говорить не хочется, она и так за сердце хватается от каждой ерунды. Папа сразу в панику. К подруге… теперь уже ее нет. А больше… больше никого. Только Ярослав остается.

Я не выдерживаю. Сажусь за стол и беру телефон. Набираю Ярослава. Первый гудок. Второй. На третьем он берет трубку.

– Да?

– Привет, – голос срывается, и я с трудом сдерживаю слезы.

– Даш, все нормально?

– Слушай, можешь приехать? Мне... нехорошо. Я устала и хочу полежать, а Катя... она не дает мне покоя, я не справляюсь.

Молчание. Только его дыхание в трубке.

– Минут двадцать подожди. Надо что-то купить в магазине?

– Я не знаю. Я просто хочу отдохнуть. Наверное, нет.

– Я понял.

Я отключаюсь и облокачиваюсь на спинку дивана. Катя вдруг замирает, смотрит на меня с испугом.

– Мама, ты что, плачешь?

– Нет, солнышко. Просто мне нужно немного отдохнуть. Совсем чуть-чуть. Хорошо? Сейчас папа приедет и поиграет с тобой.

– Ура.

Она уже садится у окна и ждет его.

Я варю макарошки. Он же тоже захочет поесть. Но на большее сил нет.

Он приезжает даже быстрее.

– Папа! Папочка! – кричит наконец Катюша, когда видит его машину. – Папа! – хлопает довольно.

Она так любит его. Так всегда ждет.

Я поднимаюсь и тоже смотрю, как паркуется, достает из багажника пакет с продуктами. Идет к нашему подъезду.

Даже не звонит – просто открывает дверь своим ключом и входит.

Катя встречает его первым.

Подхватывает на руки и целует в щеку.

– Ты чего ходишь? – строго мне. – Иди, ложись.

– Там макароны… – киваю на кухню.

– Я доварю. Иди, быстро.

Послушно иду и ложусь, натягивая на себя плед.

Они там что-то орудуют с Катей. Мелкая шелестит пакетом.

Ярослав моет руки и идет ко мне.

– Где болит? – садится рядом, кладет руку мне на лоб, потом на живот. – Ты пила что-нибудь? Ела?

– Ничего. Лежала просто. Не сильно…

Я не хочу ему пока говорить про беременность.

– Просто живот крутит и подташнивает.

Наклоняется ко мне и целует в лоб.

– Ты что-нибудь хочешь? Принести?

– Чая сделай, с ромашкой. Там пакетики…

– Я найду.

Он кивает. Поднимается, уходит на кухню. Через пару минуту возвращается с чашкой ромашкового чая.

– Отдыхай, – прикрывает дверь, чтобы мне не мешать.

Катя что-то ему трещит о принцессах. А Яр ей о драконах.

Теперь спокойно и не так страшно.

Если что-то пойдет не так – есть он. Всегда рядом. Не подведет.

На кухне смех и звуки посуды.

– Пап, а что мы будем кушать? – спрашивает Катя, заглядывая в холодильник.

– Что-то очень вкусное, – уверенно отвечает Ярослав.

– Я маме покажу! – кричит из кухни.

– Подожди, – останавливает ее, – мама отдыхает. Давай ей сюрприз сделаем.

– Давай!

– Так, моя принцесса, теперь ты главный повар. Держи венчик, начинаем волшебство!

открываю глаза, когда слышу мелкие шаги.

Катя заглядывает ко мне. Волосы и щеки припорошены мукой. Но она выглядит такой счастливой, что я невольно начинаю улыбаться.

– Мне делаем тебе сюпиз!

– Хорошо.

– Пап, надо моко?

– Точно! Самая внимательная повариха! – смеется он, и от этого звука у меня внутри что-то мягко и нежно дрожит.

– Ой, папочка, прости, я нечаянно!

Что-то разлили.

– Ничего страшного, – улыбается он и подмигивает ей. – Теперь я буду очень вкусным папой!

Они хохочут и пекут блины. А мне становится так тепло и душевно.

Наконец, заканчивают и Катя с подносом гордо шагает впереди. Ярослав внимательно контролирует процесс позади. Они такие похожие, родные и близкие.

– Мамочка, это тебе! Не болей!

– Спасибо, моя хорошая, – глажу ее по щеке, вытирая следы муки.

– А блины папа пек, я только помогала. Но муку я сама рассыпала, – признается она, смеясь.

Ярослав улыбается, ставит поднос передо мной и заботливо поправляет плед.

– Как ты? – тихо спрашивает он, присаживаясь рядом.

– Лучше, – улыбаюсь я, ловя его теплый взгляд. – У тебя рубашка вымазалась. Давай снимай, я закину в стирку, – предлагаю я.

– Я сам, – быстро отвечает он, но, заметив мой взгляд, усмехается и расстегивает пуговицы. – Не поднимайся.

Я смотрю на него, ощущая как внутри все привычно сладко сжимается. Он заботливо помогает мне сесть поудобнее, поправляет подушку, следит за каждым моим движением. И это так ценно и дорого.

Когда Катя убегает смотреть мультфильмы, Ярослав садится ближе.

– Даш, может, все-таки в больницу съездим? – тихо предлагает он, внимательно заглядывая мне в глаза. – Мне не нравится, как ты себя чувствуешь.