Я беру тест и переворачиваю, чтобы увидеть ответ на свой вопрос.

Две полоски. Две полоски…

Именно сейчас.

Когда все вот так вверх дном.

На тесте две полоски!

Я смотрю на них, как будто они – приговор. Или наоборот – спасение. Они появляются быстро, четко, без сомнений.

Как будто судьба не собирается играть в угадайку.

Я сижу на краешке ванной, сжимаю в пальцах этот тест, а в ушах звенит.

Беременна.

Слово пульсирует внутри, расползается по венам, заполняет каждую клетку. Почему так не вовремя?

А потом – ком в горле. Горячий, плотный, тревожный.

Сейчас?

Когда сердце разворочено. Когда я не знаю, на чьей стороне правда.

Когда я не знаю, с кем я. И кто рядом. Когда я не знаю, хочу ли прощать. И смогу ли.

А внутри – новая жизнь. Тихая. Чистая.

Руки дрожат, но не от страха. От того, сколько чувств накрывает одновременно.

Я ведь не пустая. Я не одна. Во мне есть свет.

Маленькая искра, которая просит: "Дыши. Живи. Не бойся".

У меня есть дочка.

Пусть доверие – как бумага, измятая до предела. Пусть мужчины уходят. Пусть подруги предают.

Но у меня есть ради кого и ради чего жить.

Я справлюсь.

Ради Кати. Ради этой новой жизни внутри.

Сломанная – не значит слабая.

Я устала. Я вымотана. Но это все временно.

Надо просто чуть-чуть отдохнуть и разобраться во всем.

Беру телефон и набираю сообщение: "Надеюсь, ты хорошо спишь по ночам. Хотя ты и сама понимаешь – рядом с тем, кто однажды предал, никогда не будет спокойно. Он предал меня. Значит, сможет и тебя"

Хочется метнуть в нее слова, от которых не отмоется. Чтобы хоть на секунду поняла, каково это. Кто бы это ни был. Анна или Марина?

Но я замираю. Останавливаю себя.

Это провокация.

Она этого и ждет.

Как спасательный круг, брошенный в разъяренное море злости.

Она этого и ждет.

И мне хочется ответить, но я стираю сообщение.

Весь ее текст такой, чтобы задеть. Туда, где уже болит. Каждое слово – будто игла под ногтем, нацеленная на мою самооценку.

На мою уязвимость. На мою женскую суть.

Она хочет, чтобы я сорвалась. Чтобы я вступила в перепалку, чтобы я оправдывалась, ругалась, умоляла, оскорбляла – неважно.

Главное, чтобы я реагировала. Чтобы я дала ей власть надо мной. Власть эмоции.

Почувствовать себя выше. Лучше. И единственным способом самоутвердиться становится разрушение чужого.

Она не хочет мою семью – она хочет мою слабость. Мою боль. Доказать себе же, что она лучше в чем-то. Что мужчины ее хотят. Что все вокруг замужние погрязли в быту, что с ними скучно, а они такие феи и бабочки, которые так хорошо знают мужчин.

И если я сейчас отвечу так же – я буду играть по ее правилам.

А я не хочу быть женщиной, которая кидается грязью, потому что кто-то другой не умеет быть чистым.

Я делаю вдох. Успокаиваюсь.

Прямо сейчас – в эту секунду – я выбираю не потерять себя.

Не разорваться на части.

Хочет увидеть, как я страдаю из-за него? Как плачу? Как переживаю?

Она не увидит ничего. Ни слез, ни радости.

Я откладываю телефон. Подхожу к плите. Наливаю себе воды. Делаю глубокий вдох.

Кручу в руках тест. Удивительно, как утром еще я думала об одном, а к вечеру уже планы поменялись на всю жизнь.

Звонок от Яра.

Сказать ему или или не надо?

Если бы ничего этого не было, тогда да. Конечно, он бы первым узнал.

Сейчас, не понятно, что с этим делать.

– Да, привет.

– Привет, Даш. Слушай, я подумал… Давай я сам заберу Катю из сада.

– Я сама, потом поедем к маме. Она нас ждет.

– Не надо к маме. Останьтесь сегодня дома.

– Ярослав…

– Пожалуйста. Я просто хочу, чтобы вы были дома. Мы поужинаем вместе. Купим чего-нибудь вкусненького? Я хочу с тобой побыть и с Катей.

– Яр…

– Ты пока еще моя жена. Мы же можем общаться?

– Но не ночевать в одной кровати.

– Не будем в одной.

– А мама? Она наготовила…

– Позвони ей. Скажи, что завтра заедете. Сегодня просто… побудь дома. Как раньше.

– Ты хочешь, чтобы мы сделали вид, что все в порядке?

– Нет. Я хочу, чтобы ты просто… дала этому вечеру шанс. Без обещаний. Без давления. Только ты, Катя и я.

– Я очень скучаю по вам.

На кончике языка так и чешется спросить, а как же Анна? Но идея внезапно возникает другая.

– Даш… Я не прошу забыть. Я не прошу простить. Только – остаться. Сегодня.

– Ладно. Хорошо.

– Даже если ты молча съешь свой ужин и уйдешь в комнату – я все равно буду рад.

– Хорошо. Тогда забери Катю.

– Договорились. Я все куплю, все приготовлю.

– Без пафоса, Ярослав.

– Естественно.

После разговора возвращаюсь к телефону, там сообщение от Анны так и висит без ответа.

“Хорошего вам вечера, Анна. Смотрите, не обожгитесь, такой он горячий”, – печатаю, добавляя каплю сарказма, будто размешиваю яд в чае.

Ответ прилетает моментально, как будто она ждала наготове.

"Горячий он после того, как я отогрела после тебя. Сегодня закрепим"

Сообщение приходит с мерзким удовлетворением.

Словно она облизывает губы, печатая это.

Словно ей мало просто унизить – ей надо, чтобы я почувствовала себя пустым местом.

Холодной. Заменимой.

Но вот только…

Если я такая холодная – зачем ты все еще кипишь от желания доказать, что лучше?

Горячее – не значит глубже.

Иногда от настоящей любви мороз по коже. И только от пустоты – пот.

Я читаю и выдыхаю. Вот оно. Спектакль продолжается.

Пытается задеть. Проколоть иголкой, а лучше гарпуном. Но слишком уж старается.

И главное – то, что она пишет, не совпадает с тем, что говорит он. Ни по времени, ни по действиям. Он собирается к нам. А она "ждет". Противоречие.

Значит, это просто нагнетание и провокация.

Я едва успеваю перевести дух после этого разговора, как снова звонок. Теперь за тортом.

Это важно и ответственно. Поэтому аккуратно все упаковываю и выношу коробку. Торт – тяжелый, двухярусный, с ручной лепкой.

На парковке уже стоит серебристый внедорожник. Из него выходит мужчина лет сорока – солидный, в дорогом пальто, с выражением лица, будто он лично проверяет госзакупки на миллион.

– Ну, наконец-то, – бросает он, даже не поздоровавшись. – Я уже десять минут жду!

– Простите, – стараюсь не терять вежливости. – Все готово, я вышла сразу, как только услышала сигнал.

Он заглядывает в коробку и хмыкает, как будто нюхает прокисшее молоко.

– Это что?

– Это торт. В стиле "Париж", как вы и просили. Эйфелева башня из шоколада, лепка ручная, лепестки…

– Это? – он прерывает меня и указывает пальцем. – Это вы называете Эйфелевой башней? – поворачивается ко мне всем корпусом, – Вы вообще видели, как она выглядит? Башня! А не это… сопли из темного шоколада!

– Если вы хотели удивить именинницу настоящей Эйфелевой башней, то надо было ее в Париж отвезти, а не торт заказывать. Все было согласовано с вашей женой…

– С моей женой? – лицо у него багровеет. – У моей жены вкус. А это – не торт, а провал. Посмотрите на этот цвет! Вы что, слепая?

Он берет коробку за края, резко дергает ее на себя. Шоколадная башня наклоняется, крышка задевает один из ярусов.

– Осторожно! – восклицаю, подхватывая снизу. – Он может повредиться!

– Он уже поврежден! Мозгом! У вас руки не оттуда растут, девушка. Вам не торты печь надо, а картошку чистить!

Мне будто пощечину дали.

Он вытаскивает коробку наружу, хлопает крышкой. Люди на лавочке оборачиваются. Он не замечает. Или ему все равно.

– Это шелковый крем, он требует температурного контроля. Вы его испортите…

– А он и так испорчен! Смотрите, как перекошен! Это надо теперь съесть. Знаете что? – он берет коробку, с размаху всовывает мне его в руки, не думая о том, что может что-то сломать.