Я молчу, затаив дыхание.

– Пишет, что Яр у нее ночевал.

Я прикусываю губу, ногтем начинаю царапать край рукава.

– Да, я видела, – играю дальше.

– А она что, теперь его толстовку напялила?

Ей самой не странно, что я про нее сказала и сразу эта толстовка на фото.

– Ты как вообще? – спрашивает она вдруг, будто между делом. – Не переживай. Если он с ней – то сам дурак. Ты у нас девочка с характером.

Я будто слышу, как в ее голосе кроется смех. Или это только мне кажется?

Каждое ее слово – как капля лимонного сока в открытую рану. И я не знаю, что больнее: то, что она говорит, или то, как она это делает?

– Даш, ты здесь?

– Да, – отвечаю и сглатываю.

Но внутри меня все уже бурлит.

Либо она врет. Либо играет.

Либо… она и есть эта "Анна".

Если сейчас ей про эту деталь сказать, так она опять закроется, а нам надо ее точно вывести.

Встречу, что ли, подстроить?

Только захожу домой и закрываю за собой дверь, как снова звонит мобильный. Теперь Ярослав.

– Да, привет.

– Даш, ты как? Все нормально?

Ну как… Надо бы ему рассказать про маму. Но потом спросит про больницу. А там тест. Полоски. Экран с маленьким, едва заметным пятнышком. Слова врача: "Срок – 4–5 недель. Все по сроку. Беременность маточная.".

Нет. Пока – нет.

– Нормально, – выдыхаю. – Немного устала. Голову… давит.

– Мама сказала, что ты в больнице была. Что случилось?

Челюсть сводит от напряжения.

Я все еще держу в голове картинку, как мама стоит в холле и бьет словами, как плетью.

"Разводитесь. Ты моего сына уничтожаешь. Стерва…"

Я не хочу сейчас. Не могу.

Если скажу – дальше посыпется все.

А мне нужно время. Немного. Чтобы собраться и понять.

– Ничего страшного. Просто… перегорела. Давление, стресс. Я решила сдать кровь – на гормоны, витамины. Проверить, не щитовидка ли шалит.

Пауза. Он, кажется, что-то взвешивает.

– Понятно. Ну и правильно. Береги себя. Катя в саду?

– Да.

– Может, забрать ее?

– Мы собирались в парк покататься на самокате.

– Я схожу с ней, отдыхай.

Я вдыхаю. Стараюсь дышать через нос, ровно.

– Яр, твоя мама сказала, что ты не ночевал сегодня дома.

– В смысле? Она же мне дверь и открыла.

– Я не знаю. Поэтому спрашиваю. Я уснула вчера, не слышала, как ты звонил.

– Следующий раз отправлю тебе кружок. Я с мамой поговорю.

– Да не надо, еще хуже сделаешь.

– Хуже чего?

– Она хочет, чтобы мы развелись. И поскорее. Чтобы я навсегда ушла из твоей жизни.

– Даш, ты чего, мама такого не могла сказать. Вчера с ней чай пили, она переживала за нас.

За тебя переживала, скорее.

– Я не хочу вас ссорить, но у нее какая-то двойная игра. Она мне наговорила всего, сказала, что ждет, когда мы разведемся. И Марина еще звонила, – меняю тему.

– Зачем?

– Напомнила, что Анна выкинула сообщение в чат, якобы ты у нее.

Он молчит, но я слышу, как меняется его дыхание.

– Только она знала, – говорит, будто себе.

– Да. Знаешь, что я сейчас поняла? Если бы ты решил изменить, то было бы крайне глупо ехать к этой Анне.

– Естественно.

Один сплошной абсурд. Чужой сон. Чья-то дурацкая история. Но она, к сожалению, моя.

– Я тогда заберу Катюню, прогуляемся, а вечером к тебе.

– Хорошо.

– Ты же к нам поехала? Не к родителям?

– Нет.

Нет. Удивительно. Я даже не задумывалась. Просто поехала в нашу квартиру.

Тут…

Тут все начиналось.

Эту квартиру Ярославу подарили родители на нашу свадьбу. Осталась после бабушки. А до нас ее сдавали.

Стены были заляпанные, санузел убитый, на линолеум нельзя было смотреть без слез. Но для нас это был холст, который надо было заполнить жизнью.

– Все сделаем сами, – сказал Яр тогда, беря меня за руку. – Пусть будет по-нашему.

Мы сдирали старые обои в рваных футболках, я случайно заляпала себе волосы клеем, и он потом вычесывал их с такой заботой, будто у меня на голове был шелк.

Мы красили стены под любимый персиково-молочный, выбирали светильники, спорили над занавесками.

Он сам собрал наш деревянный стол на кухню. Ровно не получилось, одна ножка чуть шаталась. Я сначала злилась, а потом привыкла. Даже любила за это. Потому что это был "наш стол", и у него свой характер.

Первые ночи в спальне на матрасе, еще без кровати. Первый раз, когда мы поругались из-за шкафа, который он заказал без моего ведома, а я потом молча вешала в него одежду.

Мирились после него долго. Всю ночь до рассвета.

И шкаф стал любимым в итоге.

Где-то здесь, между вымытыми окнами и запахом свежеуложенного ламината, наверное, получилась Катя.

Помню, как он тогда обнимал меня, с такой нежностью, будто боялся спугнуть.

– А вдруг девочка, – шептал, укладывая ладонь на живот, – маленькая ты.

– А сына не хочешь?

– Ооо… и сына хочу. И девочку, и мальчика. Каждый – это что-то особенное.

А потом мы вместе собирали кроватку. Яр перепутал инструкцию и прикрутил ножки наоборот, и кровать качалась, как лодка.

Мы смеялись над этим еще очень долго.

Каждый угол в этой квартире – моя душа. Мои занавески, мои фотографии в рамках, мои рецепты, прикрепленные магнитами на холодильник. Мои подушки на диване, которые Яр вечно сбрасывал, а я возвращала на место.

Я вплела себя в эти стены.

Я укоренилась тут, как дерево, и не заметила, как перестала быть гостьей, а стала сердцем этого дома.

Но если появится еще один ребенок, то тут нам станет тесно. Хотя, что там впереди вообще еще не понятно.

Мы не разговариваем с Яром, о том, что происходит, пока Катя не ложится спать. Не надо ей даже намек давать на волнения.

Яр что-то делает в телефон, я домываю посуду.

Наконец откидывается на спинку стула, щелкает пальцами по экрану. Потом поднимает на меня глаза.

– Нашел, – говорит спокойно.

Я жду.

– Номер не российский. Зарегистрирован на Латвию. Виртуальный оператор. Через обычные запросы – не пробьешь. Только через канал, где нужна санкция спецслужб или внутренний доступ. Это долго.

– То есть, просто так мы не узнаем, кто пишет?

Он кивает.

– Не сразу. Но найдем. Я уже передал человеку, который может разрулить. Но это не вопрос пары часов.

Я сжимаю ладони. Чувствую, как ногти врезаются в кожу.

– Давай подумаем. Чего она хочет? Чтобы мы расстались?

Мой голос звучит тише, чем мысль.

– Ну да.

– То есть нужен развод? Или достаточно просто разойтись?

– Наверное, развод.

– Если развод, значит надо, чтобы ты прямо холостяком с квартирой.

– Видимо, да.

– Нам просто не дадут спокойно жить дальше, пока мы не выясним кто это. Но при этом выяснить это практически невозможно. Это какая-то игра, Яр. Грязная. Запутанная. Я не знаю, кто это и зачем. Но я устала быть в марионетках.

Он резко встает, подходит ко мне, кладет ладони на мои плечи. Разминает их.

– А может, написать ей и предложить встретиться? Этой Анне? Мне?

– Зачем?

– Скажу, что хочу поговорить по поводу мужа. Предложить ей что-то интересное. Типа такого.

– Давай попробуем.

Я беру телефон и набираю: “Анна, давайте с вами встретимся. Я хочу вам рассказать кое-что о Ярославе и заодно сделать интересное предложение”

Сообщение от меня прочитано, но оставлено без ответа.

– Ну, что? – заглядывает через плечо Ярослав.

– Ничего. Прочитано, но ответа нет.

– Давай подождем. Может, ей надо подумать над твоим дерзким предложением?

– Даш, я останусь? – спрашивает Ярослав тихо, будто боится спугнуть эту вечернюю хрупкость между нами.

– У нас еще много тем не закрыто. Мне кажется, мы торопимся.

– Так давай их закрывать.

– Почему ты мне сразу не сказал? Ладно, я была в больнице. Но потом вернулась. Ты смотрел на меня, целовал меня, а сам знал о том, что случилось.