А я чувствую, как торт там, в коробке, съезжает и упирается в стенку.

Я не верю. Просто стою и смотрю, как моя работа разваливается у всех на глазах.

– Вот! – говорит он. – Сама и ешь это. Удачи в бизнесе.

Он разворачивается, толкает меня плечом.

– Эй! – кричу я. – Вы не имеете права! Я потратила деньги на материалы! Предоплата не покрыла и половины стоимости торта.

– И больше не получишь! – бросает он, садится в машину и хлопает дверью. – Сама виновата, что взялась за дело, не умея делать.

Я хватаю телефон, пытаюсь открыть переписку. Звоню на номер – "Абонент недоступен". Пробую еще – "Ваш номер заблокирован". Он выезжает со стоянки, даже не оглянувшись.

Я стою с испорченным тортом. Посреди улицы.

Пальцы трясутся. Мимо проходят люди. Смотрят. Кто-то сжал губы. Кто-то смеется.

А я... не знаю, как не разрыдаться прямо сейчас.

Моя работа. Мой труд. Мои шесть часов работы.

Даже больше этот торт – это надежда, что я могу начать новую жизнь, пусть с мелких заказов…

Этот заказ должен был быть первым шагом. А оказался пощечиной от мира.

А я уверена в своей работе на сто процентов.

Ярослав подъезжает к дому как раз в тот момент, когда я стою посреди двора с перевернутым тортом в руках. Коробка измята, крем уже течет по пальцам, Эйфелева башня безжалостно размазана по прозрачной крышке.

Он выходит из машины, делает пару шагов и останавливается, словно наткнувшись на невидимую преграду. Смотрит на меня с недоумением, и это недоумение быстро сменяется тревогой.

– Даша, ты что здесь делаешь? Что случилось?

Его голос пробуждает во мне чувство, от которого я едва держалась. Что-то хрупкое внутри наконец ломается, и меня начинает трясти. Сначала едва заметно, потом сильнее и сильнее.

– Все… все зря! – выплескиваю я, задыхаясь от слез, которые сами собой текут по щекам. – Я больше не могу, Яр! Все разваливается! Я… я даже дурацкий торт не могу сделать!

Ярослав быстро подходит ко мне, забирая измятую коробку с торта и ставя ее на капот машины. Он осторожно, почти с опаской, словно боится причинить боль, берет меня за плечи и разворачивает к себе.

– Посмотри на меня, – тихо, но уверенно говорит он. – Что произошло?

Я пытаюсь взять себя в руки, но слова вырываются наружу сами, обрывками и сквозь рыдания.

– Этот мужик… Заказчик… Он… Он сказал, что у меня руки не оттуда растут! Перевернул мой торт прямо на улице! – начинаю всхлипывать, захлебываясь от несправедливости и собственной беспомощности. – Он и не заплатили даже. Сказали, что я ничего не умею. А потом еще… она… она опять написала… Твоя Анна… Яр, я не могу больше!

– Нет у меня никакой Анны, – Ярослав напряженно выдыхает.

Лицо мгновенно становится каменным, мышцы на челюсти напрягаются, глаза темнеют от гнева. Но его руки по-прежнему держат меня мягко, словно боится, что если сожмет чуть сильнее, я рассыплюсь прямо тут.

– Даша, не думай о ней. Слышишь? Она специально тебя доводит. Не давай ей того, чего она хочет.

– Мне уже все равно, чего она хочет, – шепчу, – я устала. Я просто устала от всего этого…

Он обнимает меня, осторожно гладя по спине, словно я – маленькая девочка, которую нужно успокоить. И от его объятий становится одновременно легче и еще больнее.

Он пахнет так знакомо, по-родному, несмотря ни на что.

– Идем домой, – наконец говорит он.

Яр открывает дверь и помогает Кате выбраться из машины. Моя малышка бросается тут же ко мне и обнимает.

Касается моей ладони своими теплыми, липкими от конфеты пальчиками.

– Мамотька, а почиму ты пачишь? Тебе бойно?

От ее простых слов я всхлипываю снова, но теперь стараюсь улыбнуться.

– Нет, солнышко. Просто устала немножко.

– Не пйачь, мамуль, – тихо подбадривает меня, прижимаясь щекой к моей руке. – Папа дома. Мы теперь вместе, да?

Бросаю взгляд на Яра, а он захлопывает крышку багажника. В одной руке у него пакеты с продуктами, в другой букет цветов.

– Это тебе.

– Я просила без пафоса.

– Пафосным была бы сто одна роза, а так мы выбрали, чтобы ты не огорчалась и не плакала. Да, Кать?

– Да!

Вдыхаю приятный цветочный аромат.

– Так, девчонки, идем домой.

Я гляжу в его лицо, пытаясь найти там ложь или подвох. Но вижу лишь искренность, такую же ясную, как когда-то на нашей свадьбе, когда он говорил "да".

В свободную руку берет мой торт.

И мне становится стыдно, что он снова меня видит такой разбитой и беспомощной. Снова, словно я не способна справиться сама.

Катя деловито перебирает продукты, маленькие ладошки старательно складывают яблоки и апельсины в раковину. Прикусывая губу, как будто выполняет важную взрослую работу.

Ярослав опускает на стол остатки несчастного торта. Я чувствую, как его взгляд снова и снова цепляется за мое лицо. Стараюсь не смотреть на него прямо, потому что боюсь снова расплакаться. Но слезы уже близко.

Яр снимает крышку с коробки от торта, пальцем счищает крем с внутренней стороны коробки.

– Ммм, вкусно. Серьезно, – еще набирает крем и протягивает мне палец, предлагая слизать крем и самой попробовать.

– Я знаю.

– Ну и все. Сами съедим торт.

Я киваю, но от этого не легче. Все равно осадок остался.

– Даш, – тихо зовет он, шагнув ближе и почти касаясь плечом моего плеча, – ну что там произошло? Кто это был вообще?

Я сглатываю комок в горле и смотрю на его руки, которые по-прежнему такие родные, крепкие. Эти руки столько раз держали меня, успокаивали, защищали. А теперь кажутся такими далекими, как будто между нами прозрачная, ледяная стена, через которую слышно, но не достучаться.

– Вчера заказали торт, все обговорили. Забирал ее муж. Сказал, что это совсем не то, что она хотела. Обругал, толкнул и уехал.

Ярослав напрягается. Взгляд темнеет, брови сводятся к переносице, как будто он готов прямо сейчас развернуться и искать того, кто посмел обидеть меня.

– Давай я позвоню и поговорю. Надо разобраться, какого черта...

– Звонила, – отвечаю тихо и устало, опуская голову. Волосы спадают на лицо, закрывая меня от его взглядов. – Номер заблокирован.

– В смысле, заблокирован? – голос Ярослава становится резче, напористее.

– Сразу, как будто заранее это планировалось. Как будто только и ждали, когда я позвоню и начну выяснять.

Он молчит, перебирает пальцами края пакета, в котором лежат раздавленные кусочки крема и теста. Я знаю этот его жест – это когда он пытается сдержать злость.

– Как зовут ее? – наконец спрашивает он, стараясь звучать спокойно. – Давай я позвоню с другого номера и спрошу, в чем дело.

– Яр, не надо, – шепчу я и смотрю ему прямо в глаза. – Я уже поняла, что все это специально. Она просто хотела меня унизить, наказать, сломать.

– За что, Даш? – в его голосе сквозит боль и непонимание, пальцы сжимаются в кулак. – За что ей тебя наказывать?

Я молчу, а в голове снова мелькает мысль об Анне, о ее ядовитых сообщениях, о Марине и о том, что каждая, кого я когда-то считала близкой, вдруг стала врагом.

– Я не знаю, Яр, – отвечаю ему хрипло, – но это не просто совпадение. Все это не случайно.

Катя поворачивает голову и с серьезным видом показывает нам чисто вымытые яблоки.

– Я уже помыла! Можете их кушать, – радостно сообщает она и бежит к нам.

Ярослав слегка улыбается дочке, обнимает ее свободной рукой.

– Молодец, Кать. Ты такая помощница.

Ярослав смотрит на меня тяжелым взглядом, и я понимаю, что он все еще хочет что-то сделать, что-то исправить, защитить нас. Но сейчас главное – не давать волю эмоциям, не сорваться и не сделать хуже.

– Давай номер, я позвоню сейчас.

Пожимаю плечами, не веря, что что-то получится из этого, но диктую номер.

Его глаза темнеют от сосредоточенности, скулы напрягаются. Это выражение знакомо мне слишком хорошо – он готов идти до конца, когда уверен в своей правоте.