– Я попробую помочь, – обнадежил я ее.

– Правда? – Слезы Люси моментально высохли. – Помоги, Витя, век буду должна. Хочешь, в спальню пойдем…

– Не надо, Люся, я по-родственному.

– Так и я по-родственному. Чего тебе, мужику, по шальным бабам ошиваться? Еще болезнь какую нехорошую подхватишь, а дома оно всегда чище и лучше, понимаешь?..

– Понимаю, Люся, но не буду с тобой жить. Прости, не надо начинать сначала.

Ее глаза потухли, уголки ненакрашенного рта опустились. Щеки сильнее повисли, и она произнесла почти шепотом:

– Понимаю, не простил… Тогда наливай, Витя, – громко произнесла она. – Давно такого коньяка не пила, все больше спирт медицинский.

Я разлил.

– А как поживает Маргарита Павловна? – спросил я.

Люся поставила рюмку на стол.

– Умерла она, Витя. Год назад. Инфаркт. Нет мамы больше.

– Тогда помянем, – поднял я рюмку и, не чокаясь, выпил.

Мы вели беседу, не имеющую особого смысла. Она делилась со мной своими переживаниями, как ей было нелегко одной. Мама пыталась свести ее с армянами, работавшими на рынке, но Люся на дух не переносила этих мужчин, особенно потому, что все они были женаты. В свою очередь, я поведал ей о жизни в колонии, опуская ненужные детали.

Примерно в восемь вечера пришел Вовка. Громко стукнул дверью, зашуршал снимаемыми ботинками и прошел к кухне. Увидел меня и мать, скривился, словно у него заболели зубы.

– Опять хахаля привела на ночь, – презрительно произнес он. Люся дернулась, как от удара. Быстро кинула взгляд на меня и стала причитать:

– Вова, ну что ты такое говоришь? Это никакой не хахаль, это твой папа. Он освободился и пришел проведать.

– Мой папа? – не поверил Вовка. И стал меня рассматривать. – Для папы хахаль слишком молод, мама. Я знаю, как выглядел мой отец. Я сейчас, – произнес Вовка и ушел.

Вернулся он с фотографией, на которой были я, Люся и он. Мы тогда отдыхали в Крыму. Тогда ему было десять лет. А я приехал из Афганистана в отпуск. С фотографии на меня смотрел полноватый мужчина с залысинами.

– Вот мой папа, – произнес Вовка.

– Да, это я, – подтвердил я кивком. – Мы тогда в Крыму отдыхали. Тебе было десять лет. Но время, Вова, летит как паровоз, кто-то стареет, а кто-то меняется, как я. Дело в том, что я прошел курс обучения у буддистов и, когда попал в колонию, стал медитировать. Времени было много, и вот получилось. – Я врал не краснея. А как еще объяснить изменения, произошедшие со мной? – Еще я выучил иностранные языки: английский, французский, немецкий…

– Странная колония, – растерянно и недоверчиво произнес Вовка. – Я бы сам там согласился посидеть…

Я рассмеялся:

– Вовка, колония – это не место для беззаботного отдыха. Это тюрьма, где каждый день – испытание. Сорокалетние мужчины выходят оттуда без зубов и с хрупкими костями, словно им уже за шестьдесят. Мне повезло: я работал в медчасти и мог выписывать себе лекарства. Я не трудился на износ, не гнул спину, был в тепле. А вот другим повезло меньше. Лучше расскажи о своей беде.

– А что рассказывать? – махнул он рукой и собрался уйти.

– Стой, Вова, я хочу помочь.

– Ты – помочь? – спросил насмешливо он.

Я ответил искренне:

– Да, помочь.

– А что ты можешь? – спросил Вовка. – Дать денег, шесть тысяч долларов?

– Шести тысяч у меня нет, но могу оградить тебя от наездов бандитов.

– Как? – недоверчиво глядя на меня, спросил Вовка.

– Я же бывший зек, Вовка, понимаешь?

– Нет, – помотал он головой.

– И не надо, рассказывай, я решу твой вопрос.

В глазах сына появился огонек доверия и надежды, он явно очень хотел, чтобы я решил его проблему, поэтому сел на свободный табурет и начал рассказ.

– Помнишь, у меня был друг Дмитрий, мы его еще звали Митяй? Он приходил к нам в гости. Вы еще с его родителями дружили…

– Это Скоробогатовы? – уточнил я. И Вова радостно закивал, он уже верил, что я – это я, то есть его отец.

– Так вот, он в восьмом классе стал ходить на самбо, заматерел, а когда Союз распался, вместе с друзьями подался в бандосы. Они организовали бригаду из шести спортсменов, подмяли под себя несколько кафе, мой магазин и рынок. Теперь их больше, но главными там Митяй и его друзья. Он был моей крышей. Много не брал и не беспредельничал, как это бывает у других бандосов. Я хотел расширяться, тема одна наметилась классная – возить из Эмиратов бытовую технику. Но нужны были вложения. Я попросил его занять денег, и он дал пять штук баксов без процентов…

– То есть, – перебил его я, – Вова, ты поверил, что бандиты тебе дадут деньги в долг? И еще без процентов?

– Ну конечно! Это же школьный друг, – ответил он и отвел глаза. Я понял, он сам уже не верил в это.

– Ну ладно, – кивнул я, – что дальше было?

– Деньги я взял, купил билет на поезд и поехал в Москву. Уже перед следующей станцией на меня напали в купе, причем при других пассажирах. Избили, отобрали деньги и сошли на станции. Я в милицию пожаловался, но мне сказали, что это все пустая затея, не найдут их.

– Ясное дело, милиция в доле, – ответил я. – И что теперь, на тебя наложили проценты и требуют вернуть долг или заберут эту квартиру?

– Да, – кивнул он и опустил голову.

– Вова, я обещаю, что решу эту проблему. Вот тысяча долларов, завтра отдашь их Митьке. – Я положил пачку денег на стол. – Скажешь, что остальное отдашь послезавтра.

У Вовки загорелись глаза, Люська поплыла и слезами, и снизу, как течет у женщины в экстазе. И как это происходит у Люськи при виде денег, я знал. Она так в первый раз отдалась, увидев мою зарплату. Она заерзала на табурете и стала прикрывать грудь.

Деньги произвели магическое действие на обоих. Сын бросился обниматься. Я тоже обнял его и прошептал на ухо:

– Сын, о том, что я в деле, никому ни слова, – он быстро стал кивать. – Завтра утром я приду в твой магазин. Ты покажешь мне, где обычно проводит время Митяй со своими друзьями.

– Что там знать, – Вовка пожал плечами. – Напротив магазина бар. Митяй и его компания там. Они крышуют это место, вот и пропадают там целыми днями.

– А где живет Митяй, знаешь? – спросил я.

– Знаю, – Вовка прищурился, словно вспоминая что-то важное. – Адрес я тебе скажу.

– Один живет или с родителями?

– Один. Квартиру купил.

Я улыбнулся.

– Вот и хорошо… Ладно, – высвобождаясь от объятий, произнес я, – я пойду.

– Витя, останься, не уходи, – стала умолять Люся. – Уже поздно, автобусы не ходят, и много разного отребья по улицам шастает…

– Да, пап, оставайся, – поддержал ее Вовка.

– Нет, ребята, спасибо, но не надо, чтобы нас видели вместе, это навредит нашему делу, – я говорил обтекаемо, намекая на разные обстоятельства, как Остап Бендер, с заговорщицким видом и конкретно ни о чем, и, поспешно откланявшись, вышел.

Люсю я не осуждал, она всегда такой была по жизни: несобранная, несамостоятельная, привязчивая и под каблуком матери. А после смерти Маргариты Павловны совсем раскисла. И начинать с ней заново я не горел желанием – что было, то умерло, и в сердце, и в душе…

Я медленно брел по сумрачной улице, где фонари, словно усталые стражи, едва освещали путь. Район, где стоял мой бывший дом, был привилегированным, словно остров спокойствия в бурном море городской суеты. Здесь, среди тенистых аллей и вековых деревьев, я когда-то нашел свое убежище.

Давным-давно, – как мне казалось сейчас, еще в прошлой жизни, разделенной на до колонии и после, – я тщательно выбирал это место, где обитали все местные чиновники. Дома здесь возводили по особым проектам, и теперь моя скромная квартира стоила не меньше двенадцати тысяч долларов. Но не все были довольны ее обладателем. Бандиты, под предлогом долга, намеревались забрать ее себе. Я понял, что это был хитрый замысел старого друга Вовки.

Чтобы выйти из этой ситуации, мне нужна была помощь Ирридара. В этот момент я осознал, что наши судьбы переплелись. Меня просто озарило откровение. Раньше я жил в его роскошном отеле, а теперь он оказался в моем скромном жилище. Он жаждал свободы, мечтал жить как нехейский барон, но я знал, что долго это не продлится. Вместе с ним и я окажусь на краю пропасти.