– Хорошо, Малышев, я тебя понял, распоряжусь и по поводу него. Иди, готовься.

Уже вечером он вызвал Самыкину. Та вошла в кабинет темная как туча и с потухшими, печальными глазами.

– Я знаю, Светлана, о твоей беде. Не бойся, – выйдя из-за стола, отечески заверил женщину полковник. – В обиду не дадим и чести офицерской не посрамим. Ни о чем не переживай, я уже принял меры. Когда эти архаровцы тебе позвонят, скажи, что ты ничего для них делать не будешь, и все. Просто положи трубку.

– А если они придут ко мне домой? – испуганно спросила Светлана Алексеевна.

– У тебя дома их будет ждать засада. По дороге домой будет слежка. Мы бандитов схватим. Уже все решено. Иди и ничего не бойся.

Он стал подталкивать начмеда к выходу, и та в сомнениях и муках ушла. Страх пересиливал. А у дома ее ждал оперативник – Игнатович.

– Я к вам, Светлана Алексеевна, сегодня буду дежурить у вас в квартире, потом у дома.

Увидев такую поддержку, Светлана успокоилась.

Они прошли в квартиру. Светлана разогрела ужин и позвала оперативника есть. За ужином она сообщила:

– Я дочь отправила в деревню, к маме. Долго эта история будет длиться?

– Думаю, нет, – наворачивая борщ со сметаной, ответил Игнатович. – Сегодня-завтра они позвонят, вы откажете им, и они начнут действовать.

– Действовать? В каком смысле?

– Ну, или придут разобраться с вами сюда, или по дороге к дому попытаются перехватить, но тут их и схватят. Понимаете, Светлана Алексеевна, до того как они начнут действовать, им ничего нельзя предъявить. В квартире это уже разбой, и, может быть, вооруженный, если у них будет нож или огнестрел. А на улице это похищение, статья. Минимум восемь лет.

– А потом? – спросила Светлана. – Они придут мстить?

– Нет, – ответил Игнатович. – Они-то? Они воры, у них кишка тонка. Они на что надеялись? Что вы в самом деле шьете одежду в колонии и никому жаловаться не будете. Они не ждут ответных действий, в этом и был их расчет. Они думают, что вы не побежите жаловаться и вас можно заставить делать все, что они захотят. Подпольный цех – это статья на восемь лет. Так что не бойтесь: только поймут, что за вами сила, – исчезнут из вашей жизни навсегда.

Слова оперативника успокоили Светлану, но скорый телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.

– Идите, ответьте, – приободрил ее Игнатович.

Она на дрожащих ногах подошла к городскому телефону, осторожно сняла трубку и тихо спросила:

– Да, я слушаю…

– Слушай внимательно, – раздался грубый голос в трубке, – и скажи своему Фокуснику. Двадцать процентов и ни рублем больше. Иначе…

– Да пошел ты, говнюк, – прорвало Светлану, – гнида, тварь, кому ты угрожаешь, скотина? Только появись у меня дома – прирежу, – и она бросила трубку. Обалдевшая от своей смелости Светлана повернулась к Игнатовичу. – Я все правильно сказала?

– Да, конечно, – подтвердил тот. – Вы смелая женщина и решительная, Светлана Алексеевна, – одобрительно произнес он, – теперь ждем ответных действий.

– Ага, я такая, – рассеянно ответила Светлана и села на табурет. – Выпить хотите? – спросила она, глядя в пол.

– Нет, не надо. Может, они сегодня придут. Надо будет встретить.

– А у вас оружие есть?

– Нет. Я крикну из квартиры, чтобы убирались, и они уйдут.

– Вы уверены?

– Конечно, Светлана Алексеевна, они же не дураки поднимать шум.

– Спасибо, – заторможенно ответила Светлана, – а я выпью. – Она достала из холодильника бутылку водки, налила себе стакан и залпом выпила. Поморщилась и прижала руку ко рту. – Ф-фу, отлегло, – произнесла она. – Я вам в детской постелю, не возражаете?

– Не возражаю, Светлана Алексеевна, – улыбнулся Игнатович.

Земля. Город Нижний Тагил

Лейтенант Малышев оказался в Нижнем Тагиле, в колонии, которая встретила его не с распростертыми объятиями, а скорее с тихим, но удушающим холодом. Он жаждал живой, оперативной работы – погонь, засад, перестрелок, разгадывания хитроумных преступных схем. Его душа рвалась к приключениям, о которых он читал в книгах, которыми грезил ночами. Но здесь, в колонии, царила скука. Взрослые мужчины, словно заплесневелые грибы, сидели в званиях старших лейтенантов, обросшие связями, и лениво тянули лямку от девяти до шести, с выходными в субботу и воскресенье. Они имели машины, дачи, животы и барственность, что только усиливало его тоску. С высока и насмешливо смотрели они на его потуги выделиться и отличиться. За глаза смеялись над ним. Малышев не хотел находиться среди этих людей, не хотел использовать связи и как все в отделе «кормиться» за их счет.

Ему дали самый спокойный участок – медчасть. Из заключенных там были кочегары, швеи, два санитара и вольнонаемный персонал: прачки и медсестры. Малышев даже побаивался заходить туда, особенно после того как одна из дородных сестричек пыталась затащить его на склад белья.

Но среди всей этой рутины был человек, который не давал ему покоя. Дисциплинированный, трудолюбивый и спокойный осужденный Глухов, известный как Фокусник. Его умение прятать вещи было легендой, и никто не мог найти то, что он скрывал. Но его взгляд… Взгляд, который замораживал, словно ледяной клинок, проникающий в самую душу. Это был взгляд человека, привыкшего убивать без сожаления и сомнений. Малышев чувствовал, что Глухов способен на что угодно, даже на убийство, и это пугало его.

И еще одна странная особенность беспокоила Малышева: вокруг Глухова постоянно собирались неприятности. Если что-то случалось, можно было с уверенностью сказать, что это как-то связано с ним. Малышев не мог понять, что это – проклятие или просто такая печальная судьба. Но он знал одно: Глухов – это загадка, которую ему предстоит разгадать, и возможно, это станет его самым большим достижением в этой унылой жизни в колонии.

Узнав о том, что случилось с начальником медчасти и что при этом упоминалась фамилия Глухова, Малышев задумался. Может, во всем этом есть какая-то скрытая от глаз правда. Лейтенант загорелся желанием в этом разобраться. Он чувствовал, что Глухов что-то скрывает, как скрывает и начальник медчасти Самыкина. Он пришел в медчасть, когда вольнонаемные сотрудники ушли по домам. В «больничке» дежурил Глухов. Он остался в медчасти один санитар и работал за двоих. Когда Малышев вошел в коридор медчасти, Глухов усердно мыл полы. Увидел офицера и выпрямился, доложил по форме: «Осужденный Глухов, статья такая-то, нахожусь на дежурстве».

– Отложите швабру и тряпку, я хочу с вами поговорить, – набравшись смелости, строго произнес Малышев.

– Как прикажете, гражданин начальник, – ответил Глухов и поставил у стены швабру. – Можно руки помыть? – спросил он.

– Помойте.

Глухов обернулся:

– Я через минуту вернусь, пройдемте в ординаторскую? – предложил он.

– Лучше в кабинет начмеда, – отказался Малышев.

– Кабинет начальника медчасти закрыт, ключ в шкафчике, гражданин начальник. Если вы хотите говорить там, я должен сделать запись в журнале дежурств, кто приходил и брал ключ. Вам нужно будет объяснить, для каких нужд вы открывали кабинет начмеда в ее отсутствие…

– Ладно, – не стал настаивать Малышев. – Пошли в ординаторскую.

Как и говорила Шиза, полкан не стерпел беспредела бандитов, его внутреннее чувство справедливости восстало против такого хамства и наглости, и он рьяно бросился на амбразуру событий.

А я вернулся в медчасть, все обстоятельно объяснил Светлане и, кажется, успокоил ее.

Вечером в медчасть заглянул лейтенант Малышев. Подозрительно повел взглядом, посмотрел на швабру в моих руках и сказал, что хочет со мной поговорить. После недолгих переговоров решили остановиться в ординаторской.

Я вошел, когда он уже сидел на диване.

– Садитесь, Глухов, я хочу задать вам пару вопросов. – Я сел на стул у стола и стал слушать. – Мне начальник колонии полковник Евдокимов рассказал о том, что случилось с начмедом Светланой Алексеевной, и подключил к этому делу. И я хочу узнать подробности того, что случилось.