– Светлана Алексеевна, – продолжил спрашивать Евдокимов, – в целях поиска истины я должен задать вам вопрос: вы вчера ходили в механический цех?

– Нет, не ходила. Я не посещаю опасные производства.

– Понятно. А посылали ли кого туда?

– Нет, не посылала. Портной Смирнов ходил в пошивочный цех за нитками, и все. Но он быстро вернулся. Это можно проверить по записям контролеров.

– Проверим, Светлана Алексеевна, но я вам и так верю, – кивнул полковник. – Последний вопрос интимного характера. – Светлана встретилась глазами с начальником колонии.

– В каком смысле? – спросила она и напряглась.

– Вы состоите в любовной связи с осужденным Глуховым?

– Что за ерунда, – даже как-то спокойно ответила Светлана. – В этом обвинил меня Сытник прилюдно. У меня есть жених, я могу назвать его, и он подтвердит. Мы собираемся пожениться. Неужели вы считаете меня такой падшей женщиной, товарищ полковник?

– Нет-нет, Светлана Алексеевна, простите меня и всех нас, это нужно для того, чтобы снять всякие сомнения…

– Какие сомнения? Один вор украл лекарство, чтобы отдать другим за ложный донос. Он ненавидит Глухова, тем более уже воровал лекарства и подложил Глухову. И все это по требованию старшего лейтенанта Сергеева… Я подам в суд и буду защищать свои честь и достоинство. Сергеев – мерзавец…

– Тихо, Светлана Алексеевна, успокойтесь, – поднял руки Евдокимов. – Вас никто не обвиняет… Мы выяснили все, что нужно, Светлана Алексеевна, вы можете быть свободны.

Светлана быстро покинула кабинет начальника колонии, и снова в кабинете установилась тишина. Ее прервал голос замполита.

– Сергеев, вы можете теперь сознаться, что, желая получить карьерный рост, состряпали ложное дело о шпионах в колонии. Я понимаю ваши стремления. Все мы служим не только за зарплату, но и за то, чтобы получить повышение. Но вы, к сожалению, выбрали не тот вариант продвижения по служебной лестнице. У вас нет шансов быстро проскочить ступеньки, опыта не хватает…

– Что вы такое говорите, товарищ майор? Я ничего не стряпал, я провел большую работу и нашел шпиона, есть факты о его подрывной деятельности, а вы все тут меня хотите облапошить и скрыть данный факт. У вас ничего не выйдет, – сказал как плюнул Сергеев и отвернулся к окну.

– Сергеев, – начальник колонии повысил голос, – подбирайте выражения, вы стоите на очень опасном пути. Но раз вы не вняли голосу здравого смысла, продолжим наше расследование. Маша, – крикнул он через дверь, – осужденные прибыли? – Маша ответила по селекторной связи:

– Да, Евгений Маркович.

– Пусть зайдет Сытник… один.

В кабинет, держа шапку в трясущихся руках, зашел осужденный с испуганным бегающим взглядом и сбивчиво, но по форме доложил:

– Осужденный Сытник, статья…

– Да-да, Сытник, я знаю, по какой статье ты осужден. Ты писал заявление на осужденного Глухова? Что он якобы вербовал тебя стать агентом иностранной разведки?

– Писал…

Глаза Сергеева торжествующе блеснули.

– Что тебя побудило написать данное заявление? – спросил полковник Евдокимов.

– Меня заставили.

– Кто?

Глядя в пол, Сытник ответил:

– Старший лейтенант Сергеев. Он мне пригрозил, что если я не напишу заявление, он подкинет мне наркотики и мне продлят срок.

– Понятно. А как было на самом деле? Глухов вербовал тебя стать шпионом?..

– Ты что несешь? – опомнился Сергеев и вскочил со стула.

– Сядь! – резко скомандовал Евдокимов, и старший лейтенант упал на стул. – Я повторяю вопрос, Сытник, – голосом, в котором сквозило облегчение, произнес начальник колонии. – Глухов вербовал тебя стать шпионом?

– Нет, не вербовал.

– А как ампула с эфедрином оказалась у тебя в шапке?

Сытник вздрогнул, но уверенно ответил:

– Мне приказал ее украсть старший лейтенант Сергеев. Еще три ампулы я передал тем, кто тоже написал заявления на Глухова, в качестве платы.

– Кому конкретно? – уточнил полковник.

– Сутулому… Простите, осужденным Сутулову, Жорину и Медведкову.

– Где и когда вы им передали ампулы?

– Вечером после работы в казарме перед ужином. Я проверял санитарное состояние постелей и санузлов.

– Что-о? – Лицо опера вытянулось. В глазах появился страх. До него стало доходить, в какую яму он попал. Осужденные отказываются от своих слов, и все теперь валят на него… А он уже не сможет их заставить поменять показания…

– Идите, Сытник, – отпустил осужденного полковник Евдокимов, – и будьте готовы написать объяснения по этим фактам. От себя добавлю – ничего не бойтесь. Вас не будут наказывать, так как вы подверглись давлению со стороны одного из сотрудников оперчасти.

Остальные трое осужденных как под копирку рассказали ту же самую историю, как Сергеев их шантажировал и заставил написать ложный донос. Когда осужденных увели обратно в ШИЗО, полковник, подумав, произнес:

– Ну что ж, товарищи, думаю, теперь все ясно. Никаких шпионов у нас в колонии нет, а есть один оперативный сотрудник, который, с попустительства начальника службы безопасности, устроил «кордебалет». Других слов я подобрать не могу. Сергеев, в свете открывшихся фактов вы отстраняетесь от службы на время проведения расследования ваших действий.

– Вы не имеете права! – взвизгнул Сергеев. – Я буду жаловаться.

– Это ваше право, идите к тестю, и может быть, он вам чем-то поможет. Я бы на вашем месте писал рапорт на увольнение. Маша, – повысил голос Евдокимов.

– Да, я слушаю, – ответила секретарь.

– Двух контролеров ко мне.

Когда прапорщики вошли, полковник указал на Сергеева, который сидел пунцовый и растерянный:

– Старшего лейтенанта Сергеева проводить до выхода из колонии. В учреждение его не пускать, пока не будет приказа о том, что ему разрешен пропуск. Уводите.

Сергеев помедлил, встал и поплелся на выход.

Когда в кабинете остались трое, полковник начал жестко и сурово говорить.

– Непорядок, товарищи. Среди нашего коллектива появляются такие вот люди, как Сергеев, без совести и чести. А мы закрываем глаза на их действия и попускаем их совершать преступление. Не видим их гнили, пока они не проявят себя. Замполит, твоя недоработка. Надо лучше знать личный состав служб. Займись этим. Штильман, вам строгий выговор за то, что попустили Сергеева позорить начальствующий состав и поступиться служебным долгом ради карьеры. Оба готовьте справку и проведите тщательное расследование этого факта. Материалы проверки я отправлю в прокуратуру с ходатайством о возбуждении уголовного дела. И не дай бог вы смягчите формулировки деяния Сергеева. Вам понятно, товарищи офицеры? – Увидев, как оба майора удрученно кивнули, он продолжил давать указания. – Замполит, готовь по материалам расследования Суд офицерской чести. Сегодня собрать совещание начальствующего состава. Я буду выступать. И провести разъяснительную беседу с осужденными, чтобы подобные случаи не повторялись. Свободны.

Оставшись один, он по селектору спросил секретаря:

– Маша, Глухов еще здесь?

– Здесь.

– Пусть войдет.

Полковник долго смотрел на меня, а я смотрел в пол и стоял по стойке смирно.

– Глухов, кто тебя проклял? – неожиданно спросил Евдокимов.

– Никто, – ответил я и с недоумением посмотрел на начальника колонии.

– Как никто? Ты просто собираешь вокруг себя проблемы и неприятности. Вот смотри. У меня много знакомых, которые трахали баб в Афгане – и афганок, и не только… Но только ты один пострадал из-за бабы. Она еще тебя спасла. Вывезла в Пакистан, предлагала остаться. Ты знаешь английский. Что тебя заставило вернуться домой? Ты что, не предполагал, что с тобой сделают?

– Предполагал, гражданин начальник.

– Так почему же ты решился вернуться? Уверен, за границей ты бы неплохо устроился.

– Это называется любовь к Родине, гражданин полковник. И я надеялся, что дома разберутся в моем деле.

– Да, я вижу, как разобрались, – хмуро покивал Евдокимов. – Я ловил шпионов. Ты не шпион, Глухов, ты… Я не знаю, как тебя обозвать… Назвать наивным не могу. Ты хитер как лиса и изворотлив как угорь. Хотя одновременно и прост. Я верю, что от тебя не надо ждать подлости, – он помолчал, размышляя. – Да, твоя любовь к Родине вполне может быть, – с долей сомнения произнес Евдокимов. – И она тебя за твою любовь посадила на двенадцать лет.