— Хорошо, что её нет, я так этому рада, — чуть хрипло произносит, — могу увидеть тебя. Смотри, это для тебя, — ещё больше обнажается.

Сжимаю челюсти. Она умеет подать себя, похотливая сучка.

Беттис чуть усмехается, прячет плечо и обходит стол. Подходит ко мне. Близко. Так что мягкое тело льнёт ко мне.

Сладкий липкий аромат, в котором я раньше тонул, теперь душит.

— Я так ждала нашей встречи, Ройнхард, — голос её дрожит чуть-чуть, совсем чуть-чуть. — За эти несколько дней многое изменилось…

Пальцы скользят по моему плечу. Она умеет это. Подбираться близко. Дать вкус желания. Как будто она держит на поводке ту мою часть, которую я давно пытался утопить: звериную часть.

— Но раз уж всё так сложилось... — она склоняется ближе. Голос — почти шёпот, почти ласка. — У меня есть для тебя новость, Ройн.

Я смотрю ей в глаза. Они сверкают — как острые алмазы в серьгах.

— Что за новость? — горло спазмом сковывает, всё моё внимание приковано к ней. Каждое движение, каждый вздох — я жадно ловлю их, словно хищник, готовый растерзать добычу.

Беттис широко улыбается и смотрит ещё несколько мгновений мне в глаза. В её взгляде — вызов и торжество, словно она держит в руках козырь, который сбросит в самый подходящий момент.

А потом произносит:

— Я беременна, Ройнхард Дер Крейн.

Перед глазами проносится воспоминание о том, как мне уже однажды сообщали эту новость. Это было прямо в этом же кабинете, и она прижималась ко мне так же…

Черты лица Беттис размываются, и я вижу Шерелин.

Её радостные глаза, полные счастья, ослепительная улыбка, на которой будто играл солнечный тёплый блик.

Тогда мне хотелось подхватить её и кружить, но я отреагировал не так, сдержанно и спокойно, хотя внутри всё взрывалось будто салютами.

А потом это оказалось ядовитым разочарованием.

— Врёшь, — только через миг понимаю, как слова звучат стылым холодом на моих губах. В них — лед и ярость, готовые заморозить всё живое.

Беттис замирает. Её улыбка оседает. Быстро хлопает ресницами, будто надеется, что я не заметил.

— Ройнхард, ты мне не веришь?.. Это правда, — говорит, голос дрожит едва заметно. — Мы были вместе больше месяца, — пытается изобразить улыбку, но она выходит неуверенной.

Я резко встаю, и кресло с грохотом опрокидывается назад. В груди гудит злость, тяжёлая, как раскалённый металл. Пальцы сжимаются в кулаки сами собой.

— Ты врёшь, — повторяю я низко, почти сквозь зубы.

Она инстинктивно отступает — и тут же бросается обратно, прижимает ладони к моей груди, цепляется. Её глаза горят паникой, но за ней — упрямство. Хитрая девчонка, умеет играть на слабостях. Но я насквозь её вижу.

Я дышу медленно, выравниваю пульс. Холодная голова — моё оружие.

— Пройдёшь проверку — тогда и поговорим.

— Но проверку можно пройти только через три месяца, это же долго… — начинает она быстро, сдавленно. — Я просто хотела тебя порадовать, Ройн. Ты можешь мне доверять. Мне никто не нужен, только ты. Я хочу стать твоей иллариэ. Но, конечно, если ты решишь иначе…

Наклоняется ближе, заглядывает в глаза — голос становится мягким, как шёлк.

— Ты ведь сам хотел этого. Наследника. Продолжение твоей крови. Драконьей силы. Да?

Я смотрю на неё, и всё внутри словно леденеет. Хочет завязать меня на ребёнке? Умная.

— Проверку пройдёшь через пять дней, я распоряжусь.

Беттис сглатывает.

— Х-хорошо, как скажешь, — пожимает плечами, тянется рукой к моему поясу. — Хочу продемонстрировать свой наряд, ты должен оценить.

Перехватываю её руку, Беттис вздрагивает.

— Потом. Покинь мою резиденцию. И больше не смей приезжать сюда, я последний раз повторяю. Приедешь, когда я решу, поняла? Чуть позже получишь указания и всё необходимое.

Шерелин

— Госпожа, вам надо больше есть… Вы совсем как соломинка, — Кармен натягивает шнуровку на спине и бережно, но туго затягивает корсет.

Я смотрю в зеркало и молча киваю. Она права. Талия и без того хрупкая, а теперь кажется и вовсе игрушечной — тонкая настолько, что её, пожалуй, можно обхватить двумя ладонями.

Прошло всего три дня с моего приезда к отцу. Три дня — и ни шага за пределы спальни. После того разговора я просто... погасла. Лежала, смотрела в потолок, не выходила.

Еду почти не трогала — не потому что не голодна, а потому что каждый кусок казался подозрительным.

Что, если отравлено? После сцены, которую закатила его жена, даже слуги боятся высунуться из своих углов.

Я уже молчу о его дочери…

Та смотрела на меня как на грязную лужу под ногами. Ни слова не сказала мне больше, но её взгляд был холоднее мрамора на полу. Ненавидела — не за поступки, а просто за само существование.

А вчера вечером Альвис снова позвал меня в свой кабинет и поставил в известность, чтобы я готовилась к сегодняшнему ужину, на который он пригласил важного гостя.

Вот уж к чему я не была готова, так к этому.

Всю ночь я почти не спала. Несколько раз порывалась собрать вещи и уехать. Но… а дальше что? Альвис достаточно обрисовал картину моего будущего. Пока от меня ничего не требуют и не заставляют, у меня ещё есть время, но чем дольше я тяну, тем хуже для меня.

Кармен закончила со шнуровкой и слегка дотронулась до моего плеча.

— А ещё вам бы выйти на воздух, госпожа. Тут в саду за домом жасмин зацвёл… Может, хоть он вам понравится?

Я кивнула, но машинально. Мы обе знали, что я не выйду. Пока не почувствую себя в безопасности — хотя бы на каплю.

— Что говорят внизу? — наконец выдавила я.

Кармен помедлила.

— Что вы приехали за наследством, — сказала она осторожно. — Что вы хотите отнять у них всё.

— А ты? — я встретила её взгляд в зеркале. — Тоже так думаешь?

— Я думаю… вы правильно поступили, покинув тот дом, — ответила и тут же опустила взгляд, губы её как-то побледнели. — А ещё, думаю, вы слишком худая, чтобы быть угрозой, — едва заметно улыбнулась она, но глаза у неё оставались тревожными.

Я отвернулась от зеркала. Корсет давил грудную клетку, как кольцо цепи, приподнимая грудь.

Чувствую себя зажатой со всех сторон. Мать и сестра, заставившие меня. Отец, решивший использовать меня для укрепления связей, его жена с каплями яда в бокале или дочка с ножом за спиной. А ещё Ройнхард…

Расправляя пышный подъюбник по кринолину, а потом ещё один, атласный, нежно-персикового цвета, я потянулась за перчатками, пока Кармен завязывала юбку и взбивала по моим плечам завитые локоны.

Вот я и была готова.

— Оставь меня на минуту, — бросаю служанке.

Кармен, поклонившись, покидает спальню.

Бросаю перчатки на столик и опираюсь о его край руками.

Дыхание дрожит. Ладони влажные.

" Ты должна произвести впечатление" , — сказал отец вчера.

Он хочет выдать меня замуж, будто я свободна. А я — нет. Я всё ещё связана с Ройнхардом.

Перед глазами всплывает лицо мужа, его страшный взгляд — в тот момент, когда он сказал отцу:

“Кто посмеет посягнуть на неё — вырву руки и псам скормлю. Скормлю собакам любого, кто встанет у меня на пути.”

Это какое-то безумие.

Желудок сжался. Пальцы сжимаются в кулак. Чувствую, как под корсетом бешено стучит сердце.

Он не отпускал меня и не хочет отпускать. Любовь ли это была — или привычка владеть?

Я не уверена.

Боже, Шерелин, он изменил тебе. Из-за него ты потеряла ребёнка. Ты умерла тогда — и до сих пор держишься за ту любовь, которая тебя же и уничтожила.

Хватаю перчатки. Отступаю от зеркала. Хватит.

Пора выбрать себя. Пора жить дальше.

“Иди начни заново. Не цепляйся за прошлое”, — повторяю мысленно, словно заклинание.

Я справлюсь. Ради себя. Ради малыша.

Я прикасаюсь к животу. В этот раз я не подведу.

Если я выйду сейчас — всё изменится. Я смогу вырваться. Смогу стать свободной.