— Г-генерал, я… — мгновенно потеет, на висках выступает испарина, кожа сально блестит. — В-вы не так всё поняли…

Приставляю лезвие к его глотке.

— Ещё одно слово — и я вырежу тебе кадык, повешу на стену как трофей.

— Я в-всё понял, господин, всё понял! — трясёт подбородком. — Не убивайте, умоляю! Я сам подам в отставку, сам. Пожалуйста!

— Пошёл вон, — шиплю, хватаю его за шкирку и выталкиваю за дверь, как дворовую псину.

Лекарь падает, поднимается на четвереньки. Я спускаю его с лестницы — перепуганные слуги собираются на грохот.

— Выкинуть его отсюда, — приказываю.

Возвращаюсь в кабинет.

Дыхание тяжёлое, ярость кипит в венах, дракон готов вырваться наружу и разорвать всех врагов. Для него это правильная стратегия.

— Ройнхард, — заходит немного испуганная и встревоженная Шерелин.

И меня сразу окутывает её тепло и мягкость. Меня расслабляет в секунду.

— Что случилось, Ройн? — приближается, обходя стол, обнимает.

Я ныряю в её объятия, как в глубину, где тишина и покой.

Какая же она ароматная, мягкая, безумно притягательная — мать моего будущего ребёнка. Именно такую — нежную, добрую, заботливую — я хочу для своего потомства.

Она замечает нож в моей руке и волнуется ещё сильнее.

— Ройн, расскажи, что происходит, ты так напряжён сегодня, — она отстраняется, кладёт ладони мне на плечи, разминает их так, будто выжимает из меня последнюю жёсткость. И тихо, без суеты, говорит:

— Я не хочу, чтобы ты что-то скрывал от меня. Я хочу знать всё, даже если это что-то ужасное. Не неси это один. Я готова выслушать. Главное — чтобы мы были честны друг перед другом. Мы должны быть вместе.

Эти слова попадают глубже любого удара.

Сердце глохнет, а потом начинает биться неудержимо.

Вся та тяжесть, что давила на меня всё это время, вдруг частично перекладывается на её ладони. Я вижу в её глазах не испуг, а решимость — ту самую, ради которой стоило вернуться сюда.

Беру её за тонкие хрупкие пальцы.

— Шерелин, я… должен тебе сказать, — сжимаю кинжал.

— Что? — она подаётся вперёд. — Я готова слушать.

Одним быстрым движением полосую ладонь — кровь мгновенно проступает и капает на столешницу.

— Что ты делаешь, Ройнхард?! — встрепенулась моя любимая.

Я поднимаю взгляд. В этих огромных глубоких глазах — весь мой мир. Не страх, а тревога.

— Дай, я помогу, — она делает шаг ко мне, но я перехватываю её руку. Шерелин замирает, будто о чём-то догадывается.

— Ты вправе меня ненавидеть, — горло будто стягивает петлёй. — Я не заслуживаю прощения, но ты должна всё вспомнить. Это наша история. Моё искупление.

Возможно, ты захочешь скрыть всё это от нашего ребёнка… но единственное, о чём я прошу — не скрывай от него имя его отца.

— Ройн?.. — её глаза распахиваются.

Одно короткое движение — и её ладонь окрашивает алая кровь. Я сжимаю её кисть, сильно переплетая наши пальцы.

— Прости, — шепчу в висок, держа её в руках, возможно в последний раз.

Десять месяца спустя…

Шерелин

Сад был ухожен — садовник имелся, вот и сейчас вышел подстричь уже голые кусты. Но в этой безупречности будто чего-то нехватало. Тепла.

Сейчас же сад напоминал красивую, но безжизненную картину — блеклый и пустынный уголок, лишённый любви.

Солнечный свет, осенний, робко пробивался сквозь туман, и сад, казалось, вздохнул вместе со мной, пытаясь вобрать это мимолётное тепло.

«Нужно обязательно посадить у той изгороди белые розы”, — решаю я, — “а сюда, к этой массивной каменной скамье, гвоздики и поздноцветущие астры, чтобы он цвёл и радовал сердце до самых заморозков».

— Ну ничего, мы это исправим, правда, сын? — тихо шепчу я, склоняясь к коляске. Малыш что-то агукал на своём, закутанный в тёплое одеяльце.

Беру его на руки, прижимая к груди и пряча розовые щёчки от колючего ветерка.

В воздухе витал хрустальный холод — уже глубокая осень, и вот-вот на Блион выпадет снег.

Блион… Наш новый дом, который за эти месяцы я научилась не просто принимать, а любить. Мы завязали с ним, почти что родственные отношения. Бродя по его бесконечным, засыпающим коридорам и залам, я внезапно ощутила, как это место отчаянно, нуждается в заботе. И моё сердце просто растаяло — я пообещала, что каждая комната здесь оживёт, наполнится светом и смехом.

С комнатами я ещё не до конца разобралась — их более десятка, но я в процессе. А теперь вот ещё и сад.

А ещё рядом мой отец.

Он ничего не знал об этом заговоре против рода Дер Крейна. Волтерн долго время его подготавливал, чтобы он надавил на меня в нужное время.

И всё-таки между нами осталось некоторое отчуждение, родитель не знающий долго своего ребенка, родитель по факту, не хочу чтобы такая судьба была у моего сына.

— Твой папа скоро вернётся, обязательно, — шепчу малышу.

Делаю глубокий вдох, и по телу пробегают мурашки, когда слух улавливает чёткие, тяжёлые шаги за спиной — это не лёгкая, стремительная походка Кэйдис. За это время я изучила племянницу своего мужа — приятную и самодостаточную девушку. Ответственную и внимательную, которая всегда рядом.

Тогда кто же? Я уже хотела было повернуться, как в следующий миг мои плечи накрывает знакомое мягкое пальто на меху в котором я утопаю.

И меня окутывает знакомый до боли терпкий, сильный и горячий аромат.

— Здесь холодно, Шерелин…, — слышу его низкий голос, и мурашек на теле становится больше.

Разворачиваюсь.

Словно сам замок, фигура Ройнхарда перекрывает собой всё. Мой взгляд скользит по его лицу, этим резким, красивым чертам, глазам. О, эти глаза… Глубокие, как омут, в которых бушевали бури.

Теряю дар речи и застываю.

Вспоминаю тот день в Императорском дворце — и сердце холодеет. Я думала, что больше не увижу его. Что больше эти глаза не согреют меня так, как тогда, в те роковые секунды, когда он вернул нас из прошлого в тот ад, где истекал кровью и умирал у меня на глазах.

Но теперь дракон возвышается надо мной величественно в этом увядающем саду; его осенний мундир, цвета пожухлой листвы, сверкает золотом эполет, строгими нашивками и орденами, которые я не успеваю разглядеть.

Мой взгляд выхватывает серебристую прядь в его тёмных волосах.

После той ночи я его больше не видела.

Помню, как, сама не своя, выбежала и звала лекаря.

Я так испугалась, что память смазала этот отрывок времени в сплошное пятно паники и ужаса.

Ройнхард был всё это время в лазарете, я лишь получала от него короткие записки, где он завещал мне и ребёнку, которого я носила под сердцем, всё — от титулов до завещаний.

Держал дистанцию, чтобы я не переживала и не рисковала своим здоровьем.

Яд, что попал в его кровь, убивал его. Меня же сберег мой ребёнок.

Те минуты я до сих пор вспоминаю с содроганием и щемящей болью под рёбрами. В те минуты я узнала, что он пережил в тот миг, когда его швырнуло в прошлое. Сердце дракона — оказалось не каменным, а сплошной раной, сотканной из вины и отчаянного искупления.

Я ненавидела его за то, что он сделал. За ледяную стужу в его глазах, за предательство, за ту страшную минуту, когда он предпочёл власть, а не меня.

Но я не желала ему смерти. Никогда.

Когда в Императорском дворце он истекал кровью у меня на руках, когда его дыхание становилось всё тише, а пальцы — холоднее моих самых страшных воспоминаний, я вдруг поняла, что теряю его по-настоящему. Как будто часть моей души, живая, светлая, та, что всё ещё любила, вопреки всему верила — умирала вместе с ним.

И вся боль, обида, злость — в тот миг рассыпались, как пыль. Осталось только одно — пульсирующее, живое чувство, которое я пронесла через всё, что теряла.

Когда его кровь коснулась моей, я увидела всё — его страх, отчаяние, ту тьму, что оплела его сердце.

Он страдал. По-настоящему. И я поняла — никто не заслуживает такого наказания.