В его голосе не было ни капли сочувствия, только снисходительное презрение.

— Но когда я вернусь, — его тон становится угрожающим, — подумай хорошенько над тем, что ты собираешься сказать. Хватит испытывать мое терпение. И признай уже наконец, что твоя магия бессильна в этом вопросе. Ты не сможешь выносить ребенка.

Слова жгли как кислота. Неужели он действительно считает меня такой лгуньей и дурой? Неужели он совсем не верит в то, что я говорю? Он ведь знал, как мне было плохо, сколько я переживала! Да, у нас не получалось зачать ребёнка в первый раз, и вот спустя два года я снова беременна, но он не верит, думает, что я лгу. Что с ним?

А Беттис… ее ликующая ухмылка говорила о том, что они все эти месяцы вместе.

Сердце бешено стучит от обиды. Семья разбилась, и боль от осколков ранила меня.

— Я ухожу от тебя, Ройнхард, — слова срываются с дрожащих губ словно чужие, те, что я никогда бы не посмела произнести даже в самых страшных кошмарах.

В ответ Ройнхард резко сжал мою шею своей пятерней, перекрывая доступ кислорода. В глазах потемнело.

— Шерелин, ты, кажется, забываешь, — рычит он сквозь зубы. — Я осыпал тебя драгоценностями и артефактами. Ты получила лучшее место в жизни, влияние, ресурсы… А как насчет защиты? Ты забыла, как тебя хотели выдать замуж за старика? Где бы ты была сейчас, если бы не я?

Его слова были правдой. Мой брак должен был стать политическим союзом, но метка истинности все изменила. Я верила, наивная, что истинность — это прежде всего верность. Как же я ошибалась! Упустила из виду, что суррогатом может стать даже родная сестра.

Холод сковал меня изнутри. Все это время он делал это не ради меня, а ради контроля. Драгоценности, статус — все это оказалось лишь золотой клеткой для драконицы. Наш брак был шахматной партией, где я — всего лишь пешка, жертва в его игре за власть. Мои крылья, когда-то сильные и свободные, теперь опутаны золотой паутиной обязательств и смирения. Я — трофей, выставленный напоказ, символ его триумфа, а не любимая жена.

— Ты должна быть благодарна мне, Шерелин. Не забывайся, кто здесь главный. То, что я вообще выслушиваю твои сопли после твоего внезапного появления — это уже великая милость. И не смей больше выкидывать такие фокусы. Особенно это касается твоего недовольства. Забудь, что видела. Всё до последней секунды. Или я помогу тебе это сделать, и поверь, тебе не понравится.

Меня затрясло от осознания: Ройн — собственник, чудовище.

Воспоминания проносились лихорадочным сном: как он выбирал мне платья, как указывал, с кем мне общаться, как контролировал каждый мой шаг. Я всегда думала, что это забота, что он просто хочет уберечь меня. Но теперь я понимаю — это была клетка.

По позвоночнику стекает жар, а затем ледяной ужас сковывает всё тело, и внизу живота снова режет.

— Отпусти меня, мне больно, — хриплю я, силясь вдохнуть. В лёгких жжёт, а перед глазами плывут чёрные точки. Запах мускуса и горечи черешни, когда-то любимый и родной, смешался с приторной тошнотворной сладостью.

Вырываюсь и выбегаю из кабинета, больше не в силах вынести это.

По щекам текут горячие слёзы, больше я их не сдерживаю. Сбежав с последней ступени лестницы, я падаю, вскрикнув от острой пронизывающей боли внизу живота, сжимаюсь, сворачиваясь клубком, но легче не становится. Паника оглушает, а вместе с ней приходят страх и внезапное облегчение от мук.

Кажется, вместе с очередным выкидышем я умерла…

Каждый сильный размеренный толчок окатывает меня жаром внутри, разжигая сумасшедший пожар. Ритмичное покачивание и влажные звуки в темноте обнажают самые сокровенные желания, а властные прикосновения словно выжигают на коже метку.

Ройнхард присваивал, брал, и я полностью отдалась ему. Прикушенные губы горят от страстных поцелуев, тело ноет от следов пальцев сильных рук. Меня подбрасывает и опрокидывает в водоворот ярких сладострастных ощущений. Стремление слиться, почувствовать его глубже захватывает и взрывается гейзером внутри, заставляя обхватить его бёдра ногами. Процесс завершается парой сильных толчков и жарким дыханием в мои губы.

Ройнхард застывает на несколько секунд, даря ощущение наполненности и наслаждения, а потом горячо впивается в губы, проникая в рот языком, и отстраняется, ложится рядом.

Прихожу в себя. Секунды текут, в животе дрожь, воздух сладко льётся по горлу, между ног горячо, а вершинки грудей ноют от жестких ласк.

Только что мы занимались любовью.

Что⁈

Резко открываю глаза.

Несколько секунд смотрю в полумрак, в котором мерцает позолота лепнины потолка. Горячие ароматные свечи, источающие густой запах цветочных прерий, смешанный с тонким ароматом мускуса, заполняют голову и будоражат.

Моргаю, ничего не понимая.

Тяжелые портьеры на окнах, за которыми едва занимается холодный рассвет, остывшие угли в камине, столик с пустыми бокалами и горой фруктов. Дорогой ишевский ковёр…

Это была наша супружеская спальня. Наша…

Но как это возможно⁈

Прислушиваюсь и немею. Размеренное дыхание Ройнхарда рядом.

Медленно поворачиваю голову.

Сердце бешено колотится в груди.

Он даже во сне прекрасен: загорелая кожа литого тренированного тела контрастирует с белоснежной постелью, чёрные как смола волосы рассыпаны по шёлковой подушке. Тени от длинных чёрных ресниц мягко падают на щёки, чётко очерченные скулы, губы, которые так хочется целовать, притягивают. И я целовала совсем недавно!

Ощущение тяжести и стеснение внизу живота красноречиво говорили о недавнем произошедшем соитии.

Подскакиваю в постели и чувствую характерную влагу между ног.

Ройнхард повернулся.

— Что такое, Шерелин? — хрипит муж и усмехается: — Приснился кошмар?

Кошмар? Что вообще происходит? Я ведь только что была в генеральном штабе. И…

Потеряла ребенка и умерла!

Хватаюсь за живот, скольжу рукой по тончайшему некфирскому шёлку своей пыльно-розового цвета сорочки.

— Ложись спать, Шерелин, ещё несколько часов до утра, завтра визит твоей матери. Отдохни.

Завтра? Что он несёт? Это было два месяца назад!

Так, стоп.

— Шерелин, — напрягается Ройнхард и тянется ко мне.

Я подпрыгиваю как разъярённая дикая кошка.

— Не прикасайся ко мне!

Ройнхард напрягся, черты его лица заострились, а взгляд потемнел и стал мгновенно опасным. Предатель, из-за которого я потеряла ребёнка! Чувствую, как в груди поднимается залегшая плотным слоем волна боли и гнева.

— Ты думаешь, я позволю тебе так поступить со мной?

Голос сорвался, и я отвернулась, чтобы он не увидел брызнувших из глаз слёз.

— Какого черта, Шери? — басит голос Ройнхарда, называя меня так ласково.

Лживый мерзавец!

Он поднимается с постели, и я соскальзываю с края и отбегаю от супружеского ложа.

— Я понимаю, что ты нервничаешь из-за приезда матери, но это уже ненормально.

Ненормально? А нормально то, что ты спишь с моей сестрой⁈ Нормально, что ты не верил, что я беременна, и делал вид, что обеспокоен, на самом деле считая меня лгуньей⁈ О, как же мне хотелось взорваться яростью. Это мне не приснилось, не приснилось! Я не знаю, что произошло, но меня откинуло назад! Кто? Для чего? Ещё предстоит выяснить, но сейчас… Сейчас сердце разрывается от боли.

— Ройнхард, скажи мне правду, ты… — мой голос дрожит, сердце ноет, — ты веришь, что я была беременна?

Ройнхард каменеет.

— Шерелин, — жёстко обрывает он, — давай не будем это вспоминать.

— Ответь мне!

— Не кричи и ложись спать, — грозно рычит он и отворачивается, взяв с кресла халат, накидывает на широкие плечи и покидает покои, хлопнув дверью.

Вздрагиваю и поджимаю дрожащие губы. Он не верит мне. Два года я жила во лжи. Ройнхард давно потерял надежду, что я смогу подарить ему наследника.

Моя жизнь раскололась, как хрупкая хрустальная ваза об пол, на тысячи острых холодных осколков.