— Ройн, ты здесь? Я тебя всё утро ждала. Мама с сестрой приехали, выйдем вместе?

Она кусает губу, волнуется, боится, что я откажу.

А я душу готов отдать за неё, владелицу моего сердца.

Возвращаю нож на место и разворачиваюсь.

Иду к своей женщине.

Она выглядит так, что внутри всё сводит. Глаза горят, губы — мягкие, сочные, дразнящие. Воздушные локоны скользят по упругой груди, по тонкой талии.

Боги, как же она красива.

— Выглядишь потрясающе, — произношу хрипло, и не даю ей ответить — просто накрываю её губы своими.

Поцелуй получается жадным, требовательным, как у мужчины, который слишком долго ждал, когда снова прикоснусь к ней.

Она хочет возмутиться, но передумывает — тянется навстречу, прижимаясь гибким телом к моим каменным мышцам.

Хочу поднять её, усадить прямо на стол, забыть обо всём.

— Ройн, нас ждут, — смеётся Шерелин, глядя снизу вверх.

Делаю над собой усилие чтобы выпустить её. К чёрту эти приёмы, я хочу свою жену. Но я обязан кое-что решить.

Мы идём в обеденный зал. Нас уже ждут — мать Шерелин и Беттис.

Хищный взгляд брюнетки выстреливает в мою сторону.

В эту ночь Шерелин забеременела от меня, и за день я переспал с Беттис.

Моя роковая ошибка.

И сейчас её глаза ликуют, она празднует что план её удался.

Что ж посмотрим как долго она будет радоваться. А её мать, которая помогала своей младшей дочери, что ей пообещала императрица? Она травила Шерелин, что та не вынашивала беременность. Уверен это её рук дело.

Шерелин в своём прошлом была совершенно беззащитна.

— Генерал, рада видеть вас, — подает руку Беттис, улыбается довольно.

Я смотрю на неё и её поданную кисть.

— Генерал, рада видеть вас, — повторяет Беттис, держа руку для поцелуя на весу. Продолжая улыбаться, будто хозяйка положения.

Не двигаюсь.

Не беру её кисть.

Пауза растягивается.

В воздухе — ледяное напряжение.

Я поворачиваюсь к стоящей рядом Шерелин обнимаю её за талию и берусь за стул, приглашая свою жену присесть.

Шелрелин немного недоумевает, но улыбка вежливости остаётся на её губах.

— Обед остывает, родная, — произношу для неё, и мои пальцы на мгновение задерживаются на её запястье, на том самом месте, которое я целовал прошлой ночью.

Шерелин замирает, и в её глазах читается лёгкое удивление, и та самая отзывчивость, которую я так долго игнорировал.

Лицо Беттис меняется, бледнеет. Края губ дёргаются в нервной ухмылке, но она быстро оправляется. Поднимает бокал, улыбается — идеально, будто ничего не произошло, но глаза всё те же: холодные, цепкие.

— Как приятно снова видеть вас, генерал, — тянет она медовым голосом, когда я располагаюсь в кресле. — И всё-таки вы пунктуальнее, чем были день назад.

Тишина звенит.

Её мать замерла с ложкой на полпути ко рту.

Шерелин поднимает взгляд — непонимающий, но в нём уже мелькает что-то острое.

— День назад? — тихо переспрашивает она у меня.

— Ох, я, кажется, оговорилась, — усмехается Беттис, чуть склоняя голову, будто извиняясь. — Мы же были в гостях в доме Баернаров. Или это было позавчера? В последнее время все эти встречи так сливаются воедино.

Это не ошибка, а расчёт. Тонкая месть за то, что я снова смотрю на Шерелин, а не на неё.

Беттис застывает с поднесённым к губам бокалом, стукнув острым ногтем по стеклу.

— Ройнхард в последнее время сильно занят, поэтому семейные обеды редки.

Глажу её пальцы и чуть сжав подношу к своим губам, целую.

В зале воцарилась тишина.

— Я предпочитаю проводить их только с тобой, — смотрю в глаза Шерелин.

И почему я раньше так редко говорил ей эти слова, я вижу как они загораются, как первые звёзды на небосводе. И я сделаю всё, лишь бы этот блеск никогда не угасала

Обед закончился.

Шерелин уединяется со своей матерью в комнате отдыха, и Беттис тут же находит возможность потребовать объяснений.

— Ройнхард, в чём дело? Что за слова ты говорил? Мне было неприятно, Ты ведь прекрасно понимаешь, как это выглядело.

— Как именно? — спрашиваю спокойно, даже не оборачиваясь на неё.

— Ты выставил меня посмешищем! — срывается она, понижая голос. — Не надо так со мной ясно, иначе…

Я медленно опускаю на неё взгляд.

Беттис дышит тяжело, и вздрагивает, стоит мне обхватить тонкую шею этой стервы.

— Иначе что?

Она испуганно захлопала ресницами и чуть поперхнулась, когда я сдавливаю её тонкую холодную шею.

Я смотрю на неё без единой эмоции. В моём взгляде — не угроза, а лёд.

— Ты решила шантажировать меня?

Я не жду ответа.

Моя рука демонстративно смыкается на её шее. Чтобы она почувствовала хрупкость собственных костей под моими пальцами.

Её глаза расширяются от паники, губы подрагивают. Я слегка увеличиваю давление, и мои слова льются с холодной сталью в каждой букве:

— Запомни раз и навсегда. Один шаг против Шерелин — и я сломаю тебе шею. Одно ядовитое слово в свете — и я разнесу твою репутацию в прах. Подумаешь приблизиться к моему дому — я найду тебя где угодно. Я всё знаю дрянь, нутро твоё гнилое вижу насквозь.

Беттис леденеет.

Я отпускаю её так же внезапно, как и схватил. Она отшатывается, давится кашлем, хватаясь за горло, в могильной тишине зала. Я наклоняюсь к ней, чтобы следующие слова достигли самой глубины её сознания:

— Я знаю про ваши игры с Волтерном. Знаю про каждый шёпот, каждую встречу. Думала, останешься незамеченной? Я наблюдал. И если эта интрига продолжится — я не просто уничтожу тебя публично. Я сотру всю твою репутацию, в публичный дом пойдёшь работать. Поняла?

— Ройнхард?! — умоляющий хрип.

Её лицо белеет, как мел.

— Моя пара — под моей защитой. Даже, если я умру, тебя найдут, твоё имя в моём чёрном списке врагов. Ты знаешь что это такое? Ты подписала себе смертный приговор. Любая попытка тронуть её, запятнать её имя или подойти к нашему порогу — и твоя жизнь закончится раньше, чем ты успеешь осознать свой страх.

— Ты меня поняла? Поняла я спрашиваю?

— Да, д-да, поняла!

Сжимаю зубы, находя подтверждение в её испуганном взгляде и отпускаю.

— Выметайся из моего дома, шлюха.

Высвобождаю, отталкиваю.

***

После обеда в кабинете стало как в пещере — тяжело, глухо, и только тик часов режет тишину.

Я сижу в кресле, напряжённо рассматриваю клинок, который снова снял со стены.

Внутри дымится неравный бой.

Есть два пути, и ни один не обещает покоя.

Я могу оставить Шерелин в этом чистом, спокойном неведении — возможно, спасти от новой раны, дать возможность жить легче.

А я, при взгляде на неё, буду вспоминать всё и тащить ношу в одиночку. Прошлое не исчезнет, оно будет бурлить под кожей. Мне придётся жить, пряча кровь, страх и смерть, что мы пережили вместе.

Другой путь — вернуть память.

Чтобы выбрала она, будь у неё этот выбор?

Возможно, она не захочет меня прощать — скорее всего, так и будет.

Есть риск, что нас вернёт назад, в будущее, в ту самую точку, где я должен умереть.

Шансов выжить нет. Там я уже мёртв.

Может, для Шерелин так будет легче.

И если я останусь молчать — я предам не только её, но и то, кем мы были вместе.

Мне важнее, чтобы она знала правду.

Я опускаю взгляд на клинок.

За дверью слышатся шаги. Я напрягаю плечи и выпрямляюсь.

Дверь открывается, и порог переступает Баккер, личный лекарь нашей семьи.

— Господин Дер Крейн, — бодро начинает он, — к вашим услу…

Холодное лезвие вспарывает воздух, молниеносно пролетает и вонзается в косяк рядом с его ухом.

Медленно поднимаюсь, обхожу стол и приближаюсь, накрывая тенью побелевшего сукиного сына. Он смотрит немигающими глазами — как шакал на змея. Испуганно, с ужасом. Уверен, уже обделался.

Обхватываю рукоять кинжала и выдёргиваю.

— Прощайся со своей карьерой.