— Ваш плащ, госпожа. Перебирала вещи и заметила порванный шов. Вот тут… — её голос дрогнул, когда она указала на рваный край.

Память ударила как нож. Тот лес. Тёмные ветви, царапающие лицо, хрип собственного дыхания, когда я бежала от Ройнхарда. Плащ зацепился за что-то, я дёрнула — и раздался резкий звук рвущейся ткани.

— Покажи, — наклоняюсь, и в тот же миг острая боль пронзает палец.

— Ай!

Кровь. Алая, почти чёрная при этом свете, выступила из прокола и повисла на коже дрожащей каплей. Сердце замерло, а потом рванулось в бешеный ритм.

— Вы поранились! Простите, госпожа, я не вытащила иглу… — Кармен засуетилась, её пальцы, обычно такие проворные, теперь двигались странно медленно, будто через воду. Она протянула платок, но я уже не видела его.

Перед глазами — та комната.

“Кровь истинной…”

Голос в голове звучал чётко, как колокольный звон.

Кармен что-то говорила, её губы шевелились, но я слышала только собственное дыхание, неровное, прерывистое. Её движения… слишком вялые. Слишком неестественные.

— Как ты посмела?! — голос вырывается хриплым шёпотом, а потом я уже толкаю её изо всех сил.

Кармен откинулась как кукла и рухнула в кресло, глаза — круглые, полные ужаса. В них отражалось моё лицо — бледное, ни кровинки на губах.

— Госпожа, я… — её голос дрожит.

Но я уже не слушала. В ушах гудело, в висках стучало, а в груди пылал холодный огонь.

— Я не понимаю, госпожа…

— Всё ты понимаешь, предательница!

Вырываю из её рук плащ и хлестаю её наотмашь.

— Это они тебе приказали?! Признавайся, продажная дрянь!

— О чём вы, госпожа? Я не понимаю. Не понимаю, пожалуйста!

— Не понимаешь?! Я всё знаю, признавайся, это Беттис приказала, да? Она?

— Нет, нет! Никто мне ничего не приказывал. Клянусь! Клянусь вам, госпожа, именем моей погибшей дочери.

Замираю, сердце холодеет, трясущиеся от гнева руки медленно опускаются, теряя всякую силу, пальцы разжимаются, и я роняю плащ, что падает бесшумно на пол у ног.

Кармен всхлипывает, утирает слёзы.

Бросаю растерянный взгляд по сторонам и отступаю на шаг, потом ещё на один, разворачиваюсь и плетусь в ванную комнату.

Ледяная вода обжигает лицо, воздух перехватывает, но я продолжаю умываться. Мысли постепенно проясняются. Закрываю кран и вытираюсь полотенцем, смотрюсь в зеркало.

Я помнила эту чудовищную историю, которую рассказывала Кармен о своей девятилетней дочери, её нашли в реке после десяти дней с момента исчезновения.

Судорожно выдыхаю. Кармен не при чём, это просто случайность. Мне просто показалось, просто совпадение. Дурацкая ситуация. Теперь меня везде будет преследовать Беттис, словно тень, которая голодно вгрызается в моё сердце.

— Всё хорошо, всё в порядке. Никакой опасности нет, — кладу руку на грубую ткань корсета, стягивающего талию.

Мне понадобилось ещё время, чтобы собраться с мыслями и отдышаться, а после вернуться в комнату. Кармен тихо расправляет плащ, аккуратно вешает его в шкаф. Её лицо как и всегда спокойное и сосредоточенное, но губы всё ещё бледные. Она не смотрит в глаза, но и не прячется.

— Извини меня, Кармен, — говорю я негромко.

Мне всё ещё не по себе, не ожидала от себя, что могу поднять руку на прислугу. Мне даже немного стыдно. Кармен старше меня намного, но даже не в этом дело, мне всегда казалось, что бить другого — это не по-человечески. Что бы ни происходило, разговаривать нужно языком, а не применять физическую силу. А если бы магия вышла из-под контроля? Я не должна была позволить себе подобного поведения, каким бы ни был сильным гнев. Не должна.

— Вам не за что извиняться, госпожа. Вы испугались, а в положении чувства только обостряются, — роняет служанка и замолкает, на губах едва заметная тёплая улыбка.

Я знала, что этого мне не скрыть от неё. Кармен единственная, кто был ко мне ближе всех изо дня в день последние месяцы. Она не глупая женщина, и к тому же опыт у неё самой имеется, и ей нетрудно понять, почему я вдруг бледнею по утрам.

— Не скажу никому, калёным железом будут пытать — и слова не пророню, — обещает.

А я только вдох делаю и тру виски.

— Ройнхард не должен узнать, иначе… — сажусь на кровать, складывая руки. — Даже представить страшно, что будет.

— А вы не думайте о плохом, вам вообще нельзя сильно переживать, лучше в сад прогуляйтесь, на солнышке понежтесь, воздухом свежим подышите, тревога и уйдёт, вы ведь почти не выходите никуда, взаперти всё время, а тут стены толстые, холодные.

Кармен права, но не могу я. Что, если жену отца встречу? С кем не хотелось сталкиваться, так с ней. Не хочу ловить на себе презрительные взгляды, едкие замечания, оценку.

Я тоскливо смотрю в окно. Солнышко за стеклом нагревает даже пол, где сейчас стоят мои ноги.

— Я не узница, это так, никто силой не держит, — поднимаюсь с кровати.

Всё это давление, угрозы, напряженные отношения, страх и сложный выбор, который пришлось совершить сегодня, разведясь с драконом, вылилось в нервный срыв. Так нельзя. Нужно развеяться, побыть на просторе, вдали от всего.

— Решено. Собираемся, Кармен, — твёрдо велю я и прохожу к туалетному дамскому столику, где стоит ещё не разобранная в коробка с украшениями и косметикой.

В сад я углубляться не хочу, мне просто жизненно необходима смена обстановки, глоток воздуха.

А куда отправиться?

Прикладываю палец к губам, несколько секунд думаю, рассматривая содержание коробки.

Когда мы подъёзжали к резиденции, по дороге я заметила за стенами маленький ремесленный рынок, толком не смогла разглядеть его из-за столпотворения карет и повозок. Уверена, это место точно поможет немного отвлечься.

Беру жемчужную пудреницу.

Когда была подана карета, мы спустились вниз, к счастью, встретив только хмурого Гарца.

Он наблюдающим коршуном проследил за нами и покинул своё насиженное место, видимо, спеша доложить хозяину о моём отъезде.

Наверное, стоило бы предупредить отца о своей небольшой вылазке, но не хочется отрывать его от важных дел по такому пустяку. К тому же я не маленькая девочка, а вполне самостоятельная леди.

Единственное, что могло меня тревожить, так это Ройнхард. Он ведь как-то узнал, что я в родовом дворце, очевидно, ему доносят его следопыты.

Но в самом деле не станет же он меня караулить под императорскими стенами?

Только мы выехали за территорию резиденции, как сразу накатила волна тревоги и тягучей тоски.

Что я делаю? Какая ещё прогулка? Я сегодня развелась с Ройнхардом. Развелась. Неужели я действительно это сделала? Всё кажется каким-то ненастоящим. Наша связь оборвалась, а я... я еду кататься?

Как можно было решиться на это? Как можно было после этого поехать на прогулку, будто ничего не произошло?

В голове невыносимо ясно вспыхивает тот момент — сфера загорелась и тут же потухла. Почему она не выходит из головы? Как будто в этом — ключ ко всему. Как будто, если я пойму, почему она потемнела, я пойму и себя.

Я сжимала пальцы в перчатках, колёса кареты, будто чувствуя мою тревогу, стучали о вымощенную камнем дорогу — нервно, настойчиво отстукивали ритм моего пульса, не давая забыться.

— Нет, Кармен, скажи, пусть поворачивает назад, — велю служанке.

— Но, госпожа, мы ведь только выехали… — в её голосе мягкое недоумение.

Я сглатываю. Боль ноет внутри, как незажившая рана.

— Я… я не знаю, что со мной, — признаю тихо, почти шепотом. — Как будто камень на груди, дышать тяжело… Просто… останови карету. Нет, скажи, пусть поворачивает назад.

— Хорошо, — тревожно роняет Кармен и тянется к задвижке.

Но в этот момент карета останавливается сама. Возница резко осаживает лошадей.

Тишина. Густая, как вода, в которой тонешь. И в ней — грохот моего собственного сердца.

И ещё… стук копыт. Приближающийся, тяжёлый, неотвратимый.