Ройнхард быстро покидает своё место. Я пячусь.

— Довольно, господин Дер Крейн! — гулкий голос пронзает пространство зала.

Я вздрагиваю и разворачиваюсь. У порога с прямой спиной и твёрдым взглядом стоит мой отец. Альвис. Он уверенно приближается, его сапоги глухо ступают по мрамору.

Ройнхард скрежещет зубами, глаза полны молний. Он делает над собой нечеловеческое усилие и медленно, через силу, отступает. Всё его тело — напряжённая пружина.

— Думаю, вам пора, — бросает последнее заключение Альвис. — Мой адвокат свяжется с вами в ближайшее время.

Ройнхард задерживает дыхание на миг. Смотрит на меня. Губы чуть дрожат, будто хочет что-то сказать.

Ройнхард

Отвожу взгляд от побледневшей Шерелин. Ярость клокочет внутри так, что меня потряхивает. Мой зверь — дракон, спящий под кожей — в бешенстве. Ноздри раздуваются, в висках пульсирует. В комнате пахнет холодом и Шерелин, моя грудь жадно и ревностно вбирает её запах. Люблю, как она пахнет, тягуче, сладко.

Смотрю на Альвиса, он — брат короля, драконорожденный. У него огромные территории, под его властью треть императорского парламента, флот, торговые дороги, личная армия.

Мягкая поступь, стальной прикус, пожалуй, так бы я о нём сказал.

Больше всего я опасался, что Шерелин придёт к нему — под железное крыло, к его защите. Ожидаемо. Как любая женщина, мечущаяся в панике, она бежит к тому, кто кажется сильнее. Кажется.

Только Альвис сильно рискует. Слишком сильно. Он забыл, кто я такой. За свою добычу я горло порву. Старый грузный дракон, сидящий в Совете как глыба, думает, что его власть железобетонная. Смешно. Власть — в когтях, в скорости, в умении первым ударить.

Я делаю шаг к нему. Альвис смотрит прямо, гордо. Проклятый хладнокожий питон, не показывает ни страха, ни сомнений, но я чую — виски обдает холодный пот. Его магия старше моей, но огня — нет.

— Не советую идти со мной в конфронтацию, — рык срывается с моих губ. — Шерелин — моя жена. Законная. Кто посмеет посягнуть на неё — вырву руки и псам скормлю. Скормлю собакам любого, кто встанет у меня на пути.

Молчание виснет в воздухе, тяжёлое, как смог над столицей. Серебряные глаза Альвиса не выражают ничего, но мышцы его челюсти подрагивают в напряжении.

— Мне известно, насколько вы амбициозны, Дер Крейн, — произносит он сухо. — Но, боюсь, моя власть окажется вам не по зубам.

Я усмехаюсь. Слишком легко. Он играет в шахматы, я — в охоту.

— Это мы ещё посмотрим.

Отступаю. Снова бросаю взгляд на Шерелин. Её лицо стало белее мрамора. Глаза — огромные, в них не страх даже, а ужас. Она пробудила во мне нечто большее, чем зверя. Лютое. Слепое. Опасное. Я заберу её через кровь и боль, если иначе нельзя. Своё не отдаю.

В коридоре силуэт служанки метнулся к стене — испуганная серая мышь. Она отшатнулась, едва не упала, когда я прошагал мимо. Я помню её. Получит сто плетей после всего, и вздёрну за предательство.

Домой возвращаюсь только к обеду. Столичная жара обвисла над крышами, пахло камнем и металлом. В кабинет вхожу, не снимая перчаток, запах кожи, пепла, старых бумаг встречает меня как верный пёс.

— Позвать доносчика, — бросаю слуге.

Тот склоняется и исчезает.

Доносчик появляется через пару минут. У него глаза крысы, но служит верно.

— Следи за ней, — произношу вкрадчиво. — Мне нужно знать всё. Во сколько встала, во сколько легла. Что ела. С кем говорила, кого видела. Что читала. Где сидела. Подкупить служанок, если понадобится. Пусть охрана пристально следит. Ни один волос не должен упасть с её головы, — если кто-то другой коснётся её — сожгу дотла. — Отчёты утром, в обед, вечером. Малейшая угроза — сообщить. Всё понял?

— Да, ваша светлость, — он кивает.

— Иди.

Он уходит. Я опускаюсь в кресло, расстёгиваю пуговицы мундира, грудь ноет от сдержанного гнева. Беру бутылку с квадратным дном, плескаю в стакан густой, почти тягучий напиток. Пахнет карамелью, но жжёт хуже огня.

Кручу стакан в пальцах. Мысли гоняются по кругу, как гончие. Вспоминаю слова Шерелин.

"Выйду за другого…”

Родная моя. Ты не поняла. В этой жизни для тебя больше нет мужчины, кроме меня.

Она специально так сказала. Хотела уязвить, наказать. За Беттис. Пусть. Но она не та, чтобы отступить. Не та, чтобы бежать. И вдруг… переступила гордость и пришла к своему папаше. Он же даже не интересовался ею. Ни разу.

Значит, вспомнил. Отцовский долг, говоришь? Не смеши. Он хочет власти. Через дочь. Старый гад.

А она? Чем она думает? Потеряла ребёнка — и теперь кидается в войну? Глупо. Отчаянно. Но… восхищает. Такой она всегда была. С виду — лёд, внутри — вулкан. И вот теперь он взрывается. И я не могу быть рядом. Не могу её защитить. Это добивает.

Залпом пью и со стуком ставлю стакан на стол, стекло дрожит в пальцах.

В голове рождаются мысли, тактика, схемы. Связи, альянсы, подкопы. Надо связаться с Джеилом, надо поднять связи и не забыть залезть в архивы императорского совета.

Шерелин я верну. Любой ценой.

Мысли всё равно возвращаются к ней. Опять.

Она зла. Обижена. Женское самолюбие задето. Она не понимает, во что может влезть. Она всегда была эмоциональна. И именно это её слабость. Из-за неё можно сделать ошибки. Такие, что не исправить.

"Ты предал меня…" — раздаются слова, такие же горькие, жгучие, как от напитка, обдавшего горло.

Не усвоила главный урок. Я — власть, я сама империя. Я не предаю, а завоевываю, и скоро это все запомнят.

Стук в дверь вырывает меня из размышлений.

— Да.

Слуга входит, опустив глаза.

— Господин, к вам пожаловала леди Беттисия Дарнель.

Я выдыхаю. Какого чёрта?

Она всё же пришла. Я же говорил — не переступать порог без вызова. Придётся установить правила.

Чёткие и жёсткие. И включить меру наказания.

— Приведи её сюда, — бросаю я, повернув к нему голову.

Слуга кивает и исчезает, но не проходит и минуты, как дверь снова открывается — и в комнату входит Беттис.

Цветущая, как будто её взрастили в оранжерее из комплиментов и желания. Глаза сверкают, как у дикой кошки, губы изогнуты в лёгкой улыбке — слишком лёгкой, даже легкомысленной. Лицо сияет, будто император лично сказал ей, что она прекрасна.

Я не встаю.

Сижу в кресле, как хищник в логове. И пусть снаружи я недвижим, внутри всё уже сжалось в тугой узел — настороженность, раздражение, огонь. Дракон внутри меня поднимает голову, но пока молчит. Он ждёт команды.

— Я запрещаю тебе сюда являться.

Улыбка не гаснет. Просто будто приклеилась к лицу и оттого стала ещё наглее.

— Я приехала к Шерелин, — отвечает она. Голос лёгкий, почти воздушный, но я слышу под ним напряжение. — Есть новости для неё. Но слуга сказал, что её нет дома. Интересно… насколько я знаю, она не любит вылазки. Куда же уехала Лин-Лин?

— Кто? — спрашиваю, хотя уже знаю, о ком речь.

— Шерелин, — смеётся. — Я так её зову.

Мои пальцы сжимаются.

Улыбка на её лице больше не смешит. Она раздражает и провоцирует взорваться.

— Зачем тебе это знать? — отрезаю и подаюсь вперёд, глядя на неё пристально. — Уясни одно: не смей путать то, что есть между нами, с моей семьёй. Если ещё раз попытаешься переступить эту границу — вылетишь отсюда с голой задницей и полетишь до своего захолустья.

Улыбка срывается с её лица как шелуха. Она бледнеет.

Я должен был прогнать её сразу. Но не прогнал. Потому что до сих пор часть меня хочет услышать, с чем она пришла. Или увидеть, как она подчиняется мне безоговорочно. Чувства смешанные, неясные.

Платье её шелестит, как змея в сухих листьях. Слежу за каждым её движением.

Она приближается к столу, опирается ладонями о столешницу, чуть наклоняется, демонстрируя глубокое декольте с белыми холмиками в розовом кружеве, чуть приспускает с плеча платье, показывая шёлковое нижнее белье, каштановый локон соскальзывает с плеча и мягко падает на грудь, скользя по гладкой коже.