– Вот, нашли орудие. Лежит в вездеходе,- Пешков откинул брезент, показывая.- Тяжёлая, еле вчетвером забросили. Ваши, Александр, говорят, что начала восемнадцатого века литьё. Времён петровских освоений. Бронзовая.

– Точно,- заглянув, ответил Сашка.- Корабельная. Почистить, запастись порохом и стрелять в полдень.

– Куда ты её, Владимирович, хочешь определить?- спросил Евстефеев, осматривая орудие.

– Отскребём, выясним чья и водрузим на постамент в городке, это ведь военная история. Не сватается,- ответил начальник базы.- Тем более, это подарок.

– Да я, Владимирович, не в том смысле, чтобы умыкнуть. Ещё не хватало с ней таскаться. Ей на базе самое место. Спросил из интереса. У тебя уж не база теперь – форт,- отшутился Евстефеев.

– Там ещё одна есть. Ваши, Александр, копают. Я на батарею не рассчитываю, но лучше, если пара,- Пешков похлопал по зеленоватому от времени металлу.

– Чтобы, как львы у парадного подъезда,- подметил Гунько.- Ой, Владимирович, сопрут их у тебя. Это мы с Павловичем бессеребренники, а начальство твоё нагрянет вдруг с инспекцией и будут они красоваться на генеральской даче под Москвой.

– Пусть возьмут, я Александровым людям пожалуюсь, они быстро жадность умерят зарядом волчьей картечи,- тоже пошутил Пешков.- Я их зарегистрирую, если они и в самом деле старинные, оформлю как народное достояние в вечное хранение без права вывоза и передачи кому бы то ни было.

Быстро забросив оставшиеся четыре бочки, сели в вездеход и подъехали к раскопу. Мик и До углубились, как кроты, вырыв приличную по глубине яму, но очень узкую.

– Виктор Владимирович, трос у вас вроде был?- спросил Мик, вылезая из норы.

– Есть, как без него, родимого, обойтись,- ответил Пешков.- Боюсь – не вытянем, уж угол сильно большой.

– Вытянем,- заверил Мик.- Бросим над ямой бревно, подтащим, потом подложим что-то, перехватим и снова подтащим.

Вытаскивали около получаса. Находка была идентична первой пушке.

– Вот мне и пара,- радовался Пешков, когда погрузили.

– Траки не растеряйте, а то у них вес приличный,- предупредил Сашка.

– Этого допустить не могу,- начальник базы посерел лицом.- Третий год мои гусеницы ко мне попасть не могут, как зубная боль. Все нас забыли,- и махнул в сердцах рукой, не став материться при своём солдате.

Гунько и Евстефеев пожали Сашке руки и влезли следом за Пешковым, вездеход взревел и медленно, как бы проверяя, сможет ли довезти груз, тронулся, постепенно набирая ход.

По возвращению в военный городок радарной станции, Пешков пригласил Евстефеева и Гунько к себе на домашний ужин. За трапезой Гунько спросил Пешкова, знает ли он Александра.

– Я с ним, как и вы, виделся зимой восемьдесят седьмого. Вот со вторым, бородатым, который тогда был, с тем знаком. Его зовут Проней, но он уже у них на пенсии. Заезжал прошлым летом в гости. Мы с ним контактировали исключительно по хозяйственным вопросам, с Проней то есть. Они тут всё под присмотром держат, всю площадь. Шага не ступишь, чтобы не узнали. Наших офицеров в первые два года подлавливали, тех, что пытались охотой промышлять. Вот тогда я с ним и познакомился. По договорённости, которой нет на бумаге, они определили базе угодья под охоту, рыбалку, сбор ягод и шишки, пошлин не взимают с нас совсем.

– А вообще берут?- поинтересовался Евстефеев.

– Обязательно. И вы знаете, я их в этом поддерживаю. Порядок, заведенный ими, хоть и жесток, но справедлив. У меня случая не было, чтобы кто-то пропал,- в тайге живём, всякое может случиться. Опять же, агентов они поймали, правда, пришлось их задержание на нашу службу охраны оформить. Они помогают нам в меру сил, за что я им и благодарен. А в дела их не лез, времени мало, да и своих забот полон рот. Они, собственно, предложений таких мне не делали.

– Дорого берут за нарушения?- Евстефееву было крайне важно это знать. В прошлый приезд сюда он не удосужился об этом поговорить, о чём сильно жалел.

– Это у них надо спросить. Не обижайтесь на грубый ответ, но я действительно не в курсе. После выделения нам площадей, как структуре государственной, платить не приходилось. За незаконную охоту наших офицеров, всего тогда троих поймали, мы уплатили рублей пятьсот. Только они денег не взяли, попросили металл, который после строительства остался. В основном, арматуру, она с добавками, легированная, думаю, что на ломы. Проня был главным у них до выхода на пенсию. Сейчас другой кто-то, какой-то Стерх, вроде, но сюда не приходил. Александр кто, сказать не могу. Не знаю. Я его до встречи той зимой не видел и про него не слышал, до вчерашнего дня тут не встречал.

– Не страшно вам тут среди них жить?- спросил Гунько.

– Было неуютно сначала, потом привык. Да и вся база к этому привыкла после одного случая. Лейтенант молоденький с женой сюда приехал в 1976 году, а она, семнадцать лет девчонке, в положении. Он её от родителей увёз, даже не регистрировались, черти полосатые, как потом выяснилось. Я не проверил, ну да ладно, прошлое дело. Одним словом, ей рожать приспичило под Новый год. Метель разыгралась жуткая, наш врач в Усть-Маю улетел, уж не помню зачем.

– Жену встречать и улетел,- напомнила Пешкову супруга, принеся с кухни горячие пельмени и вареники.

– Точно, мать. Жена тоже врач, детский. У молодки что-то там случилось, фельдшер говорит: "Я не могу помочь. Вызывайте санрейс. Надо делать кесарево". Куда вызывать? Метель так хлестала, что страшно. Что делать? Я в такую вьюжину стал танкетку готовить, надеясь к посёлку вниз по реке её свезти, там хирург хороший был – умер в этом году в Якутске, молодой совсем, пятьдесят три года, меня оперировал, руки золотые – к нему, стало быть, и вознамерился я её доставить. Вдруг с поста звонят, что пришли двое и требуют срочно начальника базы. Бегу. А это Проня этот с ещё одним, таким же лохматым. Врача, говорит, привёл, у вас одна разродиться не может, вот он знает как и что, и исчез в пурге. Я этого веду, сам трясусь – умрёт если, мне же тюрьма. Глянул леший этот на неё, даже не прикасался к ней и спрашивает: "Был в детстве перелом тазовых костей?" Она ему кивает. Он на меня посмотрел и вытолкал из помещения со словами: "Не дрейфь, всё будет, как надо, а про тюрьму забудь. У меня диплом врача подлинный, только представить не могу. Если случиться что, сам сяду. Выйду в легал и предстану, а теперь вали отсюда и покличь фельдшера, быстро". Сломал он ей кости как-то и принял мальчонку. Она здесь у нас ещё двоих потом родила и без проблем. Вот после этого и стало как-то спокойно, надёжно. Вроде и нет их рядом постоянно, а в тяжёлую минуту, знаю, придут на помощь.

– В этом году мы остались без медикаментов, даже аспирина не поступило,- всплеснула руками жена Пешкова.- Так они нам в момент всё достали и томограф притащили. Бесплатно.

– А вы, Любовь Петровна, Проню знаете?- спросил Гунько.

– Почему не знаю: был у нас в гостях. Я в дела мужнины не суюсь. Одно могу вам сказать: мне без разницы, кто они там и что, только если бы таких поболее в мире нашем, всё было бы в порядке.

– Это точно,- поддержал её Евстефеев.- Слово – золото.

– Владимирович,- сказала она мужу.- Что вам ещё подать? А то я побегу. Новенькие приехали, надо помочь устроиться.

– Спасибо, мать, иди,- отпустил её Пешков и добавил для Гунько и Евстефеева:- Ещё вот один лейтенант переводом прибыл, и тоже баба на сносях. Не база, а родильный дом.

– Значит, у них и врачи есть,- произнёс как-то неопределённо Гунько.

– Есть,- закусывая после выпитой стопки, ответил Пешков.- У Александра этого я насчитал восемь пулевых отверстий и резаных несколько. Латали, видимо, где-то, а коль так, значит и воюют.

– И где-то, и с кем-то,- подметил Евстефеев.

– Владимирович, оставим это в покое. Как ты намерен в дальнейшем? Тебе год ещё по контракту остался. В отставку или ещё потянешь?