– Если разжуёте,- добавил Левко ухмыляясь.

– Я думаю!- ответил Панфилов.- Пусть жёсткое, но всё равно этот выстрел мне больше по сердцу. Даже дикое в душе что-то шевельнулось. Наверное, все мы в прошлом своём охотники.

– Почему в прошлом?- удивлённо спросил Гунько.- Вот Александр, да и его товарищи – охотники и ещё какие. И не только по части стрельбы, но и по части ловли. И совсем не дикие, а как раз наоборот: умные, хитрые, проворные. Все таланты вне государства у нас оказались, ну, за исключением ядерного производства, но с ними ясно всё.

– Вы ошиблись, я не охотник,- сказал Сашка.- Редко в тайге на курок нажимаю, хоть тут и вырос. Без надобности прокорма, чего стрелять, тем более по лосю, если ты один. Зайчишке башку отстрелю, как водится, или пару куропаток убью, ещё рябчиков люблю страсть, запечённых в глине. Я больше загонщик рядовой, как в волчьей стае, где гонят все, а право последнего прыжка всегда за сильным. Потому что промах дорого всем обходится. Нет, мне в прошлом тоже давали право быть на острие атаки, но не всегда. Быть готовым постоянно тяжело, смерть и жизнь стоят на одной черте, а с этим быть рядом долго нельзя, свихнёшься.

– Отдых, стало быть, необходим?-спросил Потапов, которого напрямую касалась эта тема.

– Реабилитация обязательна. Человека – не животное убить, хоть иные хуже зверя порой, но всё равно ведь люди. Чем выше потолок интеллектуальный, тем легче совладать с надвигающимся кризисом, а он приходит ко всем абсолютно и у всех по-разному проходит. Накапливать не рекомендуется,- сказал Сашка.

– А привычки не возникает?- поинтересовался Потапов. В его подразделении проблема стояла остро. Многие, кто с ним служил, после первых же случаев убийства по необходимости впадали в депрессии, сильно изменялись и, в конце концов, списывались из оперативной работы. В их круге часто пользовались выражением: "отсутствие иммунитета", но на саму проблему внимания, как правило, не обращали потому, что не было недостатка в людях.

– Привычка к этому только у психически ненормальных есть. У маньяков-убийц. У нормального человека она возникнуть не может. Я со старыми солдатами второй мировой войны по этому вопросу много разговаривал, причём, не только с нашими, но и с союзниками, и с немецкими, но с теми, кто в окопах сидел лицом к лицу. Наши – если общее собрать их мнение по этому вопросу – сказали, что когда автоматы массово пошли, они вздохнули спокойно – дашь, мол, очередь и уже не смотришь, а из винтовки надо точно целиться и потом смотреть – попал или нет. Многие, по их словам, на желчь истравились, и политруки не очень-то и помогали, а у тех – священники.

– Значит, иммунитет не приобретается,- сказал Потапов с нотками жалости в голосе.

– Нет,- ответил Сашка.- Есть категория толстокожих, у которых притупленное восприятие факта убийства, но у этой части людей, как правило, более сильные последствия. Что-то вроде электроразряда, который чреват самыми худшими последствиями. Долго накапливается, а потом – бац – и он пускает себе пулю в лоб или в петлю лезет. Мозги не выдерживают таких перегрузок. В Америке, Европе для всех, кто работает в риске, связанном с необходимостью убивать – чаще всего это полицейские – существуют программы восстановления и психологической реабилитации. Отправляют в отпуск, проверяют врачебные комиссии и так далее. Бесследно оно ни у кого не проходит. Мы в своих программах обучения применяем метод предварительной разгрузки – это когда человек готовится заранее бороться с будущим кризисом путём многовариантности изучения последствий и методов преодоления возникающих отклонений.

– Представляю, как это сильно било по психике в средние века. Там ведь всё происходило глаза в глаза,- произнёс Потапов, что вызвало усмешку у всех присутствующих.

– В древних рукописях об этом не было сказано ни единого слова. Возможно, это им было не знакомо, а может, авторы просто не касались самой темы. Трудно судить, но факт реален – бьёт по психике сильно,- Сашка тоже улыбался.- Вы только не обращайте внимания на то, что все мы хохочем. Вы с передовой, мы все из тыла, а проблему понять может лишь тот, кто с ней прямо сталкивается. Ребёнка можно научить с детства, то есть привить ему с рождения противоядие от этой беды, блокировать сознание в этой части, но для этого надо учить убивать где-то лет с трёх. Взрослого не привить.

– Вы у себя в школах прививаете детей от этого?- спросил Гунько.

– Такое блокирование входит в программу, но комплексно. Убивать плохо, но надо – так примерно,- сказал Сашка.

– Лучше, когда не надо,- вставил Левко,- но неизбежно приходится.

Около часа все молчали, втягивая запахи варившегося мяса. Максим колдовал над ним, то сливая воду, то меняя высоту казанов над огнём, то что-то подсыпая, и это магически действовало на всех. Темнота наступила быстро. Огромные звёзды высыпали на небе, искрясь и переливаясь. Сразу резко похолодало, и все непроизвольно подвигались ближе к костру.

– Однако, надо немного одеться,- первым подал голос Евстефеев и стал натягивать бушлат.- Свежеет к ночи.

– Ночь длиннее, день короче,- в рифму добавил Сашка.- Зима скоро постучит,- он встал и направился к реке, на ходу вытаскивая откуда-то из-за спины энергетическую трубу.

Вспыхнувшая вскоре лампа выхватила из темноты сидящих полукругом у костра людей, которые закопошились, занявшись приготовлением к ужину и предстоящей ночёвке.

– Сань,- позвал Жух.- Я нарезал мяса на завтра. Может остальное не разделывать? Пусть Пешков заберёт на базу. Всего нам не снести, да и не надо столько. Не лето ведь, вялить негде.

– В шкуру только заверни,- предупредил Сашка.

– Это сделаем. Левко, снеси в реку, чтобы отмокало,- попросил Жух, и Левко подхватил сетчатый мешок, набитый кусками мяса, двинулся к реке.

– В реку-то зачем?- спросил Панфилов.

– Это в элитарных ресторанах Москвы в белом вине выдерживают, а мы, грешные, в речку бросаем, чтобы кровь вымыло да размягчало малость,- пояснил Максим.- До утра полежит и в самый раз будет. Только закрепи,- крикнул он в темноту Левко.- Черти и в воде водятся, ещё утянут демоны. Они, небось, тоже не святым духом питаются, водяные воровством не брезгуют.

– Как самочувствие?- подсаживаясь, спросил Сашка Панфилова.

– Теперь точно прошло,- ответил тот, роясь в рюкзаке и доставая из него снедь, привезенную из Москвы.- Во! Лимоны есть, мужики, как бы тут коньяком разжиться? Может гонца пошлём?- и он представил на всеобщее обозрение два огромных лимона.

– Не в столице,- отозвался Максим.- Но, что делать, сыщем, не пропадать же им. С чаем – не то. За качество, правда, не поручимся, не местного разлива, но говорят – ничего, пить можно.

– Какой, если не секрет,-поинтересовался Гунько.

– Какой?- обратился Максим к Жуху.

– "Белый Аист", Молдвинпром,- крикнул Жух из темноты от реки, где мыл руки.- Качество отличное. Учитывая массовость разлива и объём поставок, товар, по нынешним временам, превосходный. Букет первоклассный,- возвращаясь к костру, продолжал говорить Жух.- Производители "Наполеона" – мелкие авантюристы в сравнении с молдавскими виноделами, готовящими "Белый Аист" в потрясающих количествах.

– Вот вам и ещё один любитель коньяков,- саркастически произнёс Сашка, предпочитавший водку всем остальным видам алкоголя.

– Да он и в самом деле хорошего качества. Серьёзно, без бэ…, может – партия такая, может – не всюду ещё воруют. Пробу снимите – согласитесь. Сейчас повсюду в стране денатурат в бутылки наливают, ничем не брезгуя ради наживы, а тут…,- Жух достал из вещмешка три бутылки.- Кто водку будет – отходи в сторону и не подлезай,- он откупорил одну бутылку, плеснул в кружку и протянул Панфилову для пробы. Тот крутил, принюхивался и, глотнув, дал свою оценку:

– Ефимович, ты хоть режь меня, хоть бей, но это действительно бальзам, а то, чем ты нас в самолёте потчевал, извини за мат, но то – х…, хоть и с марочной этикеткой,- и протянул кружку с остатками Гунько.