— Что тебе нужно? — задаю спокойно вопрос, только внутри будто кто-то ухватился за внутренности и трясёт. Это не страх, а ощущение неопределённости, потому что эта женщина выбивает почву из-под ног.

— Встретиться!

— Я не встречаюсь с любовницами мужа.

— Этот рубеж давно пройден. Я — жена.

— С каких пор в России двоежёнство? — поражаюсь её наглости.

— У нас общий ребёнок.

— Вышлю открытку.

— Макса хотели убить! — говорит каким-то замогильным голосом, перескакивая на другую тему.

— Не понимаю, как я могу с этим помочь? Кажется, у тебя больше сведений по этому поводу, так что удачи.

Намерена отключить телефон, но она говорит.

— Ты же понимаешь, что мы тоже под угрозой?

— Мы? — хмыкаю, удивляясь её назойливости и высокомерию. — Какое мне дело до тебя и твоего ребёнка?

— Я о нас с тобой! — не отстаёт, и я вспоминаю её лицо. Красивое. Но ненавистное, потому что за внешностью скрывается отвратительный человек. Даже не могу представить, чтобы была способна поступить так же.

— О нас?! — удивлённо выдыхаю в трубку. — Я с тобой никак не связана!

— Макс перешёл дорогу, кому-то серьёзному. Мне звонили и…

— Ну так выясни, спаси. Не знаю, чего ты хочешь от меня.

Теряю терпение. Ей звонили? По какому вопросу? Только интересоваться не хочу. Каждый сам по себе.

Могу кричать в трубку, какая она тварь, могу проклинать. Только никогда не позволю себе. Это всё есть гипотетически, а я останусь человеком, с гордо поднятой головой.

— Ты мне казалась адекватной.

Теряю дар речи, переваривая её слова. Я казалась ей нормальной, будто она меня знает.

— Ты не помнишь, да? — звучит, как упрёк. — Но мы виделись.

Чувствую себя полной дурой, которая совершенно ничего не знает. Оказывается, мы виделись, но её лицо мне совершенно ничего не напомнило.

— Я приезжала пару лет назад, когда на Лыжникова открывали филиал. Ты ещё там что-то шаманила.

Ну да, было такое. Решила оформить несколько стендов, Макс просил. Говорил, что прилетает жена какого-то знакомого, надо встретить.

Окатывает холодным потом, потому что только сейчас понимаю, что он не просто прятал её за моей спиной, она в открытую пришла на чёртову презентацию. Стояла рядом с ним, улыбаясь, и что-то шептала на ухо, пока я носилась, как угорелая, потому что там что-то отклеилось. Кажется, я даже подарила шарик её дочке. ИХ дочке.

Подкатывает тошнота, и становится дурно.

Я улыбалась любовнице, рядом с которой стоял ребёнок, даже не догадываясь, что это она. Кажется, она была рыжей, но утверждать не берусь. В тот момент женщина для меня как серая масса, которая забудется. Я слишком доверяла своему мужу. Только, если нет доверия, для чего такая семья?

Перехватывает горло от ощущения того, что они смеялись за моей спиной, что я ничего не вижу. Прилетала… Наверное, не один раз.

Опять стискивает грудь, но продышусь, ничего. Такое тоже бывает, не всегда заканчивается удушьем. Бежать без оглядки, как можно дальше. Мне не нужны подробности, от них лишь больнее.

Хочется бросить трубку, чтобы не слышать её больше никогда. Только это слабость, отсутствие доводов. Я не импульсивный человек, а рациональный.

— Что сделать, чтобы ты исчезла из моей жизни? — интересуюсь.

Не стану сражаться за того, кто этого не заслуживает этого. Ни один мужчина не достоин, если втаптывает в грязь святое имя семьи. Для меня это всегда было чем-то сокровенным, потому что, смотря на родителей, которые почти не ссорились, я понимала истинную ценность домашнего очага. Но хранить его должны двое.

— Хочешь мужа — он твой, — добавляю. — Вы друг друга стоите.

— Всегда был моим! — заявляет с апломбом. — И ты не будешь мстить?!

— Мстить? — переспрашиваю, хмыкая. — Грязи не мстят, её просто счищают с сапога, чтобы идти дальше.

Наконец, нажимаю отбой, зарываясь лицом в ладони. Последнее слово сказано. Как же гадко. Как невыносимо больно, когда предаёт тот, кого ты считаешь самым близким и дорогим человеком.

— Мам, — появляется в дверях Кир, и мне приходится натянуть подобающую маску. Дети не должны этого видеть. Но он чувствует, как я в нём нуждаюсь. Подходит и садится рядом, обнимая. И я ощущаю его негласную поддержку и желание быть сильной.

Не всё задуманное исполняется.

Я не могу врать собственному ребёнку, особенно, когда он так серьёзно спрашивает, что со мной.

— Это из-за папы?

Киваю несколько раз, уводя взгляд. Будто мне стыдно за то, что сделал Макс. Словно я в ответе за его предательство по отношению к родному сыну. Мало того, что у него была связь с другой, он делил свою отцовскую любовь на двоих, и её катастрофически не доставало. Все эти школьные выступления, концерты, утренники, на которых Рубцова просто не было, потому что Питер требовал контроля. Да, теперь я понимаю, что за контроль, и что зря защищала его перед Киром, уверяя, что папа его очень любит, просто работу вычеркнуть из жизни не выйдет.

— Тот мальчик сказал правду, — больше утверждает, нежели спрашивает, и я отвечаю.

— Да, — так тихо, что не слышно, а потом откашливаюсь и повторяю громче.

Вижу, как раздуваются крылья носа, и зубы вжимаются друг в друга. Губы подрагивают, а у меня щемит сердце. Мой маленький, да за что же с тобой так?

На этот раз прижимаю Кира к себе, только называть его маленьким вслух нельзя. Он давно вырос, как было мне сказано, и отвечал за эти слова. Он хотел походить на отца и даже пытался угодить ему, отправившись на тхэквондо. Только работу любить надо, иначе она выпьет все соки, ничего не отдавая взамен. Раздавит, высушит и обессилит. По себе знаю, потому что отдала несколько лет подобной. Ты будешь делать то, что не приносит тебе никакого удовольствия в угоду кому-то, теряя себя. Я видела, как Киру было плохо, а потому просто перестала его водить, хотя он никогда не жаловался. Только я — мать и чувствую своего ребёнка.

А вот что с мужем? Тут, вышло, что бесчувственная…

Маленькая ладошка берёт в зажим часть рубашки, и ткань стискивается на спине, облепляя кожу. Провожу по непослушным волосам, совсем, как у меня. Кто-то даже называет Кира Пушкиным, но для меня он — солнце, которое всегда светит. Даже сейчас в пасмурный день, когда, казалось, по прогнозу долгосрочные ливни и грозы.

Угрозы.

Вспоминаю про злополучный звонок по поводу дома. Почему не взять и перезвонить? Уточнить, попросить показать документы? Я растерялась, когда мне официальным поставленным тоном, пробежавшись по ФИО Рубцова и моему, по датам рождения и каким-то документам, сказали покинуть дом до полудня завтрашнего дня. Это был тот случай, когда в моменте ничего сказать не в силах, а потом, когда всё закончилось, продумываешь ответ за ответом, который следовало вставить.

— Хочешь, не поедем на лепку? — предлагаю Киру, распределяя себе задачи на ближайшее время: позвонить по дому, забрать Лизу.

Он качает головой, потому что именно это и приносит ему радость. Не битьё других, а созидание. И я горжусь своим сыном, потому что он идёт по своему пути, а не тому, что хотел для него Макс.

Интересно, второго ребёнка он тоже к чему-то подталкивает? Хотя нет, там же девочка. Рубцов много раз говорил, что дочка должна быть красивая и слушать отца. А сын уметь постоять за себя и будущую жену. Ну и про образование была вставка.

Отчего-то Рубцов не уточнил, что в планы входит завести вторую семью и продолжать врать в лицо законной супруге.

Кто-то говорил, что у нас брак по расчёту. Только мои родители никогда не были богаты. Да, жили в достатке и помогли со стартом для фирмы, которая пошла в гору, но тут во многом заслуга самого Макса. Он рыл землю носом, и мы постоянно креативили, пытаясь подобрать лучший слоган для компании. «МАКСимальный комфорт» — игра слов. Предложила я, вырвалось совершенно случайно, когда звала его по имени, придумывая название. Тогда ещё не было достаточно средств на рекламщиков. Сейчас, выходит, тоже. Ведь, если судить по словам Рустама, Макс изрядно задолжал.