— Мам, до вечера, — машет мне ребенок, проходя мимо комнаты, и я какое-то время лежу на кровати, раскинувшись звездочкой, и чувствую, как во мне зарождается уверенность в том, что всё будет хорошо.

Настроение поднимается, и я вслед за ним встаю с постели, открывая окно. Ухоженный газон, новая ограда, симпатичные дома. Скоро вид изменится на что-то менее приглядное и серое. Но это просто новый жизненный этап, который следует пройти.

Первую часть дня трачу на работу. Всё же заказы никто не отменял, потом принимаюсь искать подходящего юриста. Листаю, всматриваясь в разномастные лица, только это тяжело: выбрать из сотни незнакомцев того, с кем действительно будет комфортно работать. Спустя полчаса надоедает, и открываю первого попавшегося. Ефимов Олег. Нет. Лучше женщину. Потому закрываю и на этот раз выбор падает на невзрачную девушку, которая явно не любит камеры, потому что смотрит в неё как-тио немного испуганно что ли.

Какое-то внутреннее чутье подсказывает не связываться с ней, потому что встречают по одёжке. А в моём случае по неуверенному взгляду. Но я уже набираю её номер, чтобы договориться о встрече.

Сестра возвращается с Киром, и меня пугает её вид. Она такая бледная, что, кажется, сейчас упадёт в обморок.

— Лиз, — зову её, чувствуя, как внутри разрастается паника. — Что?

Она поднимает на меня глаза, полные отчаянья, и принимается реветь.

Вот оно — женское сердце. Преданное, любящее, всепрощающее, жалостливое.

— Хочу поехать, — выдаёт Лиза, сидя на диване с красными от слез глазами и распухшим носом. Она хочет поехать к тому, кто её предал и унизил. Что мы за люди такие?

— Не думаю, что это хорошая идея, — качаю головой. Только представь, сколько дерьма на тебя выльется, как только ты придёшь на прощание.

Я не в праве запрещать или выдвигать свои требования. Единственное: могу высказать своё мнение. А там уже Лиза пусть решает сама. Всё же ситуация неординарная. Только я не считаю, что ехать на поминки фотографа — отличный план.

Карма. Кто знает, есть она или нет. Индусы верят. Я не задумывалась. Только может и Рубцов поплатился за то, что сделал с нами. Потерял бизнес и здоровье.

Я не желаю никому зла, пусть обидевшие нас идут по своим полосам, находясь от нас как можно дальше. Желательно на другом конце вселенной. У каждого свой путь. И теперь Лиза принесла дурные вести об отце своего ребёнка.

— Ты уверена, что это не фальсификация? Учитывая, что они с женой уже раз проделали с тобой, им нужны скандалы. А теперь вдруг внезапно разбились на машине?

Наверное, подвергать сомнениям подобное, — неприлично и кощунственно, только уже однажды газеты писали о том, что чета Лопырёвых разводится. И они поймали волну популярности. Теперь снова новости.

— Таким не шутят, — шмыгает носом Лиза, вытирая с лица соленые слезы.

— Может, всё же пиар?

Ей плохо. Вижу это по измученному выражению лица, по немыслимой тоске в глазах. Девочка. Моя маленькая сестричка. Как же ты его, оказывается, любишь. Наверное, в глубине души она мечтала о том, что её фотограф когда-нибудь изменится. Вспомнит о том, что есть женщина, которая любит, и приползет на коленях, мечтая признать ребенка своим.

Мечтать можно. Все мы мечтаем. Там у нас может быть хоть гарем мужчин, по одному на день недели. Мускулистые, накачанные, азиаты и европейцы, с длинными волосам и страстным взглядом. Или же пусть будет один единственный, который изменится ради тебя. Тот, кто жизнь отдаст за семью. Идеальный и мифический. Таких не существует. Проще найти горячих любовников…

Вспоминаю отца, тут же решая сделать всем поблажку. Есть настоящие мужчины, жаль только, что они, как шерстистые носороги: на грани вымирания.

— Просто подумай, — рисую Лизе картину возможного развития события. — Всё издания только и говорят об этом. Обсуждают личность твоего Влада, горюют, что он погиб. А потом бах — он жив.

— Я звонила его другу, он не стал бы лгать, — голос холодный и отстранённый.

Сажусь так, чтобы обнять сестру. Мы по очереди успокаиваем друг друга. Теперь моя.

— Хотела вычеркнуть его из жизни, — признается Лиза. — Собиралась начать всё заново, может, потом простить. Не для него, для себя. И жить дальше. Я же его пыталась похоронить, — теребит домашние штаны, — не по-настоящему, конечно, в голове. Но пока не могу.

— Слишком мало времени прошло.

— Как и у тебя. Только что-то я не вижу, как ты убиваешься по Рубцову.

Замираю, прокручивая её слова в голове.

— Хочешь сказать, что я бесчувственная? — удивлённо подкидываю брови.

— Нет. Просто…. — она мнётся. — Такое чувство, что ты это восприняла куда проще. Может, потому что не любила.

— Да, Лиз. Жила по расчёту, подсыпала яд в кофе, — отстраняюсь от неё.

Чтобы в душе был покой, следует столько усилий приложить, а вот завести может любой одной единственной фразой. Например: аааа, ты та ещё стерва, мужа даже не любишь, раз не убиваешься по нему, не сушишь сопли на батарее, не мечтаешь, чтобы он вернулся.

— Мы должны были собираться вечерами и оплакивать мою жизнь? — кажется, разошлась не на шутку, и внутри поднимается ураган негодования. Да я столько с собой говорила, чтобы не сойти с ума.

— Чужие дети быстро растут, — поднимаюсь с места.

— Чего? — не сразу понимает она.

— Чужие переживания быстро уходят, — перефразирую на наш лад.

— Карин, я не хотела тебя обидеть, — куксится сестра, и я сбавляю обороты.

— И когда намерена ехать?

— Завтра. Билеты есть. Как раз успею к церемонии.

— Ты же помнишь про ребёнка?

— Все летают, Карин. Мне надо с ним попрощаться, слышишь? Это же в последний раз. Я его больше не увижу никогда, — её глаза снова наполняются слезами, а я говорю, насколько это вредно малышу. — Думаю, и ты бы пошла к Рубцову на похороны.

От её слов становится неуютно.

— Давай без предположений, — останавливаю её, пока Лизу не унесло куда не следует. — И как ты вообще видишь своё появление? Там же будет куча народа, родственники.

— Потому планирую благополучно затеряться. Не думаю, что меня кто-то узнает. Даже парик себе купила.

— Подготовилась, значит, — горько усмехаюсь, только сердце всё равно не на месте. — Ты уверена, что оно тебе нужно? Сходи в храм, если уж так хочется отпустить его с миром, закажи…, - пытаюсь вспомнить слово, — панихиду или как там это называется. Не сильна я в православии.

— Я так решила, — твёрдо говорит Лиза, и мне приходится принять её мнение.

— Когда обратно?

— Переночую у себя, отдохну. Вещи соберу кое-какие. Недолго. Через день или два вернусь. Как раз помогу собраться тебе. Ты нашла квартиру?

Качаю головой.

— Чёрт, я же собиралась этим заняться, — хлопает себя по лбу. — Ладно. Поищу.

— У тебя своих дел много. Ничего, справлюсь. Я бы слетала с тобой, только Кир…

— Да, конечно, я понимаю. Всё нормально. Ты не переживай.

— Ты будешь одна в осином гнезде.

— Не одна, ваш Рустам тоже летит.

Люди тянутся к людям.

Рустам всегда был удивительным и открытым. Таких в детстве часто дразнят и обижают, этакий добродушный малый без камня за пазухой. Подобные зачастую не цепляют, проигрывая Рубцовым: мудакам сотого уровня. У второго и красота, и умение обольщать, и возможности добиваться своих целей, и отменное искусство вранья. Рустам же середнячок со стабильной зарплатой, не очень модными привычками, заурядной внешностью и стеснением в знакомстве с женщинами. Так я считала.

И вот теперь он сопровождает мою сестру в другой город. Услышав новость, опешила, но потом пришла в выводу, что именно это меня и успокоило. Если у них что-то общее, почему нет. Он спокойный и порядочный, с таким можно отпустить Лизу куда угодно.

На следующий день встретилась с юристом, и она мне понравилась. Следовало рассчитывать на долгое разбирательство. Уверена: Рубцов так просто нас с Киром не отпустит, но бороться за свою свободу стоило. Я не хочу иметь ничего общего с этим человеком, кроме ребенка, конечно. Роман иногда писал, а я собирала вещи, самое необходимое. И набралось немыслимое количество пакетов. Распределенные по всему дому, они кажутся сущей малостью, а теперь, собранные в одном месте, намекают, что мы, мягко говоря, барахольщики. Только здесь чуть больше половины, которую я бы хотела взять с собой.