— Глаза, говоришь-шь-шь, — шипит последней буквой, складывая пальцы в замок, и буравит взглядом. — Где была… — подсматривает в бумаги, — Карина Михайловна Рубцова, в момент покушения.

Интуитивно поднимаю глаза в левый верхний угол, пытаясь припомнить.

— Работала.

— Кто может подтвердить?

— Никто, — пожимаю плечами. — Я на дому.

— Фрилансер?

— Художник.

— Не понравилась ситуация, так взяла ножичек и чик муженька? — сочиняет на ходу, а я чувствую себя в идиотском положении. Просто из тех людей, кто ничего не совершал, но выглядит виноватым, потому что неловко ощущает себя под натиском чужих слов. Страшно, что подумают на тебя. И подумают же! Наверное, заставь меня пройти полиграф, я окажусь виновной в любых смертных грехах.

— Какой нож? — пытаюсь себя защищать. — Даже не знала, что у него кто-то есть.

— Так вот, — выдыхает слова, — не кто-то, а конкретно любовница и ребёнок.

Усмехаюсь. Наша полиция нас бережёт.

— Вы уже и по ДНК уточнили, его это ребёнок или нет?

Он откашливается, поправляя китель.

— Зарегистрирована девочка на вашего супруга. Не знали, да?

Снова буравит меня взглядом, а я чувствую, как ухнула с горки вниз. Даже зарегистрирована девочка, признана, настоящая. Не нагулянная на стороне, а с документами, отчеством.

— Нет, — увожу глаза, будто виновата в чём-то. В том, что слепая, глупая идиотка, за спиной которой целую семью завели.

— Ясно-понятно, — принимается барабанить по столу. — Значит, алиби нет.

— Нет.

— Камеры в доме?

— Нет.

Снова эти чёртовы камеры, будь они неладны.

— Ладно, проверим, — говорит как-то бодро, будто рад, что у него вообще появился кто-то на примете из подозреваемых.

— Лучше бы проверили того, кого действительно следует.

— А вот это интересно, — загораются его глаза. — Только что никого не было, и нате. Сразу кого-то проверить.

— Как знаете, — намерена подняться, но он сбавляет обороты.

— Да вы сядьте, сядьте. Погорячился. О ком речь?

Рассказываю про странного мужчину, уточняя, что ничего точно не знаю, просто за последнее время примелькался. Умалчиваю пока про Горячева. Не хватало ещё, чтобы к нему пришли и сказали, что я вывела. А так, если к его человеку придут, получится, что не я. Он всё же навстречу мне пошёл, хоть я ему и никто. Может, попала в точку с Рубцовым, кто знает. Хотел рот заткнуть. Тут вообще вся ситуация очень странная.

Пока о нём не спрашивают, я тоже не буду говорить.

Следователь отыскивает то самое видео, принимаясь смотреть, и я указываю на мужчину.

— Этот!

Семён Борисович, как он представился мне в начале разговора, внимательно рассматривает новое лицо, что-то себе попутно помечая.

— Может, ещё что-то вспомните?

Качаю головой, потому что точно нечего сказать, и, наконец, меня отпускают.

На улице дышится лучше, и я отбегаю подальше от казённого здания, где только что себе чуть не подписала приговор. Они разберутся, надеюсь. А я теперь с этим Семёном наедине не останусь. Мало ли что ему ещё в голову взбредёт.

Денёк сегодня, конечно, уже не задался. Сначала безумно нервничала по поводу выселения, потом встреча с Горячевым, следователь. Надо срочно домой, пока ещё что-нибудь не случилось.

Заезжаю по пути в магазин, покупаю кое-какие продукты. Для Кира — набор мармеладок, для нас с Лизой — ведёрко мороженого. Пишу сообщение сестре, чтобы выбирали фильм. Хочется комфорта и домашнего уюта. Забыть о том, что произошло, побыть с семьёй.

Подъезжая к дому, почти успокаиваюсь. Всё наносное. У жизни две полосы: черная и белая. Вчера была одна, значит, сегодня очередь другой.

— Я дома, — вхожу в дверь, оповещая остальных, что добралась, и слышу, как звонит телефон. Не мой.

— Мам, — глаза Кира испуганные, что мне становится страшно.

— Что случилось? — чувствую, как внутренности покрываются льдом. — Что-то с Лизой?

Он быстро кивает, держа в руках свой гаджет, а из-за спины раздаётся голос сестры.

— Кир, ты зачем мне звонишь?!

Она стоит в проёме, показывая, что на экране высветился его номер, а я с удивлением смотрю на сына, который тут же сбрасывает звонок и включает на экране фотографию.

— Это же папа?! — требует он от меня ответа, и я смотрю с удивлением на снимок пары: мужчину, закрывшегося от объектива камеры рукой, и мою сестру, целующую его. — Это же он, да? — настаивает Кир, а в глазах стоят слёзы. И я понимаю, что на мужчине такое же поло, что Лиза привезла из поездки моему мужу.

Окатывает новым страхом. Кажется, это чувство неотвратно следует за мной.

Нет, только не это! Неужели моя сестра беременна от моего мужа?!

Лиза продолжает стоять в дверном проёме, сдвинув брови на переносице. Кира трясёт. Вижу, как дрожит его рука, всё еще сжимая телефон, и нижняя губа. Пакет падает на пол, вываливая часть продуктов из себя.

Господи, дай мне сил. За что мне это всё?!

Язык прилип к нёбу, но мне следует разорвать это тягучее молчание, заполняющее собой всё пространство.

— Нет, — говорю неуверенно, сама не веря в собственные слова. Голос чужой, будто издалека. Сиплый, как выходит воздух из шара. Бросаю взгляд на сестру, которая разводит руками в стороны.

— Что? — делает вид, что не понимает, а я прихожу к выводу: это разговор не для ушей Кира. Натягиваю подобие улыбки, чувствуя себя в падающем самолёте, где уже выскочили кислородные маски. А я до последнего говорю сыну, будто мы не падаем.

Падаем, мать его, стремительно и до самого дна.

— А ты знаешь, — стряхиваю с себя оцепенение, — я купила твои любимые мармеладки.

Кир моргает глазами, не понимая, как я так резко переключилась с отца на сладости.

— Мам, — зовёт меня, размахивая телефоном перед самым носом, но я уже тянусь к пакету, а Лиза рядом, выхватывает гаджет из рук ребёнка.

— Откуда ты это взял? — округляются её глаза, и она негодующе смотрит на Кира. — Копался в моём телефоне?!

— Ненавижу, — он плюет в сторону Лизы, тут же срываясь с места. Попадает прямо на лицо.

— Кир, — зову, но он не реагирует, а я просто плюхаюсь на пятую точку, закрываясь руками, и, кажется, реву. Уже и сама не понимаю, что происходит, и когда этот кошмар прекратится.

— Карина! — сестра оказывается рядом, укладывая руки на мои плечи, но я дёргаюсь, поднимаясь с места.

— Кир, — зову, поскальзываясь на просочившемся из трещины мороженом. Неудачно упало ведро, а за ним вслед и я.

— Да что случилось?! — Лиза не спрашивает. Она кричит и требует объяснения. А должна я. Да! Это моя прерогатива сейчас кричать.

Отпихиваю ненавистное ведро. Весь мир против меня, даже мороженое.

— А на что похоже? — спрашиваю тихо-тихо. Нет сил. У меня просто нет сил. Думала, здесь найду их, а вышло наоборот.

— На то, что ты не в себе, — делится мнением Лиза. — Зачем Кир сбросил на свой телефон мою фотку?

— Не понимаешь, да? — пожимаю плечами, смотря как лужица становится ещё больше.

— Нет, Карина. Какой ещё к чёрту отец? — наконец доходит до неё, и глаза бегают, будто она пытается сама дойти до сути. — Макс?! — открывает рот от удивления.

Пытается включить его гаджет, но что-то не срабатывает сразу. Да, знаю, у Кира проблемы с телефоном, именно сейчас он залип.

Лиза бросается на второй этаж, чтобы вытащить из спальни племянника, а я уже не знаю зачем. И мне страшно.

— Кир, открой! — доносится стук и голос Лизы.

— Оставь его в покое! — кричу нервозно. — Зачем ты вообще приехала?! Кир, я иду.

Стук прекращается, а поднимаюсь, чувствуя, как при каждом шаге ступня липнет пол. К чёрту, потом разберусь.

Сестра смотрит на меня с горечью и слезами.

— Ты так меня и не простила… Понятно.

И как доказательство сует мне под нос свой телефон, но я не смотрю. Боюсь за сына. Почему он закрылся? Что он там делает?

— Кир, открой, это мама, — говорю ласково.