— Нет. Иди внутрь и выпей чего-нибудь. Возьми выходной, — говорю я.

Он хмурит брови.

— С чего вдруг?

— Просто расслабься, отдохни, — повторяю я тоном, не склонным к спорам.

Наконец, он сдается.

— Ладно. Спасибо.

— Увидимся.

Я уже собираюсь сесть в машину, но телефон снова вибрирует.

Неизвестный: Без Брэкса. Если он пойдёт за тобой, он мёртв.

У меня сводит живот. Я ругаю себя за то, что не проверил, идет ли он за мной. Конечно же, он идет прямо к внедорожнику.

Я выхожу к нему на встречу и толкаю в грудь, приказываю:

— Не смей за мной идти. Возвращайся на вечеринку. Это приказ.

Его глаза вспыхивают азартом.

— Приказ? Ты мне не командир.

— Сегодня командир, — заявляю я.

— Нет, — настаивает он.

Меня переполняет еще больше злости. Последнее, что мне сейчас нужно, ещё одна дерьмовая ситуация. И я не хочу, чтобы мой лучший друг умер. Мои внутренние инстинкты кричат о, что эти люди более чем способны убить нас обоих.

— Когда же ты меня уже поймешь? Я за тебя поручился. Так что с этого момента я главный. Тащи свою задницу обратно на вечеринку и развлекайся. Забудь обо мне сегодня вечером. Понял?

Он стискивает челюсти и не двигается.

Я подхожу ближе, понижая голос.

— Я серьезно, Брэкс. Мы оба мертвы, если ты пойдешь за мной, поэтому мне нужно, чтобы ты сделал то, что я говорю. Ты можешь мне доверять?

Он замирает.

Я уже думаю, что он не сдастся, но в конце концов он это делает.

Он поднимает руки вверх.

— Ладно. Но во что ты ввязываешься, Шон?

На мгновение я ослабляю бдительность. Признаюсь:

— Я не знаю. Но мне нужно быть уверенным, что ты в безопасности. Я не могу беспокоиться и о тебе, и обо всём этом одновременно.

— О чём именно идёт речь?

— Я не знаю. Честно.

Наступает ещё один напряжённый момент.

— Кто они? — снова спрашивает он.

Я качаю головой, умоляя:

— Пожалуйста. Я не могу говорить об этом сейчас. Мне нужно, чтобы ты зашёл внутрь и остался там.

Что-то в моем голосе убеждает его. Он наконец кивает.

— Ладно, но Шон...

— Что?

— Не заставляй меня пожалеть о том, что я не пошел с тобой или не ослушался и не последовал следом, — предупреждает он.

— Не заставлю, — твердо отвечаю я, выпрямляя спину.

Он медлит, затем хлопает меня по плечу, разворачивается и исчезает в ресторане.

Я сажусь обратно во внедорожник и пересекаю город. Дорога до зала Ивановых занимает минут двадцать.

Район там так себе. За последние годы несколько кварталов вокруг привели в порядок, но преступности все еще хватает.

Раньше мне никогда не было страшно туда ездить. Но сегодня вечером мне не по себе.

Как только я поворачиваю на нужную улицу, приходит сообщение.

Неизвестный: Припаркуйся за три квартала.

Я бурчу себе под нос:

— Отлично. Еще одна экскурсия по этому гребанному городу. — Я проезжаю несколько кварталов и паркуюсь. Еще одно сообщение.

Неизвестный: Заходи через переулок.

— Конечно. Темные, воняющие мусором закоулки, — проворчал я, но подчиняюсь.

Я держусь в тени, быстро пересекаю улицу и сворачиваю в переулок. Когда я дохожу до задней части спортзала Ивановых, дверь открывается.

Света почти нет, но я замечаю огненно-рыжие волосы Бёрна из-под его потертой коричневой кепки. Его зеленые глаза поблескивают в темноте. Он ничего не говорит, просто машет мне рукой, чтобы я вошел.

Я захожу, и мы остаемся в узком коридоре.

— Почему я здесь? — спрашиваю я

— Прежде чем ты сделаешь выбор сегодня ночью, тебе нужно кое-что знать, — отвечает он.

— Выбор? — уточняю я.

Он кивает.

— Да, дружище. Твой выбор.

В Бёрне есть что-то, что меня успокаивает. И в то же время я понятия не имею, кто он такой, поэтому спрашиваю:

— Кем ты был для моего отца?

Мягкий взгляд ностальгии омывает его.

— Мы были лучшими друзьями, — отвечает он.

Сердце пропускает удар.

— Лучшими друзьями? Почему я никогда о тебе не слышал?

— Позволь уточнить. Мы были лучшими друзьями в Преисподней.

— Вы не были друзьями в реальном мире?

Его губы дергаются в легкой усмешке.

— Преисподняя — это и есть реальный мир. Скоро ты поймешь.

Я смотрю на него.

Он усмехается.

— Есть еще вопросы, сынок?

В голове проносится миллион вопросов. Но я задаю только один:

— А что насчет моей матери?

Удивленный, он спрашивает:

— А что с ней?

— Я расспрашивал ее о клейме с черепом, но она, похоже, ничего не знала о Преисподней. Хотя... не в первый раз она лжет мне.

Его удивление сменяется неодобрением.

— Все ответы откроются, когда ты примешь свое наследие, — утверждает он.

— Ну конечно, еще одна загадка вместо ответа, — бросаю я раздраженно.

Он вздыхает и хлопает меня по плечу.

— Шон, я знаю, что это тебя гложет.

— Да неужели? — саркастически спрашиваю я.

Он громко рассмеялся.

Я прищуриваюсь.

— Что смешного?

Слезы появляются у него в глазах, он смахивает их. Потом, наконец, говорит:

— Ты вылитый отец.

Горе наполняет мою грудь, сжимая ее. Это чувство всегда накатывает, когда я думаю о нем. Но сейчас не время, поэтому я заставляю себя сделать глубокий вдох.

— Ты был там, когда те головорезы убили его?

Бёрн мрачнеет.

— Нет. Я бы никогда не позволил этому случиться.

— Зачем они это сделали? — спрашиваю я.

Бёрн закрывает глаза, словно от боли, затем открывает их. Он выдыхает, полный стресса.

— Как я уже сказал, дружище, ответы появятся, когда ты вступишь в свою унаследованную роль.

— Я даже не понимаю, что это значит, — признаюсь я.

— Тебе придется посвятить себя Преисподней. Принять свою ставку. Пройти посвящение.

— Ну и ну, звучит просто.

— Не дерзи, парень. Я всего лишь посланник. И твой друг. Запомни это, — предупреждает он.

Что-то в его голосе заставляет меня немного сбавить обороты. Поэтому я признаюсь:

— Постоянно слышу про посвящение, но понятия не имею, что это такое и что это значит.

Он кивает.

— Так и должно быть. Но скоро все встанет на свои места.

— Конечно, так и будет, — ворчу я, раздраженный всеми его ответами, которые, похоже, ни к чему не ведут.

Его лицо озаряется. Он поднимает палец.

— Давай не забывать, зачем я здесь, дружище.

Я вопросительно приподнял брови.

— Сегодня ночь посвящения. Это конец одной эпохи и начало новой. Все, что тебе нужно сделать, это принять это. — Его голос становится ниже: — Но если не примешь, другого посвящения не будет.

Мурашки покрывают мои руки.

— Конец какой эпохи? — спрашиваю я.

— Я не могу сказать.

— Ну конечно, не можешь, — усмехаюсь я, чувствуя, как сердце стучит быстрее.

Он внимательно меня изучает, затем объявляет:

— Выбранный тобой путь — посвящение колец.

Саркастическим тоном я усмехаюсь:

— Мне что, придется прыгать через горящие обручи?

Его губы дергаются.

— Или, может быть, сыграть несколько раундов в метание колец?

Он игнорирует мои насмешки и сообщает мне:

— У каждого свое посвящение.

— И?

Он строго смотрит на меня.

— Твое — это кольца. Двенадцать женщин встанут перед тобой. Одна из них будет твоей.

Желудок сжимается в комок.

— Я не насилую женщин, — рычу я.

Он держит руки в воздухе.

— Эй, эй, эй! Никто и не говорил о насилии.

Я показываю на него и говорю:

— Ты только что сказал, что есть двенадцать женщин, и одна будет моей.

— Да. Ты выберешь ее.

— Выбрать ее для чего? Неужто каравай водить будем? — спрашиваю я, и мой желудок сжимается еще сильнее.

— Чтобы она стала твоей. Навсегда, — резко говорит он.

— Конечно. — Я усмехаюсь.

Сердитым тоном он продолжает объяснять:

— Ты женишься на ней. Вы скрепите клятву кровью. Пути назад не будет.