И она хотела меня.

— Тебе понравилось смотреть на это? — тихо спрашиваю я, решаясь протянуть руку и провести пальцем по своей киске, теперь скользкой от спермы Генри.

— Да. — Коварная улыбка трогает губы Генри, но так же быстро исчезает. — Ты хочешь, чтобы это повторилось?

— Я предпочитаю твои губы, — честно отвечаю я. В пылу страсти — вот как сейчас, когда Генри раздвигает мои ноги, а я вожу пальцем по своему влажному, набухшему клитору — я, наверное, не стала бы возражать. Именно так Генри заставляет меня соглашаться на большинство вещей, когда я слишком возбуждена, чтобы беспокоиться. — Но чего хочешь ты?

— Я хочу, чтобы у тебя было достаточно опыта и ты понимала, чего хочешь. Чтобы у тебя не было никаких сожалений потом.

— Я уже знаю, чего хочу. Тебя. Только тебя, Генри. Всегда. — Моя рука замирает, я пытаюсь передать свои чувства взглядом, надеясь, что он видит, что у меня в сердце — безграничное обожание.

Его веки закрываются с глубоким вздохом, словно внезапно став слишком тяжелыми.

— Кончи для меня.

Я снова начинаю двигать пальцами. По-прежнему осознавая присутствие людей снаружи.

— Эбби…

— Я пытаюсь.

— Старайся сильнее.

Хотя он только что кончил, его член все еще полностью эрегирован.

— Мне нужна твоя помощь, — игриво говорю я.

С улыбкой он придвигается достаточно близко, чтобы прижаться ко мне всей своей длиной, головкой коснуться клитора.

— Давай. Используй его.

Это что-то новое. Я сжимаю его член в кулаке и начинаю тереться о него.

Он шипит, останавливая мою руку.

— Нет, продолжай, — говорит он сквозь стиснутые зубы, расстегивая нижнюю часть своей рубашки и отодвигая ее в сторону.

Что я и делаю, наслаждаясь ощущением его бархатистой кожи под своими пальцами, пытаясь быть нежной, пока использую его член, чтобы доставить себе удовольствие, удерживая все свое внимание на Генри — на его полных розовых губах, которые касались каждого дюйма моего тела, на его пылающих глазах, от каждого взгляда которых по мне пробегает дрожь, на его сильных руках, которые сжимают мои бедра почти до синяков.

Вскоре по моей спине пробегает знакомое покалывание. Дыхание становится прерывистым, и я чувствую потребность раздвинуть бедра как можно шире.

— Сейчас? — шепчет он.

— Да.

— Слава богу, черт возьми. — Генри отталкивает мою руку и снова вводит в меня свой член, позволяя мне пережить оргазм с ним внутри. Менее чем через пять секунд он тоже кончает.

— Господи, Эбби, — бормочет он, его грудь тяжело вздымается. — В кого ты превратилась?

Я улыбаюсь.

— В следующий раз не заставляй меня ждать так долго.

С тяжелым вздохом он наклоняется и страстно целует меня. А затем выходит и тянется к коробке с салфетками. Он быстро приводит в порядок себя и меня, и выбрасывает скомканную бумагу в ведро.

— Ты же сама сказала уделить время Майлзу, чтобы он не уволился. — Он начинает застегивать рубашку.

— Знаю. Прости.

Он усмехается.

— Никогда не извиняйся за то, что нуждаешься во мне. И ты отвлекла меня ненадолго. — С этими словами на его лице снова появляется мрачное, задумчивое выражение.

Я медлю.

— Она пыталась наладить с тобой отношения раньше?

Его челюсть напрягается, и на мгновение мне кажется, что я все испортила своим вопросом.

— Один раз, лет десять назад, примерно в то время, когда я получил свой трастовый фонд.

— Так ты думаешь, она охотится за деньгами?

— Не знаю. Это могло быть совпадением. Она получила огромные отступные при разводе. — Он накидывает галстук на воротник и начинает возиться с ним.

Я тянусь к платью — потому что мне нужно одеться — но двигаюсь медленно, надеясь узнать больше.

— Она когда-нибудь объясняла тебе причину своего ухода?

— А это имеет значение? Какая мать бросает своих детей вот так?

— Ужасная, — соглашаюсь я. — Мне просто интересно, есть ли в этой истории что-то еще. Может, что-то произошло между твоими родителями. Твой отец как-то объяснял ее уход?

— Она была несчастна. — Он сначала натягивает боксеры, затем брюки. — Она была эгоистичной женщиной, которая хотела все время быть в центре внимания. И когда он не дал ей этого, она начала искать его в другом месте.

— Так у нее был роман на стороне?

— Как минимум один. — Его пальцы теребят ремень. — И теперь мой отец мертв, а она крутится рядом. Весьма своевременно, когда вот-вот распределят наследство. Я точно не знаю, что мой отец отдал ей при разводе. Он отказывался говорить об этом. Семейный бизнес был вне досягаемости, брачный контракт это гарантировал. Но я знаю, что она была обеспечена. — Он вздыхает. — Возможно, он был не самым любящим мужчиной и не мог дать ей всего, чего она хотела, но он любил ее по-своему, а она разбила ему сердце. Он так больше и не женился после нее.

Я тянусь, чтобы поправить галстук, но на самом деле просто чтобы прикоснуться к нему.

— Она разбила не только его сердце, ведь так?

Он тяжело сглатывает.

— Я не хочу давить, Генри, но пришло время встретиться с ней лицом к лицу и выплеснуть весь свой гнев, который ты сдерживал все эти годы. Я думаю, это поможет исцелиться от боли, которую она тебе причинила.

Он смотрит на меня мгновение своим непроницаемым взглядом.

— Может, ты и права.

Я мягко улыбаюсь. Внутри меня разливается облегчение от того, что он, возможно, прислушается ко мне.

Он тянется к моему платью, которое я все еще держу в руках.

— Мне правда нужно возвращаться к работе, учитывая, что завтра я тоже потеряю большую часть дня.

Верно. Завтра похороны.

Я быстро надеваю лифчик и платье. Тянусь к трусикам, но Генри хватает их. Сминает в кулаке и засовывает в карман.

Я хихикаю.

— Что ты делаешь?

— Напоминаю себе о том, что важно.

— Мои трусики важны?

— Нет. Ты. Ты важна, — бормочет он, убирая волосы с моего лица. — Важно давать тебе то, в чем ты нуждаешься. Важно делать тебя счастливой.

Меня переполняют чувства.

— Я счастлива, пока ты рядом, Генри. — Я люблю тебя. Эти слова вертятся на кончике моего языка, но я, черт возьми, так боюсь это сказать.

— Увидимся вечером. — Он нажимает кнопку разблокировки двери.

Швейцар, должно быть, ждал этого звука, потому что тут же тянется к ручке.

Я несколько мгновений стою на тротуаре, наблюдая, как лимузин отъезжает, игнорируя понимающие взгляды.

Мое сердце переполняет любовь к этому мужчине.

— Когда ты в последний раз был на поминках? — тихо бормочу я, окидывая взглядом огромный бальный зал Manhattan Wolf и шумную толпу с небольшой возвышенности в стороне.

— В январе. Это были похороны моей бабушки. Они проходили в церковном подвале. — Майлз морщит нос. — Пахло нафталином и кошачьей мочой.

Я хихикаю.

— Дай угадаю, вдоль стен тянулись длинные столы, уставленные тарелками с бутербродами с яйцами и тунцом.

— И с огурцами. Без корочки. На самом деле, я их люблю.

— Ага. Похоже на все поминки, на которых я когда-либо бывала.

Но здесь официанты во фраках скользят в толпе, разнося восхитительные канапе и хрустальные бокалы с шампанским в обстановке, которую иначе как роскошной не назовешь. Полагаю, это соответствует статусу такого человека, как Уильям Вульф.

Майлз что-то бормочет в знак согласия с полным ртом киша, а его карие глаза выискивают Генри, который стоит у ледяной скульптуры в виде креветки и беседует с несколькими пожилыми мужчинами.

— Спасибо, кстати. Я вчера выцарапал у него целый час. Почти без перерывов. И настроение у него было более-менее сносное.

Я улыбаюсь, хотя мои щеки пылают.

— Это больше, чем досталось мне прошлой ночью. — Я задремала на диване, наблюдая, как в небе бушует гроза, а потом обнаружила себя в постели рядом с ним, не имея ни малейшего представления, когда именно он вернулся и перенес меня.