Линия горизонта светится слабым розовым цветом, когда я выхожу через стеклянные двери на патио и останавливаюсь, чтобы окинуть взглядом Манхэттен, мои глаза все еще прикрыты из-за ужасного джетлага. Предстоит очередной изнуряюще жаркий день. «Рекордный», — если верить новостям. К счастью, мы избежали вчерашней жары, наш самолет из Франции приземлился на аэродроме лишь поздним вечером.

Я обхожу бассейн — безупречно чистый и такой манящий — и направляюсь к шезлонгу, на котором растянулся Генри, в одних трусах со стаканом скотча в руке; недопитая бутылка стоит на бетоне рядом с ним.

— Пойдем в постель, — мягко говорю я, присаживаясь на край шезлонга. — Поспи хоть несколько часов перед началом дня. — Сейчас пять утра. У Генри в десять встреча с распорядителем похорон, чтобы обсудить детали церемонии прощания с его отцом.

И он пьян.

Проходит долгое мгновение, прежде чем его стальные голубые глаза отрываются от неба, чтобы посмотреть на меня, медленно скользя по шелковистой белой простыне, которую я прижимаю к своему обнаженному телу. Но в этом взгляде нет и намека на желание.

— Он должен был умереть от рака, а не трахая двадцатипятилетнюю, — бормочет он, и его внимание снова уплывает, на этот раз к городскому пейзажу.

Когда Генри поделился подробностями о причине сердечного приступа Уильяма Вульфа, я не знала, что сказать. Тема до сих пор кажется неловкой.

— У него были проблемы с сердцем?

— У него были проблемы с давлением, но он принимал таблетки. Все было под контролем.

— И он хорошо себя чувствовал?

— Насколько я знаю. Ничего другого он мне не говорил. И Скотт сказал, что не разговаривал с ним всю неделю.

Я успокаивающе глажу ладонью мускулистую руку Генри, борясь с естественным порывом провести пальцами по его обнаженной коже, запоминая каждый идеальный изгиб.

— Жизнь не всегда справедлива.

— Не пойми меня неправильно, из всех способов умереть… Просто не сейчас, — горько бормочет он.

— Как девушка? — Я даже представить себе не могу, каково это — когда мужчина с которым ты занимаешься сексом умирает в процессе.

— Той ночью была в истерике, но уверен, с ней все будет в порядке.

— Она его хорошо знала?

Генри мрачно усмехается.

— Зависит от того, что ты понимаешь под «хорошо». Он трахал ее несколько недель. Она думала, что влюблена. Скотт говорит, что она была не самой яркой лампочкой в гирлянде. — Он делает глоток. — Папа молодец.

— Сколько ему было, напомни?

— Шестьдесят три. — Он произносит это с легкой запинкой. Я никогда не слышала, чтобы у Генри заплетался язык, но, с другой стороны, он распечатал эту бутылку виски, как только мы переступили порог.

— Он хорошо выглядел для шестидесяти трех. — И для того, кто умирает от рака. Правда, я видела его лишь однажды, на Аляске, на открытии отеля Wolf в Волчьей бухте, и это было несколько месяцев назад.

Генри вздыхает.

— Когда он рассказал мне о диагнозе, то сказал, что ему не на что особо жаловаться, учитывая всю ту удачу, что была ему дарована с рождения. Где-то ему должно было не повезти. Такая у него была логика.

Вся та удача, что была ему дарована с рождения… Золотой прииск и роскошная международная сеть отелей Wolf, которая принесла его семье столько денег, что они не знают, куда их девать.

— Похоже, он, по крайней мере, смирился с этим.

— Так и было. И я постепенно приходил к этому. Я думал, что у меня есть еще несколько лет с ним. А потом случается такое. — Голос Генри становится хриплым. — Сначала мои бабушка с дедушкой. Теперь он. Он был всем, что у меня оставалось, и его просто не стало.

Нет смысла напоминать Генри, что у него все еще есть брат, потому что Скотт Вульф — похотливая змея, и никто из нас не хочет его видеть. И еще есть его мать, но Генри в ссоре с ней уже почти двадцать лет, и не похоже, что у них есть хоть какое-то желание мириться.

Я сглатываю комок в горле.

— У тебя есть я. Я знаю, это не то же самое, но я здесь, когда бы тебе не понадобилась. Для чего угодно. — Я забираю стакан из его руки. — И, возможно, нам стоит пока воздержаться от виски.

Генри пристально смотрит на меня одним из своих жестких, нечитаемых взглядов одну… две… три секунды, и мой живот инстинктивно сжимается от страха перед темными мыслями, что могут появиться у него в голове.

А потом он усмехается. Это горький звук.

— Ты права. Мне стоит приберечь немного для тебя. Скоро он понадобится тебе куда больше, чем мне…

Это не первый раз, когда он намекает, что следующие несколько дней станут для меня тяжелым испытанием, и это заставляет нервничать. Я уже познакомилась — и теперь ненавижу — его брата, который сыграл роль в нашем разрыве своей ложью и манипуляциями. Но это произошло в те времена, когда я была ассистенткой Генри, и нам приходилось скрывать отношения ото всех, включая отца Генри.

Я больше не работаю в Wolf Hotels, а Уильям Вульф мертв.

Неожиданно Генри наклоняется, обхватывает мой затылок и крепко целует в губы, в его дыхании ощущается сладковато-дымный привкус алкоголя. Я почти жду, что он сорвет с меня простыню и возьмет прямо здесь, под утренним небом, но он так же резко отстраняется. Выбравшись из шезлонга, он поднимает руки над головой и потягивается. А затем спускает трусы с бедер, позволяя им упасть на бетон. Он немного неуверенно держится на ногах, направляясь к краю бассейна, даже не пытаясь оглядеться по сторонам в поисках зрителей. Мы находимся на восьмидесятом этаже в пентхаусе Wolf Tower, и еще достаточно рано, чтобы в нескольких столь же высоких зданиях поблизости были наблюдатели.

Не то чтобы Генри волновало, если бы были.

Он плавно ныряет, поднимая небольшие брызги, и выныривает с противоположной стороны бассейна, чтобы ухватиться за бортик, проводит рукой по своим волнистым каштановым волосам и откидывает их с лица. Я подумываю сбросить простыню и присоединиться к нему, но он уже начинает наматывать круги, его прекрасно сложенное тело быстро и мощно рассекает воду.

Поэтому я сижу и тихо любуюсь несокрушимым Генри Вульфом, пока солнце поднимается над горизонтом.

Гадая, какие новые круги ада принесут следующие несколько дней.

***

Я изо всех сил стараюсь не одергивать подол платья, когда мы входим в главные двери похоронного дома. Это скромное черное платье-футляр, купленное вчера в «Saks», которое показалось мне подходящим для прощания. Это платье, а также пара классических черных туфель-лодочек с ценником, от которого я чуть не задохнулась, завершает тот сдержанный образ, к которому я стремилась. И все же я изо всех сил старалась выглядеть так, будто мне самое место рядом с Генри, провозившись с макияжем и прической почти два часа.

Тем временем Генри стоит, высокий и элегантный, одетый — как всегда — в идеально сидящий черный костюм и галстук. И носки в тон, которые я выбрала для него, пока он принимал душ.

— Готова?

— А ты? — Я вглядываюсь в его красивое лицо — лицо, которое мгновенно пленяет женщин всех возрастов, я знаю это, потому что бесчисленное количество раз наблюдала со стороны — и вижу стальную маску. Она прочно закрепилась на нем с тех пор, как он проплыл свои пятьдесят бассейнов и протрезвел. Это был единственный раз, когда я видела, как он теряет контроль. С тех пор он то появлялся в пентхаусе, то исчезал, но в основном отсутствовал, разрываясь между главным офисом Wolf и хлопотами по организации похорон отца. Он вел дела как обычно, а его эмоции были скрыты от всех.

Включая меня.

Но я не давила на него. Полагаю, он заговорит, когда будет готов.

Он проводит рукой по моей пояснице. Я чувствую тепло, исходящее от него, сквозь легкую ткань платья. Тяжело сглотнув, он ведет меня по коридору роскошного похоронного дома в самом сердце Манхэттена.