Волосы у меня на затылке встают дыбом.

— Точно. Она кажется милой девочкой. Генри разобьет ей сердце. — В ее голосе нет беспокойства. Скорее что-то вроде жалости.

— Поверь мне, она не такая уж милая и невинная, как прикидывается. И у нее, должно быть, золотая киска...

— Скотт! Не будь грубым.

Он тяжело вздыхает.

— Неважно. Забудь об отеле, мама. Если я прав насчет рудника, Генри в конечном итоге окажется в дураках. — В тоне Скотта звучит что-то — обещание — что заставляет мои чувства обостриться.

— Почему? Что ты имеешь в виду?

— Слушай, не говори никому ни слова, но есть...

— Эбби! Вот ты где!

Я вздрагиваю от голоса Майлза и, обернувшись, вижу, что он направляется ко мне.

Большим пальцем он показывает в сторону бального зала.

— Генри тебя ищет.

Затаив дыхание, я осмеливаюсь оглянуться и вижу, что и Скотт, и Кристал смотрят на меня. Черт.

— Скажи ему, что я буду через секунду. — И бросаюсь в женский туалет.

***

— Кажется, твои руки уже достаточно чистые.

Я поднимаю глаза от раковины и вижу, что Кристал Макгвайр прислонилась к каменной стене, скрестив руки на груди. Должно быть, она вошла следом за мной.

— Не знаю, что Генри рассказывал обо мне...

— Ничего. Он не говорит о тебе. — Я хватаю полотенце из корзины и быстро вытираю руки. Я уговаривала Генри дать ей шанс, но он оказался прав. Она пришла не мириться или извиняться, и даже не проведать сына. Она здесь ради денег.

Я направляюсь к выходу, намереваясь убраться подальше от этой отвратительной женщины.

— Я никогда не хотела детей.

Ее голос — и ее признание — останавливают меня.

Она подходит к зеркалу и наклоняется, чтобы проверить подводку глаз.

— Я думала, что сорвала джекпот, когда привлекла внимание самого Уильяма Вульфа. Конечно, он хотел продолжить имя Вульфов, так что я знала, что придется родить хотя бы одного ребенка, но я не горела желанием отказываться от своей свободы или делить то немногое внимание, что он мне уделял, с кем-то еще. — Она достает из сумочки помаду. — Уильяма никогда не было дома. В этом вся проблема с Вульфами. Не знаю, заметила ли ты, но они одержимы успехом и контролем. Именно это дает им бизнес. Поначалу это так волнующе — быть рядом с такими влиятельными мужчинами. Поверь мне, я знаю. Деньги и образ жизни почти компенсировали одиночество. Все эти деловые поездки, работа допоздна и пропущенные дни рождения.

Она наносит на губы оттенок пыльной розы.

— Красная помада на воротничках рубашек и красивые женщины с загадочными улыбками. Он клялся, что никогда не прикасался ни к одной из них, но я не понимаю, как он мог устоять. — В ее глазах мелькает горечь, — та, что притупилась за годы, но все еще вспыхивает время от времени. — Скотт получился случайно. Но когда я сказала Уильяму, что беременна, он вдруг изменился. Стал чаще бывать дома, стал более нежным со мной. Я на время стала не просто символической женой, которую он брал на мероприятия, а матерью его ребенка. Я поняла, что играю важную роль. Наконец-то у меня появилась над ним хоть какая-то власть. Поэтому я и родила Генри. Чтобы сохранить этот контроль.

Мое лицо искажается от шока при ее откровенном — и отвратительном — признании.

— Конечно, я надеялась, что материнские инстинкты когда-нибудь проснутся, — добавляет она как бы между прочим и затем вздыхает. — В общем, это продлилось недолго. Как только мальчики начали подрастать, Уильям снова сосредоточился исключительно на семейном бизнесе и на том, чтобы ввести в дело Скотта и Генри. Скотт схватывал не так быстро, но Генри... — Она качает головой и усмехается. — К девяти годам у него была внушительная коллекция костюмов и галстуков. Все, чего он когда-либо хотел, — это угодить отцу. Он взялся за это, ну, как Вульф. Он стал точной его копией, со всеми недостатками.

— Ты не знаешь его. Ты бросила его, когда ему было одиннадцать лет.

— А разве Генри не холоден? Не ранит? — Ее голубые глаза находят мои в отражении. Я вижу в них вызов — попробуй отрицать это.

— Когда человек заслуживает. — Я узнала это на собственном горьком опыте. Но я не позволю этой женщине стоять здесь и плохо говорить о сыне, которого она бросила и с которым не разговаривала двадцать лет. — А еще он страстный, и заботливый, и внимательный. И честный. И обладает большей порядочностью, чем кто-либо, кого я когда-либо встречала.

— И он никогда не будет ставить тебя на первое место. Надеюсь, ты это понимаешь. — Она наносит еще один слой помады. — Поверь мне, в противном случае тебя ждет горькое разочарование.

— Я и не ожидаю, что буду его приоритетом. Я просто хочу быть в его жизни. Я просто хочу иметь возможность любить его, и чтобы он любил меня. То, на что ты, судя по всему, не способна, потому что похоже, единственный человек, которого ты когда-либо пыталась любить, — это ты сама. И, может, ты права, и Генри такой же, как его отец. Но я совсем не похожа на тебя. Я с ним не из-за его денег или власти. Он мог бы завтра раздать все это и работать на моей ферме, и я была бы так же счастлива. — В тот миг, когда я это говорю, сколь абсурдной ни была бы мысль о Генри, сидящем на тракторе и собирающем сено в тюки, я понимаю, что это правда. — Или он мог бы продолжать работать день и ночь для Wolf. Я бы никогда не попросила его не делать этого, потому что знаю, как важен для него семейный бизнес, и я восхищаюсь его страстью к нему. И я не ожидаю, что буду самой важной в его жизни или что он будет уделять мне все свое время. Я уже знаю, что не получу этого, и меня это устраивает. И я не могу дождаться, когда у меня будут дети. — Забавно, учитывая, что до Генри я избегала маминых намеков на внуков. — Много детей. Не потому, что хочу контролировать Генри с их помощью, а чтобы слушать, как они смеются, обнимать их, когда они плачут, и любить их. Я хочу дать им почувствовать, что они самые важные люди на свете, потому что так оно и есть. Я отдам все, пожертвую всем ради них и ради Генри, потому что я безумно, глубоко влюблена в него. — Я ничего не могу с собой поделать. — Но я не знаю, доведется ли мне когда-нибудь сделать с ним что-нибудь из этого, потому что у него была крайне эгоистичная мать, которая своим уходом заставила его бояться...

— Эбби.

Спокойный голос Генри мгновенно обрывает мою тираду. Я оборачиваюсь и вижу его, стоящего у двери женского туалета, на его лице написано потрясение.

Боже мой. Что он услышал?

Он переводит взгляд с меня на свою мать, которая по крайней мере выглядит несколько пристыженной.

— Генри...

— Пора домой.

Внутри все обрывается. Что я только что наговорила? Я даже не помню, и понятия не имею, что он услышал. Вряд ли что-то хорошее. Но я знаю, когда нужно подчиняться просьбам Генри, и сейчас один из таких моментов.

— Прости...

— Эбби, — предупреждает он.

Я направляюсь к двери, останавливаясь перед ним, касаюсь дрожащими пальцами его свободной руки. Неужели я только что разрушила все между нами?

Наконец он встречает мой взгляд. Должно быть, он видит в нем страх.

— Мы поговорим дома, — говорит он мягче.

Это все утешение, что я получу от него сейчас.

— Ты был прав, кстати. Ее интересуют деньги Вульфов. Она потеряла поддержку твоего отца, когда он умер.

Он сжимает челюсти и едва заметно кивает.

Я выскакиваю оттуда и направляюсь прямиком к лимузину, дрожа всю дорогу.

Кровать прогибается под весом Генри, когда он в пять минут четвертого утра забирается под простыни.

Я мгновенно тянусь к нему и провожу ладонью по бицепсу.

— Прости, я старался не шуметь, — шепчет он.

— Все в порядке, я не спала. Гроза... — бормочу я, используя в качестве оправдания бурю, что бушует за окном. На самом же деле я все это время лежала в темноте, ожидая возвращения Генри из офиса, куда, по словам Майлза, он отправился после окончания поминок.