— Все так счастливы, что он выкарабкался, — ее взгляд устремляется к Генри, который уже направляется к амбару. — Твой бывший босс — это нечто, да? Я слышала от дочери Эдит, что он красавчик, но... — она игриво шевелит бровями.

Та самая Эдит, чья дочь Мэри Джейн «любезно» подписалась на твиттер Wolf Hotels и все лето снабжала мою маму новостями о том, что происходило в Волчьей бухте. Именно она показала маме мое фото с открытия отеля — в черном вечернем платье, с прической, макияжем и декольте, которые сделали мне Кэти и Рэйчел.

Я смеюсь, чувствуя, как вспыхнули мои щеки:

— Да, он красавчик.

«Красавчик» — это не про него. Генри — воплощенное совершенство.

— Как мило, что он заехал. Он сказал, что направляется на деловую встречу.

— Именно так, — что еще он ей рассказал? Думаю, немного. Он умен, и я уже объясняла ему, каковы эти люди. Я знаю, что любая информация, рассказанная Пегги Сью, мгновенно переключит внимание с папы на Генри. Они и так будут говорить о его визите, незачем подливать масла в огонь.

Мое внимание привлекает голос Джеда. Он кричит что-то трактористу, показывая большой палец вверх. Похоже, они все сделали, и это хорошо, огромный прицеп с сеном занимает много места.

— И как он воспринял этот сюрприз? — Спрашивает Пегги Сью.

Я пожимаю плечами.

Старушка морщится:

— Отлично. Пусть корчится от ревности. Он это заслужил. Боже, если бы такой мужчина приехал ко мне... — Она обмахивается сумочкой, откровенно пялясь на Генри, который уже возвращается, прижав телефон к уху.

Боже правый. Даже старушки не могут устоять.

— Я встретила Брэдли, когда была в твоем возрасте. Влюбилась с первого взгляда. Мы не могли оторваться друг от друга. Но мои родители его не одобряли. Говорили, что он не женится на мне и только причинит боль. Они уговаривали меня выйти за сына их друга — полного мужчину с плохими зубами, который жил через три улицы от них и который мне совершенно не нравился. Он работал на сыроварне, и от него пахло кислым молоком, — она снова морщится, и я смеюсь.

— Они в конце концов приняли Брэдли?

Она несколько раз моргает, словно обдумывая вопрос:

— О, я не вышла за Брэдли. Я вышла за сыровара. Марвина. Мы прожили вместе сорок два года, пока он не умер.

— О... — Это не тот ответ, которого я ожидала. — А что случилось с Брэдли?

Это что, один из тех намеков, что «внешность — не главное», и она пытается убедить меня, что Джед — лучший выбор?

Она пожимает плечами:

— Я была глупа. Выбрала безопасный путь. Не пойми меня неправильно, Марвин оказался хорошим мужем, царство ему небесное. Но Брэдли... Ни дня не проходит, чтобы я не думала, как сложилась бы моя жизнь, выйди я за него.

Она цокает языком:

— Я уважаю твою маму, но ты молодец, что двигаешься дальше. Надеюсь, этот мужчина многому тебя научит. Уверена, он знает, что делает.

Я остаюсь стоять с открытым ртом, пока старушка ковыляет к своей машине.

Я нервно тереблю воротник платья. На улице слишком жарко, чтобы надевать что-то подобное, даже если оно из хлопка. Я даже не могу расстегнуть верхнюю пуговицу, фасон не позволяет, будет выглядеть неряшливо.

Но широкой улыбки Селесты, когда я вышла в этом платье из дома, было достаточно, чтобы убедить меня в правильности моего решения. Хотя от колготок я все же отказалась — в такую погоду это было бы безумием.

Генри подходит ко мне, его лоб блестит от пота после работы на жаре.

— Ты выглядишь... — Он замолкает, кривя губы.

— Как звезда «Маленького домика в прериях»? — Я не скрываю раздражения в голосе.

— Что-то в этом роде, — его взгляд скользит по моему платью, от горла до колен тянется ряд белых пуговиц.

— Она обожает пуговицы.

— Я уже заметил.

— Зато платье легко снимать, — шепчу я.

Его голубые глаза вспыхивают.

— Позже проверю эту теорию и доложу о результатах.

В животе порхают бабочки.

— Я думала, тебе нужно уезжать? У тебя же встреча сегодня вечером?

— Ты хочешь, чтобы я уехал, Эбби?

— Нет, — я качаю головой для убедительности. Я не хочу, чтобы он уезжал. Никогда.

Он делает шаг ближе. На его лице появляется едва заметная ухмылка.

— Милые дамы из церкви упросили меня остаться. Клялись, что Бернадетт Митчелл непременно захочет лично поблагодарить меня за все, что я сделал.

— О, я уверена, что захочет, — хихикаю я, бросая взгляд на Пегги Сью, Эдит и еще трех женщин, столпившихся вокруг стола, как настоящие курицы-наседки. Мама никогда не осмелится сказать о Генри что-то плохое при посторонних — она не настолько глупа, чтобы выставлять себя неблагодарной. Ведь имидж для нее превыше всего.

Джед ловит мой взгляд. Он стоит рядом с Селестой, чья широкая улыбка всего несколько мгновений назад сменилась озабоченным выражением, когда она заметила меня с Генри. При всей ее доброте, она такая же сумасшедшая, как преподобный и мама, если думает, что я когда-нибудь вернусь к ее сыну.

— Они приехали! — кричит кто-то, и я вижу зеленый «Oldsmobile» преподобного, подъезжающий к дому.

— Похоже, теперь уже слишком поздно что-либо менять, — тихо замечает Генри, отступая назад и с интересом наблюдая, как собравшиеся начинают вежливо аплодировать.

Я ловлю его палец и слегка сжимаю.

— Я так рада, что ты здесь.

Я чувствую на себе его взгляд, когда машина останавливается, и преподобный Эндерби выходит с широкой улыбкой.

Кто-то бежит к маминой двери, чтобы открыть ее, и протягивает руку, чтобы помочь выбраться. Я надеялась, что за эти три недели в больнице, вдали от кухни, она хоть немного похудеет, сосредоточившись на папе, а не на еде. Я знаю, это ужасное желание, но оно продиктовано заботой о ее здоровье. Однако если она и похудела, то это незаметно. По крайней мере, отсюда и в ее просторном желтом платье-палатке.

Я делаю глубокий вдох. Как она отреагирует на присутствие Генри?

— Тебе, наверное, стоит подойти к ним, — говорит он, легко подталкивая меня в поясницу.

— Знаю. Просто... — Это глупо, но я боюсь. Я хочу, чтобы она приняла Генри и полюбила его, потому что, несмотря на ее характер, она все равно моя мама. Мне больно от мысли, что она не желает мне счастья, потому что Генри именно тот, кто делает меня счастливой.

— Иди. Я подожду здесь. — Его взгляд скользит по бамперу машины, точнее, по скотчу, который удерживает его на месте. Я не могу представить, что он думает по этому поводу.

Я пробираюсь сквозь толпу с вежливой улыбкой и извинениями. В какой-то момент Джед перехватывает меня и теперь идет рядом. Я пытаюсь увеличить дистанцию между нами, но он каждый раз сокращает ее, и к моменту приближения к машине мы оказываемся почти под руку. Он даже сбегал домой, чтобы переодеться в брюки цвета хаки и синюю клетчатую рубашку. Странно, но она того же цвета, что и мое платье.

Я бросаю на него свирепый взгляд, но быстро отвожу его, когда несколько мужчин из церкви помогают папе усесться в кресло-коляску. В отличие от мамы, он определенно похудел. И выглядит на пять лет старше, его кожа бледная, а щеки обвисли.

Я аккуратно обнимаю его, боясь сжать слишком сильно.

— Я думал, ты занимаешься фермой, а ты тут вечеринки устраиваешь, — он тихо смеется — его голос, смех, манера держаться всегда были мягкими — и у меня наворачиваются слезы.

— Всего одну большую, для тебя, папа. Добро пожаловать домой.

Джед берется за ручки коляски и катит ее по гравию к траве.

— Мы вкалывали как проклятые, но все в полном порядке. Из Эбигейл получилась чертовски хорошая фермерша.

Папа снова смеется, широко улыбаясь и приветствуя собравшихся легким взмахом руки.

— О, я в этом не сомневался.

Мама шагает следом, по ее щекам уже стекают капельки пота.

— Я принесу тебе холодной воды, мама.

— Было бы чудесно. Дорога из города выдалась долгой, столько машин. Слава богу, мы живем в деревне. — Она обмахивается журналом и улыбается, когда к ней подходят Пегги Сью и Эдит. Если Пегги Сью — маленькая, добрая старушка, то Эдит — крепко сбитая дама лет сорока, такая же категоричная, как мама, и порой даже резкая.