— Ваша дочь проделала просто замечательную работу, правда? — Важно говорит Эдит, указывая рукой в сторону столов и украшений. Мы даже повесили гирлянды между амбарами, они будут красиво смотреться после заката.

— Мне помогали, — возражаю я. Не мне одной принимать похвалы, все внесли свой вклад.

— Да, ее мужчина трудился весь день без единой жалобы, — добавляет Пегги Сью.

Мама сияет.

— Да, мы так благодарны, что в нашей жизни есть Джедедая. — Она называет его полным именем только в особо торжественных случаях.

В глазах старушки появляется озорной блеск.

— О, я говорила о симпатичном владельце отеля вон там.

Надо отдать маме должное, она мастерски держит лицо, ведь очевидно, что Пегги Сью ждет ее реакции.

— О? Он здесь? — ее голос становится на две октавы выше, изображая приятное удивление.

Как будто Селеста не предупредила ее заранее по телефону.

— Да, вон там, — Эдит пользуется моментом, чтобы рассмотреть Генри, окруженного женщинами, которые наперебой что-то ему предлагают: напитки, тарелки с едой.

И себя тоже, если бы нашли способ, я не сомневаюсь. Они все разглядывают его, одни украдкой, другие с откровенным восхищением. Я слышу, как некоторые задают стандартные, но безобидные вопросы — где ты живешь? как долго пробудешь здесь? Другие сожалеют — я никогда не останавливалась в Wolf.

Я слышала тихие смешки, но оживленные голоса стихали при моем приближении, глаза скользили по мне с любопытством, завистью, а у некоторых — с откровенной ревностью.

— Как мило, что он смог удивить нас своим визитом.

— Да, тебе стоит подойти поздороваться. Он действительно милый мужчина.

Пегги Сью ведет себя как мальчишка, тыкающий палкой в осиное гнездо. Я едва сдерживаю смех. Генри называли по-разному.

Богатым, умным, красивым, целеустремленным...

Высокомерным, требовательным, снисходительным...

Но «милый» — это что-то новенькое.

Мама откашливается в знак согласия.

— Обязательно подойду. Эбигейл, можно тебя на минутку? — Ее тон все еще легкий и непринужденный.

Но я слышу в нем гнев.

— Конечно. — Вздыхаю я.

Папа уже окружен толпой, его катят к столам в тени, где Стивен Майерс наигрывает на гитаре его любимые христианские песни. Какое-то время он не заметит нашего отсутствия.

Я отхожу в сторону следом за мамой. Она быстро оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что никто не слышит, и ее притворно-любезный тон испаряется.

— Что, черт возьми, он делает на нашей ферме, Эбигейл Маргарет Митчелл?

— Он заехал без предупреждения по пути в Нью-Йорк. Он не знал, что у нас сегодня вечеринка. — Но что бы я ни сказала, это не имеет значения.

— Я говорила, что не одобряю его. Что бы вы ни делали в тех лесах, это не Аляска. Это мой дом, и я не потерплю неуважения под своей собственной крышей.

Я открываю рот, чтобы возразить, но сразу же закрываю, услышав ее предупреждающее шипение. Она натянуто улыбается, когда мимо проходит одна из «наседок», направляясь к дому, наверное, чтобы достать из духовки очередную запеканку.

Это дает мне время подумать, вместо того чтобы выпалить первое, что приходит в голову: что она контролирующая, несправедливая и, самое главное, нелепая. За эти несколько мгновений мне удается немного успокоиться и собраться.

— Мама, никто не проявляет к тебе неуважения. Генри приехал после обеда и все это время помогал с организацией вечеринки для папы. Он уезжает сегодня вечером в Нью-Йорк, и я, как и все женщины из церкви, попросила его остаться и отпраздновать возвращение папы домой.

— Да, уверена, они очень просили, — фыркает она. — И не надейся, что он останется здесь ночевать.

— Как я сказала, он сегодня возвращается в Нью-Йорк. Он уже должен был уехать, но отложил дела, чтобы помочь.

— А как же бедный Джед? Ты тут фланируешь с этим мужчиной. Ты причиняешь ему боль. Может быть, даже настолько, что он откажется от тебя. А когда этот наиграется с тобой, будет уже слишком поздно что-то исправлять. И что ты тогда будешь делать, а?

Я недостаточно хороша для Генри. Вот что она говорит, все они говорят. Не знаю, понимает ли она, как это обижает. Она явно считает, что имеет право говорить что угодно, потому что она моя мать.

Но сейчас не время говорить об этом. Я глубоко вдыхаю.

— Я пойду наслаждаться вечеринкой и тем, что папа дома. Во многом благодаря Генри. Если ты христианка, за которую себя выдаешь, ты подойдешь и поблагодаришь Генри за все, что он сделал, потому что это правильно, независимо от твоего отношения к нему.

С этими словами я отхожу, стараясь не делать это слишком стремительно, люди наблюдают за нами.

Генри окружила троица — Дженни, Бет и Вероника. Я уже много лет не видела их ни на одном из церковных мероприятий. Я предполагаю, что их присутствие во многом связано с тем, что мама Дженни, которая помогала с подготовкой, упомянула, что «богатый парень Эбигейл здесь».

— Так что, вы ищете замену Эбигейл теперь, когда она застряла здесь, на ферме? Потому что я очень исполнительная ассистентка, — говорит Бет, накручивая на палец локон своих волнистых светлых волос, и смотрит на Генри широко раскрытыми голубыми глазами.

— У тебя уже есть работа в «John Deere»³, — замечает Вероника, стоящая рядом с ней. — Я думала, она тебе нравится.

Бет бросает на Веронику уничтожающий взгляд.

— Я хочу расширить свой кругозор, — то, как она хлопает ресницами, не оставляет сомнений, какой именно кругозор она имеет в виду. Меня это не удивляет. Из всех троих только у Бет есть соответствующая репутация, которую она заслужила еще в школе после того, как сделала минет Томми Челтону практически при всех.

Они открыто флиртуют с ним даже несмотря на то, что я стою рядом, и во мне вспыхивает острая ревность.

— Эбигейл! — Дженни обнимает меня за шею и прижимается так, словно она моя лучшая подруга.

— Ты помнишь Бет и Веронику, правда?

— Да, — отвечаю я с вежливой улыбкой.

— Мы как раз говорили с Генри о его отелях. Я бы с радостью поработала где-нибудь на Аляске.

— Или где-то еще, лишь бы подальше отсюда, — добавляет Вероника. Из всех троих у нее самое незавидное будущее — она будет работать секретаршей в мастерской своего отца.

— Тогда тебе стоит подать заявку. Эбигейл может рассказать, каким захватывающим было ее лето, — в глазах Генри появляется озорной огонек. Он явно вспоминает что-то неприличное.

Я борюсь с выступившим румянцем и протискиваюсь мимо них к нему. Мне хочется обнять его, демонстративно заявить о наших отношениях, но из уважения к родителям я сжимаю кулаки и спрашиваю:

— Принести тебе что-нибудь? Первая партия кукурузы уже готова.

— Прошу извинить нас, дамы, — Генри вежливо улыбается и отходит от них, не сумев избежать столкновения с грудью Бет, потому что она нарочно выставила ее вперед.

— Почему я ожидал, что эти девушки будут скромными и сдержанными? — бормочет он так тихо, что слышу только я, пока мы идем в тень.

— Может, потому что я скромная и сдержанная?

— Точно. Кроме тех случаев, когда ты пьяна и пристаешь к незнакомцам.

Я хихикаю. Теперь я могу посмеяться ад тем, как вела себя тем ужасным первым вечером, когда набросилась на него, не зная, кто он.

Он оглядывается на них.

— Держись от них подальше. Они доставят больше проблем, чем твои соседки.

— Ты о Кэти и Рэйчел? — Я не могу удержаться от смеха при мысли, что они когда-нибудь смогут соперничать с этими двумя. — Да ладно.

Перед нами папа разговаривает с Бартом. Я уверена, что он благодарит за помощь. Джед не отходит от него ни на шаг, толкая коляску, как примерный будущий зять, которым он пытается стать.

— Я хочу представить тебя моему отцу. Он хотел с тобой познакомиться.

— Хорошо. — Генри делает шаг в их сторону.

Но я не иду за ним.

— Просто... Он очень благодарен тебе. Можешь не сомневаться в этом. Но я не знаю, что он думает обо всем остальном. — По крайней мере, с мамой я знаю, чего ждать. Но что скажет папа?