Генри кладет руку мне на поясницу. Я готова умолять его, чтобы он оставил ее там до конца дня.

— Все в порядке. Я справлюсь.

Но я — нет. Я отчаянно хочу, чтобы Генри понравился папе. Так отчаянно. Мама — безнадежный случай, но...

Папа поворачивается и видит, что мы стоим футах в двадцати от него. Он что-то говорит Джеду и указывает в нашу сторону. По недовольному выражению лица Джеда я догадываюсь, что папа попросил подвезти его ко мне.

— Похоже, сейчас мы это выясним, — шепчу я и иду им навстречу, чувствуя, как внутри все сжимается от волнения. И не от легкого возбуждения, а от сильного беспокойства.

— Ты идешь слишком быстро, — тихо говорит Генри.

— Но ему же тяжело катить коляску по траве.

— Именно поэтому.

Я смотрю на него с упреком, но надолго меня не хватает, и я начинаю хихикать.

— Перестань быть плохим.

— Я только начинаю.

Мы встречаем папу и Джеда на полпути. Взгляд папы мечется между мной и Генри и останавливается на нем.

— Здравствуйте, мистер Митчелл, — спокойно говорит Генри без тени волнения. Боже, как бы я хотела иметь такую выдержку.

Папа улыбается.

— Зови меня Роджер. Я бы встал, но... — он указывает на свою коляску.

Генри отвечает такой же непринужденной улыбкой.

— Скоро встанете.

— Благодаря тебе, насколько я понимаю. — Лицо папы становится серьезным. — Я рад видеть тебя здесь. У меня не было возможности поблагодарить за все, что ты сделал — за то, что быстро доставил мою дочь и за доктора Эйзенхауэра. Как мне сказали медсестры, без него все могло закончиться намного хуже.

Во мне лопается крошечный пузырек облегчения. Папа — человек немногословный, но его слова всегда искренние.

Генри кивает.

— Это меньшее, что я мог сделать, учитывая, какую потрясающую женщину ты воспитал. — Он поворачивается ко мне, и на мгновение завеса, обычно скрывающая его эмоции, приподнимается, позволяя мне увидеть то, от чего подкашиваются ноги, а сердце начинает бешено колотиться. То, из-за чего мне приходится бороться с желанием протянуть руку и прикоснуться к нему. — Я никогда не смогу отблагодарить за нее должным образом.

Боже мой.

Все смотрят.

Мои щеки пылают. Если у кого-то и оставались сомнения насчет наших отношений, теперь они исчезли.

— Угощайся, еды более чем достаточно. Если позволишь, я хотел бы поговорить с дочерью наедине. У меня такое чувство, что мы не общались несколько месяцев.

Генри улыбается.

— Кажется, я слышу, как кукуруза зовет меня. Я возьму тебе, — говорит он мне и быстро уходит.

Папа смотрит на Джеда.

— Думаю, кукуруза зовет и тебя.

Недовольный Джед тоже уходит, оставляя нас вдвоем.

— Если ты хочешь сказать, что мне не стоит быть с...

— Замолчи сейчас же. У нас не так много времени, прежде чем твоя мама заметит нас. — Словно подчеркивая свою мысль, он бросает взгляд через плечо туда, где она с кем-то разговаривает. Даже сейчас я вижу, что она хочет подойти к нам. — Наверняка она уже рассказывает всем об этой моей несуществующей травме головы.

— Наверняка.

— С моей головой все в порядке. На самом деле, я вижу все яснее, чем когда-либо. Так бывает, когда смотришь в лицо смерти. — Его взгляд устремляется к Генри, затем возвращается ко мне. — Он симпатичный парень.

Я улыбаюсь.

— Да, симпатичный.

— И богатый. Я не разбираюсь в моде, но этим дорогим кожаным туфлям понадобится хорошая чистка после прогулки здесь.

Я смеюсь.

— Да, без сомнений. — У него наверняка есть еще десяток таких же дома.

— Полагаю, Джед и в подметки ему не годится.

— По многим причинам... так и есть.

Он кивает, скорее самому себе.

— Я вижу, он делает тебя счастливой.

— Очень счастливой. Я знаю, он, возможно, не тот, кого ты и мама хотели бы видеть, но...

— После аварии я много думал. Я знаю, твоя мама продолжает навязывать тебе Джеда, даже после того, как он причинил столько боли. — Он хмурится. — Это неправильно. Конечно, мы были бы рады, если бы ты нашла кого-то, кто хотел бы управлять этой фермой, и я догадываюсь, что он не из таких...

В голове мелькает образ Генри в комбинезоне за рулем трактора.

Нет, не из таких.

— Ты должна быть с тем, с кем хочешь. И если этот миллиардер хорошо к тебе относится... что ж, пусть будет так.

— А как же Джед?

— Ты бы никогда не оказалась на Аляске, если бы Джед ценил то, что имел.

— Спасибо, папа. Ты не представляешь, как это для меня важно. Думаешь, мама смирится?

Он пожимает плечами, затем морщится от боли, будто даже это простое движение причиняет ему дискомфорт.

— Не жди ее благословения ни в ближайшее время, ни вообще когда-либо. Но ты получила мое. Только это должно остаться между нами, пока я не встану на ноги и не смогу время от времени убираться к чертовой матери подальше от нее. Эта женщина скоро доведет меня до белого каления. — Последние слова он произносит почти шепотом, но я слышу их отчетливо.

— Да, я тебя понимаю. — Что бы я делала, окажись на его месте, прикованной к коляске и она бы весь день хлопотала надо мной, болтая без умолку?

Пронзительный визг, доносящийся из церковного караоке-автомата, подсказывает мне, что кто-то собирается воспользоваться микрофоном. Похоже, это преподобный Эндерби. Мама, Джед и Селеста стоят по обе стороны от него, и на лице мамы сияет такая широкая улыбка, какую я ожидала бы увидеть в день, когда покажу ей снимок УЗИ ее внука.

— Всем внимание! — преподобный поднимает руку, и люди привычно замолкают. — Мы хотели поблагодарить за то, что вы смогли так быстро собраться и прийти, чтобы поприветствовать возвращение Роджера домой. Три недели назад мы чуть не потеряли его, но Господь решил иначе, и вот он здесь, почти в форме и жаждет вернуться к работе.

Раздаются аплодисменты, и папа с улыбкой машет рукой.

— Думаю, Эбигейл и Джед по-новому оценили работу, которую ты делаешь, Роджер. Они буквально падали от усталости каждый день. — Как по команде, преподобный передает микрофон Джеду.

— Я засыпал, едва коснувшись головой подушки! — с ухмылкой признается Джед, но затем его выражение лица становится серьезным. — Для меня даже не стоял вопрос о том, чтобы бросить работу и помогать Эбигейл и Митчеллам, потому что они — моя семья. Я всегда буду рядом с ними. — Он кивает в мою сторону. — Именно поэтому я отложил свой последний год учебы в колледже, чтобы остаться здесь, с тобой, и управлять этой фермой. Для меня нет ничего важнее.

Какая тонкая издевка над Генри, который после празднования сядет в самолет и улетит управлять своей компанией. Сомневаюсь, что кто-то еще это понял. А Генри?

Я смотрю на него и вижу, как он наблюдает за Джедом с нечитаемым выражением лица. Но эта легкая усмешка... Он улыбается. Почему?

Раздаются одобрительные возгласы, и Джед ухмыляется мне. Он обожает внимание. Именно такого всеобщего одобрения он и добивался.

Я ценю его помощь на ферме. Но, Боже, это значит, что он будет здесь каждый день, настойчиво пытаясь смягчить меня и вернуть обратно. Он видел меня с Генри. Видел, как я счастлива. Он что, слепой или просто бестолковый?

Или он видит что-то настолько очевидное, чего не замечаю я?

Преподобный забирает у него микрофон.

— Ладно, все угощайтесь и веселитесь!

Я тяжело вздыхаю.

— Это звучит невесело, — бормочет мой папа, достаточно тихо, чтобы слышала только я.

Я заставляю себя улыбнуться. Несмотря на это, улыбка получается натянутой.

— Помощь всегда пригодится. Наверное.

— Ну, не жди, что этот парень быстро сдастся. Он идиот, что сделал такое, и еще больший идиот, потому что не понимает, что у него нет шансов, пока твой парень здесь.

— Ты слышала, Эбигейл? — кричит мама, ее грузное тело покачивается с каждым шагом, когда она направляется к нам. — Джед ставит свою жизнь на паузу ради нас. Вот что делает настоящий семьянин. Он остается, когда в нем нуждаются.