— Я рад за них.

— Болезнь Паркинсона быстро прогрессировал, но именно рак поджелудочной забрал его в итоге. — Я шмыгаю носом, но отказываюсь плакать, не хочу испортить макияж.

Форрест берёт мою руку, подносит к губам и нежно целует в тыльную сторону. Моё сердце подпрыгивает в груди, как будто хочет вырваться и рвануть к нему. — Спасибо, что рассказала. Но ты ведь знаешь, что твой отец гордился бы тобой, да?

— Надеюсь.

Он быстро бросает на меня взгляд. — А за что тобой не гордиться, Шона? Ты стояла на своём, пошла против воли матери и меня, потому что чувствовала, что так нужно. Ты последовала за своей интуицией и помогла исцелить раны между родителями. — Он тяжело выдыхает. — Теперь я понимаю. Почему ты поступила именно так.

И вот тогда у меня всё-таки катится слеза. — Спасибо, — шепчу я.

— Не тебе меня благодарить, Шона. Чёрт, я сам на себя злюсь за то, что столько лет держал на тебя обиду… только за то, что ты выбрала семью, а не меня, — признаётся он. — Но, знаешь, если бы ситуация была обратной, я бы, наверное, поступил так же. Я знаю, ты думаешь, что я не ценю свою семью, но если бы у меня было ограниченное время с отцом… я бы тоже провёл его с ним.

— Это было нелегко, Форрест. Но я рада, что сделала этот выбор.

Когда песня заканчивается — голос певца умоляет свою любовь развернуть машину и вернуться — Форрест снова целует мою руку. — Я тоже рад, что ты его сделала.

Форрест

— Как вы сегодня, народ? — кричит Лиленд в микрофон, и стены бара сотрясаются от аплодисментов толпы.

Мой взгляд в тысячный раз за вечер останавливается на Шоне — с тех пор как я оставил её, чтобы настроиться перед выступлением, я не могу перестать на неё смотреть. Она сражает меня наповал в этом платье. Но её улыбка — вот настоящее чудо: яркая, искренняя, живая. В ней — всё то, чего мне так не хватало.

— Надеюсь, в зале есть фанаты кантри, — продолжает Лиленд, и толпа отвечает восторженным ревом. — Отлично! Ну что, начнём с Джорджа Стрейта? — публика взрывается одобрением, и я начинаю играть вступление к Check Yes or No.

В любой другой вечер музыка помогала мне заглушить мысли. Но сегодня всё, о чём я могу думать — это Шона.

Как я уже сказал ей в машине, я нервничал, приглашая её. Я не был уверен, как отреагирую. Её обтягивающее платье, конечно, не помогло моему члену остаться спокойным — он всегда ликует, когда она рядом. Но именно музыка когда-то помогла мне двигаться дальше, забыться, собраться. Вопрос в том, может ли она теперь помочь нам обоим?

Думаю, именно поэтому я и позвал её. Захотел поделиться частью себя, о которой никто не знает. Это то, что сделали бы друзья. Но чем больше времени я провожу с ней, чем больше мы говорим, возвращаемся к прошлому — тем яснее я понимаю: с этой девушкой я не смогу быть просто другом.

Песня заканчивается, и мы сразу переходим к следующей — It’s a Great Day to Be Alive Трэвиса Тритта.

Время от времени я бросаю взгляды на Шону, которая подпевает знакомым словам, попивая свой виски с колой. Сначала она говорила, что не будет пить сегодня, но я уговорил её — ведь я за рулём. Частично я просто хотел, чтобы она расслабилась после нашего разговора в машине.

Я понимал, что рано или поздно нам придётся затронуть эту тему. И когда заиграла та песня, напоминавшая ей об отце, я не стал упускать шанс. Когда она рассказала, как всё произошло между её родителями, я вдруг понял, насколько эгоистично тогда себя вёл. Конечно, если бы она была честна со мной с самого начала, мне было бы проще это принять. Но, признаюсь, я не уверен, что в том возрасте вообще смог бы понять. Тогда для меня существовала только она.

Но была одна фраза, которая зацепила сильнее всего: что она не жалеет о своём выборе, потому что именно он дал ей то драгоценное время с отцом. И, как я сказал ей в машине, я бы сделал то же самое, будь на её месте.

И теперь, когда я наблюдаю, как она смеётся с парой, сидящей рядом, а затем подмигивает мне, когда наши взгляды встречаются — я знаю: разговор помог снять напряжение между нами.

— Спасибо вам! Мы сделаем короткий перерыв, а потом вернёмся с продолжением, — объявляет Лиленд, когда заканчивается восьмая песня. Он уходит со сцены, за ним следует наш барабанщик Макс, пока я пытаюсь снять ремень с гитары.

— Привет, — раздаётся знакомый голос слева от меня.

Я оборачиваюсь и вижу Тину — ту самую женщину с прошлого раза — она хлопает ресницами, глядя на меня снизу вверх.

— Привет, Тина. Как дела?

— Хорошо. А ты как, Форрест? На сцене выглядишь потрясающе. — Она поедает меня глазами.

— Спасибо, — говорю я, ставя гитару за спину и готовясь вежливо отшить её. Но прежде чем я успеваю что-то сказать, вижу, как к Шоне за столиком подходит какой-то мужик, и всё моё внимание мгновенно сосредотачивается на нём. Наверняка Тина всё ещё что-то говорит, но я её не слышу — я вижу только этого типа, который наклоняется к Шоне, пока она смеётся и опускает взгляд, а он ещё и касается её руки.

И я просто рефлекторно реагирую.

— Извини, — бросаю я Тине, спрыгиваю со сцены и решительно направляюсь к столику Шоны. Через несколько секунд я уже стою рядом и хватаю парня за рубашку, рывком поднимая с места.

— Ты что... — начинает он, но Шона в ужасе вскрикивает:

— Форрест! Ты что творишь?

— Эта женщина занята, — заявляю я, сверля парня взглядом.

— Странно, — дерзит он. — Она ничего об этом не сказала.

Очень, очень глупое решение.

— Тогда я говорю это за неё. Так что, если не хочешь начать драку, которую не сможешь закончить, советую уйти.

Он ещё раз смотрит на Шону, и та, к счастью, подтверждает:

— Он прав, Пол. Я пришла с ним.

Парень поднимает руки, сдаётся:

— Не стоит того, — бурчит он и уходит. Несколько завсегдатаев, наблюдавших за всей сценой, снова отворачиваются к своим столам, а Шона хватает меня за бицепс и разворачивает к себе.

— Что это, чёрт возьми, было, Форрест?

Я хватаю её стакан с виски и колой и делаю большой глоток. После такого мне определённо нужна выпивка.

Типичное поведение пещерного человека. Особенно для кого-то, кто якобы просто «хочет остаться друзьями».

— Ему нужно было указать на его место.

— Мы просто разговаривали. Я же не собиралась идти с ним домой. Тебе не стоило так бурно реагировать и устраивать эту сцену ревности.

Я наклоняюсь ближе, наши губы всего в нескольких сантиметрах.

— А разве не этого ты хотела, Шона? Разве не за этим ты здесь... чтобы вернуть меня?

Её глаза опускаются на мои губы.

— Ну, да… Но… я не была уверена, на каком ты сейчас этапе, как ты к этому относишься.

— Возможно, я ещё не до конца понял, как двигаться дальше… Но будь я проклят, если стану стоять в стороне и смотреть, как какой-то мужик флиртует с тобой.

Наши взгляды встречаются, она облизывает губы. — Я не заинтересована ни в ком, кроме тебя.

Она поднимает руку и касается моей щеки, её взгляд снова падает на мои губы. Но прежде чем она успевает что-то сказать, я хватаю её за руку, поднимаю со стула и веду в сторону заднего выхода. Когда мы оказываемся на улице, я разворачиваю её, прижимаю к стене за баром и целую так, как мечтал с той самой ночи, когда мы снова встретились в Вегасе.

Ни один сон не сравнится с реальностью — с тем, каково это, снова целовать эту женщину.

Как только наши губы соприкасаются, я теряю весь контроль. В этом поцелуе — вся моя сдержанность, пятнадцать лет желания, на которое я наконец позволяю себе ответить. Шона отвечает на поцелуй, цепляясь за мои плечи, зарываясь пальцами в волосы, тихо постанывая, и эти звуки тут же отзываются в моих штанах.

Мы наверстываем упущенное — хватаем друг друга, сжимаем, царапаем, как дикие животные — пока, наконец, не отрываемся, чтобы перевести дыхание.