— Понимаю. У нас сезон только начался, а я уже выжат. Но чувствую себя в форме. Надеюсь, в этом году доберёмся до Супербоула.

— Ещё одно кольцо никогда не помешает, да?

Он смеётся: — Конечно. Мне ж надо обогнать Тома Брейди, ты же знаешь!

— Благородная цель. Как Пенелопа?

Мэддокс влюбился в свою пиарщицу, когда перешёл в Болтс. Пен — настоящая буря: сильная, уверенная, яркая. Неудивительно, что он потерял от неё голову.

Хм. Звучит знакомо, Форрест, правда?

— О, всё так же держит меня в узде. Но я наконец уговорил её выйти за меня и родить мне детей, так что теперь она от меня никуда не денется.

— Ей повезло.

— А у тебя что? Кто-то есть?

Мэддокс знал и меня, и Шону со школы. Он был одним из немногих, с кем я поделился, когда мы с ней расстались. На самом деле, он единственный, кто знает, почему я действительно ушёл из Texas A&M.

— Эм, нет. Но Шона вернулась в город.

— Чёрт. Серьёзно?

— Длинная история, брат.

— Блин, жаль, что у меня нет времени, чтобы выслушать все сочные подробности, — шутит он, — но у меня куча видеоразборов перед матчем с «Бакканирами» в воскресенье.

— Не переживай. Я как-нибудь сам разберусь.

— Надеюсь. Я знаю, как она тебе дорога. Но, слушай, я вообще-то звонил, чтобы спросить: тебе всё ещё нужны билеты на матч после Дня благодарения?

Болтс будут играть с Ковбоями в Арлингтоне в воскресенье после праздника. Мэддокс обычно даёт мне три билета — для меня и двух моих братьев.

— Конечно, нужны. Я всегда с нетерпением жду игры.

— Отлично. Пен напишет тебе по поводу деталей.

— Отлично.

— Надеюсь, ты уладишь всё с Шоной, Форрест. Говорю по опыту — если женщина стоит того, чтобы за неё бороться, то игра стоит свеч.

Мы прощаемся, но его слова крутятся у меня в голове, пока я еду домой, чтобы принять душ перед ужином у родителей.

Я уже боролся за Шону. Не раз — дважды.

Но достаточно ли этого?

Хватит ли у меня сил, чтобы бороться ещё раз?

К счастью, душ, и дорога до родительского дома пролетели быстро. А громкая музыка моей любимой группы помогает на время заглушить все эти мысли.

Но как только я заглушаю двигатель, и деревенская тишина окутывает меня, пока я не спеша иду по дорожке к фермерскому дому, мысли снова начинают вихриться в голове. К счастью, у меня нет даже секунды, чтобы погрузиться в них, потому что, стоит мне войти в дом родителей, угадайте, кто сидит на диване и смеётся вместе с моей мамой?

Женщина, в честь которой следовало бы называть ураганы — за то, как она внезапно ворвалась обратно в мою жизнь и снесла до основания всё, что, как я думал, было прочным и понятным.

— Боже, как же я скучала по твоей еде, Мамочка Гиб, — говорит Шона за ужином. За столом только мы с ней и мои родители — неловкость ощущается физически. Она откидывается на спинку стула и похлопывает себя по животу: — Я объелась.

— Ну, если хочешь, я могу платить тебе едой, — подмигивает ей моя мама.

— Очень заманчиво, но боюсь, это скажется на моей талии.

Талия? Та самая, что изгибается плавной линией, подчёркивая её бёдра? Та, на которую я не могу перестать пялиться, когда она проходит мимо в этих чертовски узких джинсах, будто нарисованных на ней?

Чёрт, как бы я хотел снова держать её за эти изгибы. Сейчас у нее гораздо больше мест, за которые можно ухватиться, чем в последний раз, когда я имел право прикасаться к ней таким образом.

— Пара лишних килограммов — это не конец света, правда, Рэнди? — говорит мама, лукаво глядя на отца.

— Совсем нет, дорогая, — отвечает он, ухмыляясь в ответ.

Я роняю вилку и вытираю рот салфеткой. — Пожалуйста, вы двое. Я не хочу выблевать этот вкусный ужин.

Мама наклоняется вперёд: — Ты же понимаешь, что единственная причина, по которой ты родился, — это то, что твой отец и я занимались сексом, верно, Форрест?

— Ладно. Всё. Перебор. — Я встаю и уношу свою тарелку, пока родители и Шона хохочут за моей спиной.

— Это было очень вкусно, но мне, пожалуй, пора, — заявляет Шона, всё ещё сидя за столом.

— Ерунда, не торопись. Мы сегодня проделали огромную работу, так что тебе стоит насладиться вечером. Тем более ты сама говорила, как давно не каталась верхом. Может, Форрест составит тебе компанию? — мама переводит взгляд на меня, стоящего за кухонным островом.

Ну конечно. Её интриги никуда не делись. Вот зачем был нужен этот ужин — чтобы устроить нам свидание верхом?

Готов поспорить на свою левую почку — именно так оно и есть.

Шона смотрит на меня, встречаясь глазами — всего в пятый раз с тех пор, как я пришёл. И да, я считал. — Наверное, Форрест тоже хочет поехать домой.

— У него нет никаких срочных дел, — спокойно парирует мама. — Уверена, он не против.

— Я не знал, что ты теперь следишь за моим расписанием, мам.

Она бросает на меня взгляд через плечо, поднимая бровь: — Я знаю больше, чем ты думаешь, молодой человек. А теперь иди, оседлай Фарби и Карму. Им нужно размяться, а Шоне — немного свежего воздуха.

— Ладно. — Я не смотрю на Шону, выхожу из дома и направляюсь к конюшне, злой на мать и напряжённый из-за того, что снова останусь с Шоной наедине. Вчера наш разговор был жарким. Справлюсь ли я с эмоциями на этот раз?

Примерно через десять минут я слышу, как кто-то идёт по тропинке, хрустя по гравию и соломе. Оборачиваюсь — Шона приближается, волосы развеваются, губы поджаты.

Боже, она до сих пор чертовски красива.

Я не могу быть просто её другом. Не когда единственное, чего я хочу — это уложить её и заставить забыть обо всём, что было, показать ей, что она теряла все эти пятнадцать лет.

— Извини. Я пыталась объяснить твоей маме, что мне не обязательно кататься, но ты же знаешь, какова она, — говорит Шона, подходя ближе.

— Всё в порядке.

— Форрест...

Я поворачиваю голову к ней, стараясь говорить спокойно: — Лошади готовы, так что, думаю, стоит поехать. Помнишь, как ездить?

Она щурится и улыбается. — Это не тебе стоит переживать, Форрест. Лучше подумай, сможешь ли ты угнаться за мной. — Она взмахивает волосами, ставит ногу в стремя и легко заскакивает на Фарби, устраиваясь в седле.

И я моментально возбуждаюсь.

Чёрт. Теперь мне придётся скакать верхом с каменным стояком. Ну просто прекрасно.

Отгоняя от себя желание, которое никуда не исчезло за эти годы, я подхожу к Карме — одной из немногих кобыл, достаточно сильных, чтобы выдержать меня — и взбираюсь в седло, устраиваясь как можно удобнее, несмотря на тесноту в джинсах.

— Куда направляемся? — спрашивает Шона, пока я берусь за поводья.

— Мне всё равно. Ты помнишь местность?

Она смеётся. — О да, даже слишком хорошо. — И, легко ударив каблуками Фарби, уносится прочь, мимо амбара для мероприятий, её волосы развеваются на ветру, а у меня внутри всё скручивается. Я бросаюсь за ней — словно мы снова молоды и влюблены.

Высокая трава шумит под копытами, Карма и Фарби мчатся в сторону северной части земли. У моих родителей более пяти квадратных миль территории, так что места хватает.

И хотя я видел всё это уже тысячи раз, сейчас всё кажется новым — потому что я не могу оторвать глаз от женщины впереди.

Смех Шоны раздаётся на ветру, когда я её нагоняю. Она кричит: — Боже, как же я скучала по этому!

Я улыбаюсь в ответ, но это выбивает меня из колеи. Я снова вспоминаю, что не могу просто вернуться к старым привычкам с этой женщиной. Это путь к новой боли.

Когда Шона сворачивает налево, я сразу понимаю, куда она направляется — к старому домику, в котором мы прятались, когда хотели побыть вдвоём. Я не был там уже много лет, потому что зачем возвращаться туда, где хранятся воспоминания о времени, которое теперь слишком больно вспоминать?

Эти воспоминания слишком долго преследовали меня, и я просто начал их избегать.