Они подходят ближе, занимают позиции по обе стороны от меня — и оказывают мне честь быть запертым между ними, как в клетке.
— Ну что, Ворчун Гибсон, — начинает Уайатт, нарочно используя это тупое прозвище, которое только сильнее бесит меня. Проблема в том, что эти двое даже не представляют, что значит потерять то, что потерял я.
— Отвали, Уайатт.
— Не получится, братишка. Хватит уже. — Уайатт скрещивает руки на груди, уставившись на меня. — Что, чёрт возьми, с тобой происходит? После поездки в Вегас ты стал ещё большим засранцем, чем обычно. Ты пугаешь всех.
— Ты напугал моего ребёнка, — добавляет Уокер. — И я не собираюсь делать вид, что это нормально.
Ярость закипает во мне. Рычу, осушаю банку пива и швыряю её в одну из урн рядом с загоном.
— Я вам ничего не должен рассказывать.
Уокер толкает меня, чем застает врасплох. Я налетаю на грудь Уайатта — благо, он был готов к этому. Но теперь я в бешенстве ещё больше. Чувствую себя, блять, мячом для пинг-понга, и я совсем не в настроении.
Как только шок проходит, я отталкиваю Уокера, и он теряет равновесие. Но тот сразу замахивается в ответ — я успеваю увернуться и пытаюсь ударить сам. Это не первый раз, когда мы с братьями пускаем в ход кулаки, и, может, именно это мне сейчас и нужно — выплеснуть злость на ком-то другом. Вдруг поможет.
Мой кулак задевает его щёку, что включает в Уокере инстинкт бойца. Не успеваю даже подготовиться, как он резко пригибается, бросается на меня и валит на землю. Громкий треск от того, как моя задница врезается в землю, эхом разносится по округе.
— Мне что, стоять и смотреть на всё это? — спрашивает Уайатт, пока мы с Уокером валяемся в пыли. Обычно тут бы не было шансов — я на тридцать фунтов тяжелее обоих братьев, но с таким похмельем у меня не осталось сил драться.
Уокер оказывается сверху, прижимает меня к земле, и мы оба тяжело дышим.
— Всё зависит от того, когда Форрест заговорит, — отвечает Уокер, удерживая мои руки.
— Слезь с меня, Уокер!
— Только когда скажешь, что происходит!
— Шона завтра выходит замуж! — наконец ору я, и мои братья замирают, ошарашенные. Но я блять больше не могу держать это в себе. У меня не осталось сил злиться на брата. И, по правде, он не заслуживает, чтобы я на него срывался.
— Значит, ты действительно виделся с ней в Вегасе? — уточняет Уайатт, и я задумываюсь, не сказал ли ему кто-то вроде Хави. Но, честно говоря, мне уже всё равно. Эта поездка выбила меня из колеи, и я тону, пытаясь выкарабкаться.
— Да, и это было… — я закрываю глаза, выдыхая через нос. — Она всё ещё…
— … любовь всей твоей жизни, — заканчивает за меня Уокер.
Я лишь киваю, глаза всё ещё закрыты.
— Что она сказала, когда вы встретились? — спрашивает Уокер, всё ещё удерживая меня.
Я глубоко вдыхаю, потом открываю глаза. — Она обняла меня, сказала, что рада видеть. Мы пообедали вместе, выпили. Клянусь, я снова почувствовал себя шестнадцатилетним мальчишкой, влюблённым по уши.
Не желая продолжать этот разговор лёжа, я отталкиваю Уокера. Он не сопротивляется. Теперь мы оба сидим на земле, задницы в пыли, а Уайатт стоит над нами с руками, скрещёнными на груди.
Уокер подталкивает меня продолжать. — И что тогда?…
— Я попытался её поцеловать. Просто хотел ощутить её вкус ещё раз. Но она остановила меня. И именно в этот момент появился её жених. Кольца на пальце не было — оно лежало в кармане.
— Чёрт, — бормочет Уайатт, глядя вдаль. — Значит, свадьба завтра?
— Да, — опускаю голову, сдерживая слёзы. Господи, я не хочу плакать. — Завтра она станет чьей-то женой...
— Только если ты не остановишь её, — перебивает Уокер.
Я резко поворачиваюсь к нему, сердце бешено колотится от его слов. — Что?
— Она ведь ещё не вышла за него, верно? Ты что, не смотрел ту серию Друзей, где Рэйчел врывается на свадьбу Росса? Кажется, её слова были: «Всё не кончено, пока кто-то не скажет "согласен"».
— Ты вообще о чём?
— Он говорит: борись за неё. Не отпускай её, не признавшись, что всё ещё любишь, — поясняет Уайатт.
— Я не могу этого сделать.
— Почему? — Уокер снова толкает меня в плечо, но я просто смотрю на него, не отвечая. — Будь на твоём месте я и речь шла бы об Эвелин — я стоял бы перед ней на коленях, умолял бы вспомнить, как хорошо нам было вместе.
— А будь это Келси, я бы её имя себе на задницу набил и спустил бы штаны перед ней, чтобы показать, что теперь она навсегда на мне запечатлена.
Уокер закатывает глаза и смеётся. — Вот это звучит как отличная идея для меня, засранец.
— Ну, у нас обоих есть татуировки в честь наших девушек, так что…— пожимает плечами Уайатт. — Моя мысль ясна.
— У вас у обоих татуировки ради Келси и Эвелин? — спрашиваю я, переводя взгляд с одного брата на другого. Какого хрена я об этом не знал?
— Ага, — отвечает Уокер, поднимая рубашку и показывая татуировку с луной и совой у себя на груди.
— А я свою набил ещё до того, как мы с Келси начали встречаться, — добавляет Уайатт, тоже задирая рубашку и показывая камеру, вытатуированную у него на рёбрах.
— Да чтоб вас… — бурчу я, внезапно осознавая, что, возможно, мы с братьями куда больше похожи, чем я думал — мы все влюбляемся до потери пульса.
Я никогда не рассказывал им про свою татуировку, но, пожалуй, пришло время. Провожу рукой по лицу и начинаю расстёгивать джинсы.
— Э-э… что ты делаешь? — говорит Уокер, отползая от меня, пока я стаскиваю штаны. Он явно думает, что я сошёл с ума — и, честно говоря, я себя именно так и чувствую в последнее время. Но затем я задираю край боксёров, и оба брата видят тату на верхней части моего бедра: девушка на лошади, скачущая вперёд, волосы развеваются, будто она мчится наперегонки с ветром.
— Мать твою, — говорит Уокер, наклоняясь ближе. — Ты набил это ради Шоны, да?
— В колледже, — отвечаю, натягивая бельё и джинсы обратно и выпрямляя ноги. Это было за две недели до того, как я поехал в Вегас, и мы окончательно расстались. Она её никогда не видела. — Она всегда была для меня той самой.
— Мы знаем, — хором говорят мои братья.
— А теперь вопрос: ты дашь ей уйти, Форрест? — подталкивает Уайатт, пнув меня по заднице, пока я всё ещё сижу на земле.
— Всю жизнь потом жалеть будешь, если не попробуешь сказать ей, что чувствуешь и всегда чувствовал, — добавляет Уокер.
Господи, а вдруг они правы? Серьёзно? Мои младшие братья сейчас дают мне советы по отношениям?
Я знаю, что почувствовал той ночью в Вегасе — и это было даже сильнее, чем пятнадцать лет назад.
Я люблю её. Я всегда её любил. И если бы не знал лучше, подумал бы, что она собиралась поцеловать меня в ответ.
Она не сказала мне, что выходит замуж, пока не появился её жених. А сказала бы она вообще? Она действительно счастлива с ним? С той жизнью, которую построила?
Буду ли я эгоистичной сволочью, если поеду туда и спрошу, уверена ли она, что хочет выйти за Брока, этого придурка? Это вообще честно по отношению к ней?
Но даже если нет — будет ли честно по отношению к себе не узнать, есть ли у меня ещё хоть какой-то шанс?
Это риск. Один из тех, на которые я поклялся больше никогда не идти. Она уже отказала мне однажды. И я не уверен, что переживу второй раз.
Но я не могу жить с сожалением. Я не могу просто сидеть завтра и гадать, в котором часу она станет женой другого мужчины, если в глубине души знаю: она всегда была предназначена для меня.
Я должен побороться за неё. Ещё раз. Последний раз.
Вскакиваю с земли, не удосужившись даже отряхнуться, и иду прочь от братьев. Мне нужно как можно быстрее попасть в Вегас.
Лететь? Ехать на машине? Что быстрее — сесть за руль или ждать рейс?
Позади слышу шаги — братья догоняют меня, пока я иду к дому, чтобы сказать маме, что мне нужно что-то перекусить на вынос.
Да, я спешу, но её еда даст мне силы на эту ночь и завтрашний день. Кто знает, сколько времени уйдёт, чтобы найти Шону или выяснить, где именно свадьба? Я даже не уверен, успею ли, но хотя бы попытаюсь.