Первая мысль – показалось. Может, с улицы несет, кто-то мусор жжет. Но нет. Запах был не снаружи, он был здесь, в квартире, и он настойчиво полз в ноздри, становясь все отчетливее.

«Спичка?» — мелькнуло в голове. Нет, я не зажигала. Сигареты? Мы не курим. Паника, еще сонная и ленивая, только-только начала шевелиться где-то глубоко внутри, под грудной клеткой.

Я встала, отставив кружку. Начала методично, по периметру, обходить квартиру. Все розетки выключены. На плите не включено ни одной конфорки. Проверила выключатели. Я заглянула в каждую комнату, провела рукой по стенам у плинтусов — нет, ничего не грелось, не тлело. Но запах усиливался. Он уже был не просто горьким, он был густым, удушающим, настоящим запахом пожара. Сердце заколотилось чаще, паника проснулась, встала во весь рост и закричала.

Я сгребла мирно спящего Лекса в охапку, вынесла его на свой маленький балкон и плотно закрыла за ним дверь.

Побежала в прихожую. Может тянет от соседей? Мысленно представила бабушку Веру, которая живет этажом ниже и вечно забывает кастрюли на плите. Подошла к входной двери, приложила ладонь к дереву — нет, не горячая. Прильнула глазом к щели в районе замка.

И тогда я увидела его. Не пламя, нет. Сквозь узкую щель просачивался не свет, а мутная, серая пелена. Дым. Он был прямо за дверью.

Сердце упало куда-то в тапочки. Рука сама потянулась к ручке. Я распахнула дверь. И увидела ад.

Подъезд был заполнен плотным, молочно-белым, до непрозрачности дымом. Он клубился, перетекал, как живой, заполняя все пространство от пола до потолка, съедая очертания ступенек, перил, почтовых ящиков. Он полз на меня, в мою квартиру, тяжелый и ядовитый. Свет лампочки где-то наверху был лишь жалким мутным пятном.

У меня перехватило дыхание. Паника, теперь уже дикая, слепая, затопила мозг, смывая все логические цепочки. Единственной мыслью, кричавшей на надрыве, было: «Бежать! На улицу!».

Я не думала ни о телефоне, ни о документах, ни о том, что нельзя выходить в задымленное пространство. Инстинкт самосохранения, извращенный и неправильный, кричал только одно: «Дверь! Лестница! Улица!».

Я натянула на пижаму первое попавшееся пальто, сунула босые ноги в сапоги, стоявшие у порога, и, накрыв рот ладонью, рванула в этот дымовой коридор. Это была самая большая глупость в моей жизни.

Пять этажей вниз. Обычно я пробегала их за минуту. Сейчас это была дорога в никуда. Дым обжигал глаза, они мгновенно наполнились слезами, я почти ничего не видела. Я двигалась наощупь, держась за липкие от гари перила. С каждым вдохом в легкие врывалась едкая гарь, вызывая спастический кашель. В горле першило, голова кружилась. Я слышала только собственное хриплое дыхание и гул в ушах.

«Третий этаж, — промелькнуло в сознании, когда я, кашляя, нащупала ногой следующую ступеньку. — Еще немного…».

Но «немного» не наступало. Дышать становилось все невозможнее. Силы покидали меня. Ноги стали ватными, сознание поплыло. Промелькнула мысль, холодная и четкая, как лезвие: «Я не выберусь. Я сейчас упаду здесь, и меня поглотит этот дым. И все. Дима…».

Мир сузился до серой, едкой мути. Я уже не кашляла, а лишь хрипела, пытаясь втянуть в себя хоть каплю воздуха. Колени подкосились, и я начала оседать на бетон ступенек. Мыслей не было. Был только животный, всепоглощающий ужас и понимание, что я пропала. Здесь, в этом дымном мешке, в пяти шагах от выхода, который я уже не смогу найти.

И вдруг чьи-то сильные руки подхватили меня под мышки. Я почувствовала нечеловеческую силу, которая легко приподняла меня, прижала к груди, обитой грубой тканью куртки. Я не видела лица, только смутный контур головы сквозь пелену. Меня понесли. Быстро, уверенно, не спотыкаясь. Я вжалась в этот спасительный силуэт, уже почти без сознания, чувствуя лишь толчки его шагов и низкий, хриплый голос, который говорил что-то сквозь ткань, прикрывающую его рот: «Держись… Сейчас…».

Потом — резкий порыв ледяного ветра. Свежий, обжигающе-чистый воздух ворвался в мои легкие, заставив снова закашляться, но это был кашель жизни. Я жадно, судорожно глотала его, чувствуя, как кислород кружит голову.

Я отключилась.

Очнулась от резкого запаха нашатыря. Мир медленно проплывал перед глазами, собираясь в размытые пятна. Я лежала на носилках, закутанная в серебристое одеяло.

Надо мной склонились два лица в масках — врачи скорой. Машина никуда не ехала, мы стояли прямо у моего подъезда, вокруг которого суетились пожарные в касках, а из распахнутой двери валил густой, черный теперь уже дым.

«Живая, — сказал один медик другому. — Отходит. Дыши, девушка, глубже».

Я пыталась говорить, но только срывалась на кашель. Со стороны на меня смотрели перепуганные лица соседей, сбежавшихся на шум.

И среди них — его лицо.

Он стоял чуть поодаль, опираясь руками о колени, тоже отчаянно кашляя. Его куртка была в саже, лицо испачкано дымом и потом. Это был Владимир, мой сосед с четвертого этажа, с которым мы обычно лишь кивали друг другу при встрече.

Пожарные быстро все потушили. Оказалось, что в квартире на втором этаже остался один десятилетний мальчик, который решил что-то разогреть, не справился с конфоркой и поджег масло. Испугался, попытался залить пламя водой, чем только усугубил все. Сам ребенок смог переждать на балконе, пока пожарные боролись с огнем.

Медсестра дала мне попить воды и успокоительное. Руки у меня тряслись. Я смотрела на Владимира, который, откашлявшись, выпрямился и наши взгляды встретились. Я хотела сказать ему спасибо, сказать что-то огромное, пронзительное, но из груди вырвался лишь хриплый, сдавленный шепот:

— Владимир… Спасибо.

Он молча кивнул, устало вытер лицо рукавом. В его глазах читалось то же потрясение, что и у меня.

Мы были связаны теперь не просто стенами дома, а чем-то гораздо более серьезным. А день, начавшийся так обыденно, с чашки чая в тишине, теперь был разделен на «до» и «после» резкой, дымной чертой.

И пахло уже не чаем и не печеньем. Пахло страхом, чужим героизмом и жизнью, которая внезапно, в самый разгар самого обычного дня, подарила второй шанс.

Машины пожарной службы и скорой помощи уже уехали.

Я провела на улице столько времени, сколько могла. Одна только мысль, что нужно войти в подъезд, где еще очень сильно пахнет гарью, приводила в ужас. И только когда окончательно замерзла, я решила вернуться домой.

После того, как оказалась в квартире, я первым делом открыла все окна несмотря на то, что была зима. Очень хотелось поскорее вывести из дома этот мерзкий горьковатый запах.

Потом я впустила в тепло Лексуса. Он изрядно замерз, но при виде наполненной кормом миски, гордо зашагал к ней, чтобы подкрепиться.

У меня не было с собой телефона, поэтому позвонить Диме я смогла только теперь.

— Ты только не волнуйся, — начала я разговор.

Естественно, для Димы это был сигнал — что-то случилось. После того, как он узнал, что в подъезде был пожар, он, конечно, без промедления приехал домой.

— Как ты? — с порога начал задавать вопросы Дима. — Как ты себя чувствуешь?

— Димуль, всё уже хорошо, я в полном порядке, — поспешила его успокоить.

— Что произошло?

Я пыталась, как могла, смягчить рассказ. Хотела поведать о произошедшем так, чтобы Дима не переживал. Но тихий, еще хриплый и дрожащий голос выдал меня «с потрохами».

Я призналась Диме, что я совершенно потеряла голову от паники. Мне показалось, что нужно срочно бежать. И я рванула в подъезд, чтобы выскочить на улицу.

— Это была ужасная ошибка! Я начала кашлять, у меня кружилась голова, стало нечем дышать. Я поняла, что не смогу найти выход, и мне стало по-настоящему страшно. Я уже почти теряла сознание, просто прислонилась к стене и сползала...

— Марьяночка, милая.

Дима обнал меня очень нежно, бережно. Я дрожала, но продолжала:

— И тут, как в кино, появился наш сосед Владимир с четвертого этажа. Видимо, услышал мой кашель. Он не растерялся, подхватил меня на руки, завернул край своей куртки мне на лицо и вынес меня, как слепого котенка, на свежий воздух.