— Ты уверена? Я не хочу тебя стеснять...

— Абсолютно, — я улыбнулась, снова чувствуя, как по коже бегут мурашки — уже не от холода за окном, а от осознания того, что вот, сейчас, всё изменится. — Диван отличный. Или... можешь занять половину кровати.

Последнюю фразу я выдала уже почти шёпотом, отводя глаза к кружке.

В комнате повисла тишина, наполненная только шумом дождя и громким стуком моего собственного сердца. Это предложение висело в воздухе — смелое, немного пугающее и бесконечно желанное.

Он больше не спорил. Просто тихо сказал:

— Спасибо. Ты меня прямо спасаешь.

И в этот момент стало ясно, что эта ночь не закончится с приходом утра.

Она стала началом чего-то нового, тёплого и очень важного, рождённого под аккомпанемент дождя.

Дима — это тот человек, которого я долго-долго ждала и искала. И теперь мне не нужно никаких знаков, чтобы знать это.

После той ночи Дима оставался у меня регулярно. Я готовила завтраки по утрам, стараясь порадовать Диму. Вечерами с нетерпением ждала встречи.

Я была счастлива, что судьба подарила мне шанс быть с человеком, который любит меня, и которого люблю я.

Пока я была в больнице мы очень сблизилась с сестрой. Она часто забегала ко мне в палату, чтобы узнать как мои дела, рассказать о моем Лексусе.

— Ты знаешь, он очень требовательный! Каждый день ждет, когда же ты вернёшься, — шутливо поддерживала меня Маша, и я не могла не смеяться.

Мы много разговаривали. За своими проблемами я даже не заметила, что сестренка стала совсем взрослой.

В детстве мы с Машей были как две противоположные стихии. Я, старшая, всегда стремилась к независимости и порядку, в то время как она, полная энергии и любопытства, постоянно искала приключения.

Наши характеры часто сталкивались, мы не могли найти общий язык.

Маша всегда пыталась вмешаться в мои занятия, будь то чтение книги или рисование. Я, в свою очередь, не упускала возможности оттолкнуть ее, требуя оставить меня в покое.

Часто мы ссорились из-за мелочей: она могла забрать у меня сладости, а я — отобрать у нее игрушку. Эти детские конфликты казались нам важными, но на самом деле были лишь отражением нашего неумения слышать друг друга.

Теперь, когда мы стали взрослыми, я понимаю, что эти разногласия в детстве были лишь этапом.

После моего возвращения домой из больницы, Маша стала приходить ко мне в гости гораздо чаще.

Чем больше мы общались, тем ближе становились. Мы смеялись над старыми конфликтами, вспоминая, как не ладили в детстве, и это вызывало у нас улыбки.

То, что меня сбила машина и я попала в больницу, только ускорило наше сближение. Как говорится: «Не было бы счастья, да несчастье помогло!».

Маша научилась заботиться не только о Лексике, но и обо мне. Она стала не просто младшей сестрой, а настоящей подругой, с которой можно обсудить всё на свете.

В выходные Маша забегала ко мне в гости. С каждым визитом наши разговоры становились всё более откровенными. Мы стали ближе, чем когда-либо. Я поняла, что эти встречи не только помогают мне восстановиться, но и укрепляют нашу связь как сестёр.

— Привет! Как ты? И как Лекс, мой пушистый подопечный? — неизменно спрашивает она, входя в квартиру.

— Поживаем, — отвечаю я, почувствовав, как тепло её заботы окутывает меня.

Маша всегда сразу направляется к коту, который, кажется, тоже скучает по ней. Она приседает на пол и начинает играть с ним, а Лекс, забыв о своих королевских манерах, радостно наворачивает круги вокруг неё.

Каждый её визит напоминает маленький праздник. Она приносит не только вкусняшки, но и заряд положительных эмоций.

Пока я утопала в своих проблемах, моя сестра успела закончить школу и поступить в университет на экономический факультет.

Она много рассказывает о своих делах, учёбе, друзьях, и её рассказы полны юмора. Она умеет так весело описывать даже самые обыденные вещи, что я смеюсь до слёз.

***

Как-то Маша пришла прямо из универа. Она сияла, как новогодняя гирлянда, и от этого в комнате стало светлее.

— У нас появился новый препод, и он такой строгий, что даже Лекс бы его испугался, — с порога заявила Маша, сбрасывая ботинки в прихожей.

Я отложила книгу и представила, как кот с недоумением смотрит на нового преподавателя. Улыбнулась сестре.

Невозможно было не заметить загадочную полуулыбку на лице Маши. И я уставилась на младшую сестру.

— Ничего еще не хочешь рассказать? — уточнила я, хотя уже предполагала ответ.

— Да! — Машка плюхнулась на диван рядом со мной и тут же начала лихорадочно рыться в сумке. — Вот, смотри! — Она достала телефон и сказала, глядя на экран, — Это Матвей.

На фото был парень с темными волосами и легкой улыбкой. Взгляд умный, но в то же время какой-то… беззащитный.

— Интересный, — констатировала я.

Маша закатила глаза. — Он умный, начитанный, разбирается в искусстве, хотя учится на том же факультете, что и я. И с ним так легко! Мы можем говорить часами…

Машка замолчала, задумавшись, и я поняла, что этот Матвей уже сумел занять в ее голове гораздо больше места, чем просто «однодумающий».

— А он… — я подбирала слова, стараясь не произносить как занудная старшая сестра, — он тоже так увлечён вашим общением?

Маша улыбнулась в ответ.

— Пока не знаю. Но мне кажется… да.

И в ее глазах мелькнуло что-то теплое, что заставило меня улыбнуться в ответ.

— Ладно, рассказывай дальше.

И Маша начала — с жаром, с подробностями, с той лёгкостью, которая бывает только тогда, когда сердце уже решило, что этот человек — важен.

А я слушала и думала: «Господи, пожалуйста, пусть этот Матвей... окажется хорошим. Пусть он ценит её. Пусть он понимает, какое это сокровище — её щедрое, ни капли не ожесточённое сердце».

Я слушала, как она, смущённо рассказывает о том, как он помог ей донести тяжелые учебники после лекции и как они потом пили кофе в студенческой столовой, разговаривая ни о чем и обо всём.

В её голосе звенела та самая трепетная нотка, которую невозможно подделать, и в её глазах светились целые галактики.

И моё сердце, такое опытное и уже немного уставшее, сжалось от внезапного страха. Не за себя — за неё. За эту её хрупкую надежду. Внутри меня поднялся немой материнский вопль, мольба ко вселенной:

«Пожалуйста, пусть он не окажется тем самовлюблённым типом, что играет чувствами. Пусть он не заставит её сомневаться в себе.

Пусть он будет тем, кто, как и я, увидит в её болтовне не пустую речь, а целый водопад мыслей и искренности. Пусть он будет тем, кто, как и наш Лекс, потянется к её теплу и ответит ей взаимной лаской.».

Я ничего не сказала вслух, только потянулась и взяла её руку в свою.

— Расскажи ещё, — мягко попросила я. — А какие у него глаза?

И она, светясь, погрузилась в рассказ с новым воодушевлением, а я слушала и тихо, изо всех сил, продолжала надеяться.

Когда Маша уходила, я чувствовала, что обрела что-то важное — доверие и близость, которые, казалось, потерялись в повседневной суете.

Простые визиты Маши стали для нас обеих настоящим источником радости и поддержки, и я с нетерпением ждала её следующего прихода.

День за окном раскатывался по небу бледным, выцветшим от зимы солнцем.

Я сидела на кухне, прижав ладонями кружку с чаем, пытаясь вытянуть из нее последние капли тепла. В квартире было тихо — та особая, густая тишина, что наступает, когда ты в ней один, и она принадлежит только тебе.

Дима на работе, его утренние следы в виде чашки в раковине и разбросанных носков уже стали обычной частью нашей повседневности, как будто так и должно быть. Ничего не происходило. И в этом была своя, особая, меланхоличная прелесть.

Я допила чай, наслаждаясь этой безмятежной скукой, и вдруг поймала себя на мысли, что воздух стал каким-то… острым. Горьковатым. Я принюхалась. Пахло дымом.