Каждый его приезд превращался в праздник. Он приезжал ненадолго, и я старалась запомнить каждую секунду, каждый его взгляд, каждую интонацию.

Мы гуляли по набережной, наслаждаясь прохладным воздухом, и он рассказывал о своих планах, о новых контрактах и успехах. Я слушала, гордилась им, но даже в такие моменты где-то в глубине души шевелилось холодное, рациональное сомнение: сможет ли этот человек, окружённый роскошью и привыкший к другому ритму жизни, когда-нибудь понять и принять мою простую, провинциальную реальность? Не скучает ли он со мной?

Однажды ночью, когда город засыпал, а фонари на набережной начинали один за другим гаснуть, он обнял меня и прошептал:

- Знаешь, Марьяна, ты — моя муза. В твоём присутствии мир обретает смысл.

Его слова были такими приятными. Но, увы, они растворились в воздухе, оставив после себя лишь лёгкий шорох сомнения, похожий на шелест осенних листьев. Вопросы о том, кем я являюсь для него на самом деле, так и остались без ответа.

***

С каждым разом я всё явственнее чувствовала, что за этой идеальной, блестящей оболочкой скрывается нечто более сложное и тревожное.

Даже на Новый год, самый семейный и тёплый праздник, он не смог приехать, хотя за неделю до этого осыпал меня обещаниями и строил планы.

Я снова осталась одна, глядя на ночное небо, усыпанное чужими звёздами, и тщетно пытаясь вызвать в себе ту радость и уверенность, которые дарили его слова, теперь уже путающиеся и тускнеющие в моих воспоминаниях.

Праздник мне пришлось встречать с родителями и младшей сестрой Машкой. Родители — моя тихая гавань, их я обожаю и всегда рада провести с ними время. Но Машка с её шестнадцатилетним максимализмом — настоящая кость в горле. Она всё видит в черно-белых тонах, не признавая полутонов.

- Ну что, сестрёнка, опять твой принц на Мерседесе не прискакал? — ехидно подкалывала она, наливая себе лимонад. — Никому ты не нужна, вот и празднуешь с нами.

Я лишь отмахивалась, делая вид, что меня это не задевает. Но где-то в глубине души её слова падали на благодатную почву. «Неужели и я была такой же в её годы? — размышляла я. — Когда-нибудь она поймёт, что жизнь гораздо красочней и сложнее, чем эти прямые линии её банальных суждений».

В День Святого Валентина мы с Ростиком снова не смогли встретиться. Очередной срочный звонок, очередные извинения. Я уже почти смирилась, что этот день пройдёт под знаком одиночества, но на следующее утро под моим окном затормозила его знакомая машина. Сердце ёкнуло, забыв все вчерашние обиды.

Я выскочила на улицу. Он стоял, прислонившись к машине, с огромным, до безобразия роскошным букетом алых роз.

- Садись в машину, малыш, — сказал он, широко улыбаясь и открывая передо мной дверь.

Я попыталась сделать обиженное лицо.

- Куда это мы вдруг собрались? — произнесла я с наигранным упрёком, но ноги уже сами несли меня к заветному пассажирскому креслу. — Вчера тебя не было, а сегодня я…

Дверь с моей стороны мягко захлопнулась, прервав мою жалобную тираду.

Ростик запрыгнул на место водителя, развернулся ко мне, взял за подбородок и резко, почти по-хозяйски поцеловал в губы. В этот миг все мои вопросы, претензии и сомнения мгновенно улетучились, испарились под давлением его настойчивости. Он включил спокойную романтичную музыку, и мы понеслись по знакомым улочкам.

- Вот и приехали, — минут через двадцать сказал он, останавливаясь у тротуара.

Я ахнула, выглянув в окно:

- Это же тот самый новый ресторан, о котором все говорят! Я так мечтала сюда попасть!

- Я знаю, — довольно произнес он, и его уверенность снова показалась мне обаятельной.

Нас проводили к столику у огромного панорамного окна, откуда открывался шикарный вид на заснеженный город и реку. Я была на седьмом небе от счастья.

- Этот вечер никто не сможет испортить, — с уверенностью заявила я, сжимая его руку.

Но я ошибалась.

***

В этот момент к нашему столику подошёл официант. Молодой парень, лет двадцати, с усталым, но добродушным лицом и бейджиком «Олег».

- Добрый вечер. Меню для вас, — он с лёгкой улыбкой протянул нам два огромных кожаных фолианта.

- Здравствуйте, — ответила я, стараясь быть как можно приветливее. — Подскажите, что-нибудь на ваш вкус, пожалуйста. Я у вас впервые, совсем растерялась от такого выбора.

Олег кивнул и уже открыл рот, чтобы что-то предложить, но Ростик, который до этого момента с ленивой снисходительностью разглядывал зал, вдруг изменился в лице. Его спокойствие куда-то испарилось.

- Я бы рекомендовал вам наше фирменное блюдо — утку по-пекински. Её готовит… — начал Олег.

Но Ростик резко перебил его, даже не взглянув в мою сторону. Его голос, обычно бархатный и спокойный, стал резким и металлическим.

- Да что ты вообще можешь нам предложить? — с откровенным недовольством процедил он, уставившись в меню, словно оно его оскорбило. — Что-то действительно стоящее?

Я замерла, почувствовав, как по спине пробежали мурашки. Я никогда не видела его таким.

Олег смутился, покраснел, но попытался сохранить профессиональное достоинство.

- Утка — это наше самое популярное блюдо, у неё превосходные отзывы, шеф…

Ростик поджал губы, и его взгляд стал по-настоящему жёстким.

- Ты даже не знаешь, что нам предложить! Ты здесь не для того, чтобы просто стоять с блокнотом и заученно тараторить! Понабирали тут каких-то… по объявлению, не разбирающихся ни в чём.

Мне стало невыносимо стыдно и неловко. За Олега, за себя, за весь этот внезапно испорченный вечер. Я попыталась сгладить ситуацию, нащупывая под столом руку Ростика, но он дёрнулся и отстранился.

- Всё хорошо, Олег, спасибо, — поспешно сказала я, стараясь улыбнуться. — Давайте, пожалуйста, ту самую утку. Для начала.

Но Ростик буквально взорвался. Он не кричал, но его голос, низкий и злой, прокатился по тихому залу, заставив пару за соседним столиком обернуться.

- Нет! Нам не нужна твоя утка! Принеси нам самые дорогие позиции меню! И вино, соответствующее. Быстро!

Он даже не смотрел на официанта, произнося это. Тот, побледнев, кивнул и быстро ретировался. В воздухе повисла тягостная пауза. Я не могла молчать.

- Зачем ты так? — тихо спросила я, чувствуя, как у меня дрожит голос.

Он наконец отвёл взгляд от окна и уставился на меня. В его глазах читалось раздражение — и на меня тоже.

- Как?

- Это было очень грубо, Ростик. По-хамски. Он же просто выполняет свою работу.

Он на секунду замолчал, и я увидела, как по его лицу пробежала тень. Он будто поймал себя на чём-то, сделал над собой усилие. Раздражение мгновенно испарилось, сменившись привычной ласковой маской. Он даже улыбнулся.

- Да, ты права, прости, малыш. Я просто так хотел, чтобы для тебя всё было идеально. Выбирал лучшее. Нервы сдают, дела эти… Ты же понимаешь?

Его объяснение прозвучало гладко и убедительно. Но осадок остался. Через некоторое время Олег принёс заказ — несколько изысканных блюд, которые выглядели как произведения искусства. Ростик уже был спокоен и любезен.

Однако, едва официант развернулся, чтобы уйти, Ростик снова скривился.

- Это вообще можно есть? — его голос снова зазвучал презрительно и громко.

Олег остановился, вежливо выслушивая клиента.

- Спасибо, Олег, всё прекрасно! Можете идти! — почти выкрикнула я, пытаясь смягчить слова Ростислава, и снова послала бедному парню извиняющуюся улыбку.

Мы просидели в ресторане ещё некоторое время. Ростик снова стал прежним — обаятельным, внимательным, остроумным. Он шутил, рассказывал забавные истории, и я почти забылась, почти поверила, что тот инцидент — всего лишь досадная случайность, сбой в его безупречной программе.

Но это было не так. Вечер, который должен был стать идеальным, был безнадёжно испорчен. Но не поведением официанта, а внезапной, прорезавшейся сквозь лоск грубостью человека, в котором я так отчаянно хотела видеть только свет. Эта маленькая, уродливая сцена оцарапала мою душу, поселила глубоко внутри тревожное, холодное сомнение. «Если он так может с чужим, просто потому что тот находится ниже его на социальной лестнице, то что скрывается за его отношением ко мне? Так ли у нас всё хорошо, как мне так хочется верить?» И тот самый главный вопрос, который я боялась задать себе вслух: «а знаю ли я его вообще?»