Когда поток покупателей немного утихает, я снова бросаю взгляд на Эвелин. Её взгляд прикован к Кайденс, которая всё ещё спит в коляске.

— Она такая красивая, — бормочу я, но Эвелин слышит меня.

— О. Спасибо.

— Она вылитая ты.

— Правда? — Она поднимает голову и улыбается, не совсем веря. — А я вижу в ней Джона.

Одно только упоминание его имени заставляет моё сердце забиться быстрее. Я подхожу ближе, заглядывая в коляску, чтобы получше рассмотреть ту маленькую девочку, которую мне хочется защитить от всех дерьмовых сторон жизни — особенно учитывая, что она уже столкнулась с ними ещё до рождения. И отчасти в этом есть и моя вина.

— Нет уж. Это всё ты, Эвелин. У Джона с его паршивой рожей не может быть никакой заслуги в такой красоте. У неё твой нос, твои длинные ресницы, даже эти светлые волосы.

Эвелин пристально смотрит на меня.

— Наверное, я просто стараюсь увидеть его в ней.

Наши взгляды встречаются, и вдруг мне становится трудно дышать.

— Эвелин… — начинаю я, не зная, что сказать, но чувствуя, что что-то нужно.

— Извините? — Голос справа отвлекает меня от Эвелин, и я внезапно вспоминаю, что вообще-то здесь работаю. — Я бы хотел купить немного варенья.

Эвелин закладывает волосы за ухо и возвращается к своему прилавку, а я обслуживаю следующего покупателя. За ним подходят ещё люди, и даже Эвелин делает продажу, прежде чем снова обращается ко мне:

— Где Келси-то?

— Не знаю. Что-то три кофе долго варятся, да?

Эвелин поджимает губы.

— Ага. Ещё и в туалет хочу.

— Иди, — говорю я. — Я присмотрю за твоим прилавком.

— Не это меня беспокоит, — говорит она, бросая взгляд на коляску. — Ребёнок…

— А, — говорю я, не думая, — могу и за ней тоже присмотреть.

Глаза Эвелин расширяются. — Ты уверен?

Нет. Я, блять, совсем не уверен. Но что теперь говорить — пошутил?

— Мы справимся. Она же спит, да?

Эвелин смотрит то на меня, то на дочь, и, наконец, вздыхает: — Ладно. Я быстро. — Указав пальцем в мою сторону, она неспешно удаляется, предоставляя мне прекрасный вид на свою задницу, которой я уже столько раз любовался. И я вдруг вспоминаю, насколько она невероятна — особенно потому, что после рождения Кайденс у Эвелин появилось чуть больше округлостей, и, на мой взгляд, это делает её ещё сексуальнее.

Задаваясь вопросом, не заметил ли кто-нибудь, как я на нее смотрел, я возвращаюсь к нашим прилавкам, чтобы убедиться, что все на месте. Я кладу еще несколько пакетиков со смесью специй и баночек с джемом на стол, заполняя пространство, оставшееся после последних проданных товаров. Кассу Эвелин прячу под стол, чтобы кто-нибудь мимо проходящий не утащил. Даже начинаю загружать пустые коробки в кузов грузовика, чтобы отвезти обратно на ранчо.

И тут происходит немыслимое. Кайденс начинает плакать.

Я бросаю коробку прямо на землю и бегу к коляске — маленькая блондиночка ревёт так, будто её вывел из себя лёгкий ветерок.

— Эй, всё в порядке. Всё хорошо. — Не зная, что ещё делать, я расстёгиваю ремешки, подумав, что, может, ей неудобно. Но она начинает плакать ещё громче. Тогда я делаю то, что кажется естественным — беру её на руки и прижимаю к себе так, как умею.

Я никогда раньше не держал младенцев. Чёрт, единственные дети, которых я вообще вижу, — это те, кому я преподаю верховую езду. Но они все в разы старше этой крохи.

Похоже, я всё-таки что-то делаю правильно, потому что она начинает успокаиваться, и вот уже смотрит на меня, пока мы прогуливаемся.

— Привет, малышка, — говорю я, будто она может поговорить со мной. Её глаза расширяются, изучая меня, и вдруг одна из её пухленьких ручек бьёт меня по лицу. — Ого. Эй. Я же делаю, как ты хотела, Кайденс. Тебе не нравилось в коляске — я тебя достал. Мама скоро вернётся, а пока придётся потерпеть меня, ладно?

Она улыбается беззубой улыбкой и издаёт восторженный визг — я считаю это победой.

— Вот так. Мы с тобой — команда, да? Пойдём прогуляемся? — говорю я, проходя под тентом, накрывающим наши прилавки. Я начинаю покачивать её на руках, медленно идя по улице, вдоль которой стоят торговые ряды.

Люди машут нам, пока мы проходим мимо. Я даже поднимаю её ручку и делаю вид, будто она машет в ответ, отчего все улыбаются. Кайденс дрыгает ножками и лепечет, пока мы отдаляемся от палатки, но мне плевать. Главное, она улыбается и счастлива, так что, по мне, пусть хоть всё варенье украдут — только бы она не расплакалась снова.

Что-то внутри меня щёлкает — чувство цели, накрывшее меня так сильно, что чуть с ног не сбивает. И когда я смотрю на малышку на руках, я вижу в ней своего лучшего друга. Это едва уловимо — форма губ, золотистые крапинки в зелёных глазах, которые она точно унаследовала от Джона.

Но меня поражает и что-то еще — я просто не могу понять, что именно.

И времени на размышления нет, потому что Эвелин подбегает к нам в панике, со слезами на глазах и дрожащими руками.

— Боже мой! Вот ты где! — Она вырывает Кайденс из моих рук и прижимает её к себе, закрыв глаза и вдыхая её запах.

— Эй. Всё в порядке. Она проснулась и разозлилась, я её достал и пошёл гулять. Это её успокоило.

Когда она открывает глаза и смотрит на меня, в её голубых глазах я вижу страх, которого раньше никогда не видел.

— Я подумала, что её увезли. Я подумала, что её украли.

Я тут же хмурюсь.

— Кто, чёрт возьми, мог её украсть? Ты же сама попросила меня присмотреть за ней, помнишь?

— Я знаю, знаю. Просто…

— Кто, чёрт побери, мог её забрать, Эвелин? — спрашиваю я, сжав зубы. И слова, которые она произносит, едва не сбивают меня с ног:

— Родители Джона. Они оспаривают опеку.

— Какого черта вообще происходит? — сижу под тентом, вернувшись после того, как Келси наконец принесла нам кофе. И я не дурак. Судя по тому, что половины её стакана уже нет, она наверняка нарочно тянула время, чтобы дать мне и Эвелин возможность поговорить. Возможно, десять минут назад это было даже кстати.

Но с тех пор у меня голова просто кругом — столько всего произошло с самого утра, как я пришёл на рынок.

— Сумасшествие, да? — спрашивает Келси. Она смотрит на меня сверху, делая ещё глоток.

Я держу свой стакан между коленями, наклонившись вперёд, но пить сейчас — последнее, что мне хочется. — Не понимаю. С какой стати они вообще решили это затеять?

Эвелин снова целует Кайденс в макушку, всё ещё не выпуская её из объятий с тех пор, как вырвала её у меня из рук.

— Я не знаю. Мы не общались с ними с похорон. Они не связывались со мной после рождения Кайденс. Я и сама не стала выходить на контакт — чувствовала, что они не одобряют, что у Джона ребёнок от женщины, на которой он не собирался жениться. Но почему сейчас? Почему спустя шесть месяцев?

Я качаю головой и встаю со стула. — Может, мне стоит с ними поговорить?

— Нет, — умоляет Эвелин, а Келси качает головой. — Пока я не найму адвоката. Я не хочу, чтобы они использовали мои слова против меня, Уокер.

— Она права, — подтверждает Келси.

— У тебя есть кто-то на примете?

— Пока нет, — Эвелин опускает взгляд. — Я никому ещё не звонила. Наверное, я всё ещё пытаюсь осознать это. До конца не поняла, насколько всё серьёзно, пока не вернулась и не увидела, что моей девочки нет. — По её щекам снова катятся слёзы. — Я правда подумала, что её забрали… что это были они.

— Прости, Эв. Я бы ни за что не ушёл, если бы знал, как тебя это напугает.

— Всё в порядке. Это не твоя вина. Ты не знал.

— Но, может быть, это сигнал, что тебе пора что-то предпринять, — вставляет Келси. — Ты ведь не знаешь, на чём они основывают свой иск. А пока не узнаешь, будешь жить как на иголках.

— Я знаю, — вздыхает Эвелин, снова прижимаясь к дочери.

— У меня есть приятель — Чейз, адвокат, — предлагаю я. — Его офис в городе. Могу позвонить ему.

— Не надо, — отвечает Эвелин. — Я справлюсь сама.