— А синяк на скуле был изумительный. Грубый. Такой, что хотелось его коснуться. Не из жалости — из-за его притягательности. Живой.

Он поворачивается, смотрит на меня. Взгляд — тяжелый, давящий. Улыбка — мягкая, почти теплая. Почти. Но я знаю, что за ней скрывается. Она играет. Вспоминает не из ностальгии — ради власти.

— В тот момент я осознала, кто ты на самом деле. Ты не просто лидер стаи — ты её воплощение. Настоящий Альфа. Я стремилась быть не просто рядом, а частью тебя. Я хотела стать неотъемлемой частью твоей силы, чтобы твоё стало моим.

Я молчу. Всё, что она сказала, — правда. Тогда я действительно был в огне. Она была как зажигалка, брошенная в бензобак. С полувзгляда вспыхивали искры. Одно слово — и мы уже срывали друг с друга одежду.

Это не было нежностью. Это была схватка. Кто кого крепче схватит? Кто кого сильнее прижмёт? Кто вырвет крик из чужой груди? Мы не занимались любовью.

Сжимал её за горло, пока она не переставала дышать, а потом сам же возвращал воздух поцелуем. Она впивалась ногтями, оставляя следы до крови — чтобы все видели, что был.

Имел её там, где хотел — на столе, на полу, в душе, в машине — плевал на место, время и свидетелей, главное, чтобы внутри, глубоко, до стонов и следов на коже.

Срывали одежду, не считая — только звук рвущейся ткани, царапины на спине, запотевшие стёкла.

Она не была той, кого берегут. И не хотела быть. Её не интересовало «до» и «после». Только «сейчас». Только как глубоко я войду. Селена шептала грязные слова, выгибалась, цеплялась за стены, и я знал — она не играет.

Именно за это я её и брал — жадно, резко, везде, где хотелось. Потому что с ней не нужно было притворяться.

Но сейчас? Смотрю на неё — и ничего. Ни злости. Ни желания. Ни тяги. Как будто тот огонь сдох. Осталась зола, дым без жара. Перегорело. Она может шептать, как было. Напоминать, как я держал её за волосы, как кончала, шепча моё имя. Может даже тянуться, ластиться, напоминать, что когда-то я её хотел. Но я — нет. Больше нет.

Потому что внутри всё давно вибрирует в противоположную сторону. К той, чья кожа запоминается не из-за привычности, а потому что в ней заключён правильный код. Это инстинкт. Притяжение на уровне животного.

К той, чьи ароматы не смешиваются, а создают гармонию. Они успокаивают и одновременно возбуждают. Волк рычит на её имя даже во сне.

Селена делает шаг. Плавный. Решительный. Словно она всё ещё обладает силой.

Тело не откликается: движение есть, но в нём — пустая механика, без желания, без внутреннего отклика. Перехватываю её руку резко, с тем нажимом, который не допускает двусмысленности.

— Селена. Не сегодня, — произношу спокойно, но в этих двух словах — закрытая дверь, за которой для неё больше ничего нет.

— Ну как скажешь, мой Альфа, — тянет Селена, и её улыбка — как ядом покрытый нож: блестит, режет и пахнет не тем, чем должна.

Уходит медленно, с достоинством, но след остаётся — густой, навязчивый запах и раздражение, которое въедается в кожу, как яд под когтями.

К середине дня я уже за пределами стаи: контракты, встречи, бумаги — взрослая власть не терпит пауз. Но всё это — вхолостую, если внутри гудит одно: её запах.

Брендон за рулём. Молчит, как положено. Если рядом с тобой альфа, который испытывает сильные чувства к омеге, то лучше не вмешиваться.

К воротам возвращаемся под вечер. Солнце садится медленно, размазывая свет по верхушкам деревьев — будто кто-то пролил золото по веткам.

Охрана узнаёт — ворота отворяются без слов.

Я только скидываю куртку на стул — и тут влетает Сэм. Запыхавшийся. Взгляд его метался, словно у дикого зверя, почуявшего опасность.

— Райан…

Голос Сэма срывается — резко, надломлено. Это не «что-то». Он не тревожит по пустякам. Никогда.

Разворачиваюсь.

— Что? — Глухо. Покой окончен. Я это уже знаю.

— Там… новенькая, — выдыхает он и осекается. Смотрит мимо, будто не может сказать.

Молчание тянется слишком долго.

— Белла? — Уточняю. Сердце мгновенно отзывается. Он кивает. Одно движение — и всё решено. Я в пути. Без слов, без вопросов.

Бар бьёт с порога — глухой бас, пьяная ярость, запах волчьей гари, перемешанной с потом, алкоголем и возбуждёнными феромонами.

Что она, чёрт побери, здесь забыла?

Вошёл — и встал, будто врезался в бетон. Она — на столе, освещённая жадным светом, движется, как ток по оголённым жилам.

Юбка едва держится, топ туго затянут. Кожа влажная, губы словно вытерты ладонью. Взгляд мутный, зрачки расширены. Движения плавные, но неуверенные. Это не просто алкоголь. Её куда-то унесло.

Внутри неё пробудилась волчица и теперь танцует, словно каждый взгляд — это не угроза, а знак приглашения.

Она извивается, словно тело не слушается, а живёт само — грудь ходит ходуном, живот подрагивает, руки цепляются за воздух.

Один из самцов приближается к её бедру, и она не отстраняется. Улыбается с лёгкой, расплывчатой улыбкой, в её зрачках горит огонь.

В этом напитке содержится нечто большее, чем просто алкоголь. Его аромат, напоминающий дурман, проникает в ноздри, вызывая ощущение чего-то сладкого, липкого и манящего.

Это не просто веселье и опьянение — это воздействие химического вещества. Оно вызывает жар, делает тело податливым, а разум — затуманенным, делая омегу беззащитной и доступной.

Внутри меня что-то бушует, теряя всякую самодисциплину. Она принадлежит мне. Но сейчас она ведет себя так, словно я не оставил на ней свой след.

— Кто дал ей это? — рычу в сторону бармена.

Он бледнеет, отступает, его взгляд мечется в поисках укрытия. Но уже поздно. Я выхожу на сцену.

Делаю шаг. Моя рука ложится на её талию — жар, словно обожжённая кожа. Влажная, пульсирующая под моими пальцами. Она вздрагивает, пытается оттолкнуть. Слабо. Бестолково. Как пьяная кошка.

— Не трогай… — лепечет, заплетается языком.

Но тело уже знает. Прижимается. Узнаёт силу.

— Белла, — шепчу ей на ухо. Тихо. Ровно. — Игра закончена. Дёргается — поздно. Я срываю её со стола, подхватываю: трофей, за который больше не нужно драться — волчица внутри уже признала, кто здесь право имеет.

— Что ты творишь? — Голос звучит хрипло, дрожит, как будто вот-вот сорвётся на слёзы. Почти стон.

Я молчу, потому что это не Белла — не её голос, не её взгляд, не её воля. Это возбуждение, запах, необычная химия в крови — словно кто-то вложил в неё чужие эмоции.

Кто-то хотел её опозорить. Раздеть на глазах у стаи, превратить в чужую игрушку.

Выношу её на руках — молча, сквозь клубы дыма и взгляды, которые мгновенно опускаются.

Потому что сейчас я — не мужчина. Альфа. Хищник, который унес свою омегу и будет рвать за неё без предупреждения.

Четырьмя часами ранее.

Он отпустил меня — и я ушла. Резко. Упрямо. С прямой спиной. Ноги подкашивались, внутри всё жгло, но я не обернулась. Ни разу. Хотя знала — он смотрит мне вслед.

Как же он меня бесит. Самонадеянный, уверенный, будто уже вожак. Будто имеет право прикасаться. Уносить. Ставить на место — перед всей стаей. Пусть сначала им станет. Официально. Пусть сначала меня спросит.

Злость кипит под кожей. Кажется, если не дать ей выход — разнесу что-нибудь. Или кого-нибудь.

На пути к дому взгляд цепляется за старую качель. Ту самую. С детства. Скрипела, когда я в ней раскачивалась босая, с лохматым «чёрным ёжиком» вместо причёски. Мама тогда смеялась. Говорила, я неукротимая.

Теперь — просто злая.

Пинок. Верёвка рвётся. Доска падает в траву. Громко, хрустко. Будто внутри меня тоже что-то сломалось.

— Воу, подруга, — раздаётся сбоку женский голос.

Я разворачиваюсь резко. Почти рычу.

Передо мной — девушка примерно моего возраста. Чёрная футболка, рваные джинсы, волосы стянуты в хвост. Запах — омега. Нейтральный, почти невесомый. Смотрит открыто. Без страха. Просто с интересом.