Утро — по распорядку: пробежка, проверка постов, распределение заданий. Рей уже с рассвета гоняет щенков — к завтрашнему дню будут выть от усталости. И правильно.

Но Беллу я нахожу не там, где ожидал. Не у дома. Не на границе. В центре.

Она стоит у края арены, где дозорные проводят свои спарринги. Не прячется в тени, не уходит в сторону. Её взгляд устремлён вперёд, словно она выбирает достойных. Губы плотно сжаты, лицо сохраняет спокойствие. Но глаза — живые, хищные. В них читается внимание и проницательность.

Она внимательно изучает каждого. Не просто смотрит, а сканирует, проникая в суть. От этого у меня внутри просыпается нечто странное. Не ярость, не желание.

Жажда. Я стою в тени, наблюдаю. Подходит старший тренер. Я киваю, отвечаю коротко и снова смотрю на неё. Внутри меня просыпается зверь.

Рядом с ней вертится молодой — слишком близко, самоуверенно, принюхивается к чужому, шутит, лепечет, а она смеётся — тихо, но для меня это звучит, как пощёчина.

— Провокаторша, — рычу сквозь зубы.

Я двигаюсь — медленно, но так, что даже воздух вокруг наэктрализовывается. Щенок ничего не чувствует: ни запаха на её коже, ни силы, что нависла над ним. Он играет в самца, не поняв, что уже стоит в моей зоне — там, где чужим не выжить. А Беллин взгляд, за который он тянется, давно мой — по праву метки, по закону стаи, по звериному счёту.

— Меня зовут Рой, — самодовольно тянет руку, будто не чувствует запаха.

Белла опускает взгляд, касается его ладони — медленно, вызывающе, проверяет насколько далеко может зайти. Но она играет не с ним — со мной. И зверь внутри уже встал: молча, без слов, готовый вырвать её из чужих рук, стереть чужой след, напомнить, кто здесь альфа.

Я подхожу тихо — щенки это чувствуют, и только один продолжает лепетать, как ни в чём не бывало.

— Белла, — произношу её имя ровно, спокойно, — она оборачивается, глаза цепляют мои, и игра в независимость рушится.

Я смотрю на Роя — без гнева, без угрозы, просто чуть дольше, чем нужно, чуть прямее, чем позволено.

— Осторожней, — бросаю негромко, — не каждая улыбка доступна для всех.

И он всё понимает.

— Спарринг. С Кордой.

Слова падают спокойно — но весь круг уже насторожился. Корд не тратит время на объяснения. Он ломает спесь — раз и навсегда.

— Как скажете, альфа, — выдавливает Рой. И этого хватает, чтобы понять: запах уверенности с него уже слетел.

Я смотрю на Беллу. Медленно, в упор.

— Здесь не город, малышка. Здесь за улыбку не флиртуют — здесь отвечают.

Она замирает. Подбородок чуть дёрнулся — будто впервые по-настоящему услышала.

— Хочешь играть? Играй. Только помни: в стае за игры платят. Иногда — слишком дорого.

В её глазах промелькнула дерзость, но я уже почувствовал — волчица внутри отступила. Слова достигли цели и оставили глубокий след.

Корда выходит на круг — размеренно, как смерть без спешки. Все понимают, чем это кончится. Но мне нужно, чтобы поняла и она. Поняла — раз и навсегда .

Первый удар валит Роя в пыль. Тот захлёбывается воздухом, но встаёт. Молодец. Будет жить. И помнить.

— Вот, Белла, — бросаю через плечо. — Ты зовёшь это жестокостью. А я называю — порядком.

— Ты чокнутый! — срывается она. Голос высокий, неровный. — Он даже не сделал ничего!

— Сделал, — поворачиваюсь к ней. Жёстко. — Подошёл к чужой.

Она стискивает зубы и тяжело дышит, словно готова сорваться с места.

— Он просто поговорил! — огрызается.

— В том и ошибка. Здесь не ищут внимания у чужой пары.

Она делает шаг. С вызовом.

— Он не знал!

— Теперь узнает, — бросаю. — А ты — вместе с ним.

Белла сжимает кулаки. Её взгляд становится пронзительным, но волчица под ним заметно нервничает. Она чувствует, что допустила ошибку.

— Ты специально, — шипит. — Хочешь запугать меня.

— Нет. Хочу, чтобы запомнила, — медленно подхожу ближе. — Это стая. Здесь не шутят над чужими, не флиртуют и не строят глазки.

Она дёргает подбородком. Упрямая до боли.

— Что, теперь мне нельзя ни с кем говорить?

— Говорить можешь, — склоняюсь ближе, — но если ещё раз защищать щенка начнёшь — получишь, как взрослая.

Пауза.

— Здесь не место для игр с куклами. Здесь учат быть сильной и самостоятельной, как настоящая волчица. Если ты хочешь стать частью моей стаи, я беру на себя ответственность. Я всегда отвечаю за тех, кого принимаю. Так что выбор за тобой: присоединяйся к нашему порядку или столкнись с последствиями, как щенок, забывший своё место.

Проснулась сама. Без будильника, без шума машин под окном, без привычного городского гудения.

Ночь прошла спокойно. Даже слишком. После города тишина давит, как груз. Но спала я хорошо, будто вырубилась и впервые за долгое время выспалась.

На часах было девять. В доме пусто. Отец, как всегда, ушёл рано. Записок он не оставляет — никогда этого не любил.

Голод поднимался остро. На кухне нашлись яйца, бекон, хлеб и масло. Старый холодильник гудел в углу, заполняя пространство вместо голоса радио. Я нашла сковородку, и только с третьей попытки зажгла плиту. Придётся привыкать к этим древним штукам или уговорить отца купить новую.

Бекон зашипел, яйца пошли пузырями — жирно, вредно, зато вкусно.

Сделала кофе — растворимый, в гранулах. В городе я бы покрутила носом. Здесь — нормально. Даже приятно: обжигающий, горький вкус в кружке и запах дыма со сковороды.

Села за стол. Из окна на кухне открывался вид во двор: тренажёры, деревянный настил, старая разметка. Сейчас пусто. Тихо. Даже слишком.

Надо бы пройтись по территории. Понять, чем живёт стая. Может, заглянуть в магазин — если здесь вообще есть что-то вроде магазина. Не знаю, чем питается отец, но мне точно нужно больше, чем яйца и хлеб. Хотя бы овощи. И шоколад.

Вчерашний разговор с Райаном всё ещё вертится в голове. Я изо всех сил стараюсь не прокручивать его снова. Стараюсь — ключевое слово.

Сегодня нужно идти к Совету. Обязательная формальность, говорил отец. Но одно это слово выбивает почву из-под ног. Нет сил, нет желания стоять перед теми, кто решает, кто ты есть и что имеешь право чувствовать.

Что они мне скажут? Что я сбежала? А что бы они сделали на месте мамы? Мне было пять. Это был не мой выбор.

Это был её выбор. Уйти. Забрать меня. Начать с нуля в городе — без рангов, без иерархии, без взглядов, прожигающих до костей.

Закончив завтрак, иду в комнату. Надо разобрать вещи. Их немного — только самое нужное. Я заранее понимала: местный гардероб вряд ли оценит короткие юбки, топы и каблуки. Всё это я оставила у подруги. Там, где мне по-настоящему было комфортно.

Но я верю: вернусь. Вернусь в город, найду работу, сниму квартиру. И буду жить, как жила мама.

По-своему.

К полудню наводится какой-никакой порядок в комнате. Теперь она хоть немного моя.

Моё покрывало. Фото с мамой в рамке. Пара книг. Несколько интерьерных мелочей — шкатулка, свеча с запахом корицы, старый блокнот с заметками. Я могу устроить себе место, где мне дышится. Даже здесь.

Выдыхаю. И иду на улицу.

Тепло. Солнце мягкое, не городское. Лес вокруг живой. Под ногами хрустят еловые ветки, песок пружинит. Воздух чистый, даже слегка пахнет хвоей и землёй. Не асфальтом. Не выхлопами.

Волчица внутри тянется вперёд. Неспешно, как будто вытягивается после долгого сна.

Хочет идти. Хочет дышать этим. Чувствовать. И я позволяю.

Первым делом решаю найти местные магазины.

Совет — это, конечно, важно, но не в приоритете. Папа не говорил, что я должна явиться к ним в первой половине дня. Так что я решила: сначала — еда, потом — территория, и только потом — все эти формальности.

Магазины тут всё же есть.

Небольшие, но вполне себе рабочие. Один у главной площади, второй ближе к окраине, ещё пара — как пристройки к домам. Кто-то держит лавку прямо во дворе.