Каравай, который Белла испекла накануне, стоит в центре длинного деревянного стола. Его ещё никто не трогал — таков обычай. Он словно символ её шага в мою стаю, в мою жизнь.

Я смотрю на него — и думаю о ней. Скучаю. До чёрта скучаю.

Не виделись всего сутки, но тело помнит. Запах. Тепло. Губы. Глаза. Волчица в ней откликается на моего зверя — и мне этого уже не забыть.

— Волнуешься? — слышу голос отца за спиной. Подходит, кладёт руку на плечо. Весомо. По-мужски.

— Да, — отвечаю честно. Без пафоса.

Он усмехается, но с мягкостью.

— Я помню, как ждал твою мать. Она была самой красивой из всех, кого я знал. И самой упрямой. Я переживал, что не справлюсь. Что не удержу. Но любовь — она такая. Не спрашивает, готов ты или нет.

Я молчу. Думаю.

Отец продолжает:

— Но ты другой. Сильнее. Твёрже. И Белла твоя не просто омега. Она твоя пара. И ты это знаешь.

Я киваю. Знаю. Потому и волнуюсь.

Наш разговор прерывает Брендон. Он появляется бесшумно, как всегда, но запах… запах тревоги опережает его слова. Мне это уже не нравится.

— У нас проблемы, — говорит тихо, почти не разжимая челюсти. Я поворачиваюсь к нему всем телом.

— Что не так?

— В лесу медведица. Злая. Ищет медвежат. Пауза. — Белла там же.

Холодок пробегает по позвоночнику. В груди сразу — сжатие, в горле — хрип. Волк внутри вздыбился.

— Если они встретятся…

Он не договаривает. И правильно. Не стоит. Потому что я уже знаю. Я уже чувствую, как внутри начинает кипеть ярость.

— Где она была в последний раз? — голос мой ниже, чем обычно. Ровный. Холодный.

— Район старого ручья. Алекс говорит, ушла туда чуть до заката. Ещё не вернулась.

Я сжимаю кулаки. Стая начинает что-то чувствовать. Слуги замирают, кто-то с краю уже смотрит в мою сторону.

— Поднять охрану. Половину — со мной, половину — на выход к северной тропе.

Я уже разворачиваюсь.

— Брендон. Она не должна быть одна. Ни секунды. Найди. Верни. Целую.

Он кивает и исчезает.

А я… Я больше не жених. Я — альфа. И моя пара в опасности.

Через несколько минут докладывают:

— Селена. С матерью. Ушли в том же направлении. Тридцать минут назад.

Я замираю. Волк внутри ощетинился. Это уже не просто тревога. Это злость.

Селена. Знала, куда идёт Белла. Знала, что обряд — сегодня. И всё равно пошла.

И не одна — с матерью. Та, что умеет говорить так, будто решает за Совет.

— Чёрт, — выдыхаю сквозь зубы.

Теперь это пахнет не просто бедой. Это уже попытка вмешаться. Или хуже — испытание, которое может закончиться кровью.

Я чувствую, как пульс уходит в уши.

В груди всё сжимается — будто что-то рвётся наружу. Волк требует действия. Немедленно.

— Где патруль? — рычу.

— Уже в пути. Два звена с севера, одно — со стороны медвежьей тропы.

— Нашли медвежат, — тихо говорит Брендон, подступая ближе. — Две штуки. Отошли от матери, шумели. Селена с матерью их вспугнули. Замираю. Волк внутри уже вслушивается в запахи и тишину.

- Наши уже гонят их к матери.

— Где Белла? — голос хриплый. Я и так знаю, где она. Но всё же спрашиваю.

— В том же районе. С востока спускалась.

— Ты уверен?

Брендон кивает.

Медведица с медвежатами — это не просто опасность. Это угроза без разума. Бешеная, слепая, инстинктивная. Если мать почует чужой след, особенно хищницы — омеги в охотничьем режиме — она рванёт без раздумий.

И разорвёт.

Белла могла пройти рядом. Могла задержаться на следе. А могла — быть сейчас прямо в её зоне запаха.

Проклятие.

— Кто рядом из патруля? — бросаю Брендону на бегу.

— Слева — Ларс. Справа держит склон Тейн.

— Связь держите. Пусть не пугают мать. Главное — отвести медвежат. Пусть уводят молча, следом, без шума. Если медведица рванёт — глушить, но только если будет угроза прямого контакта.

Я уже бегу. Быстрее, чем позволяет разум. Быстрее, чем диктует тело.

Потому что где-то в этом лесу — моя омега.

В белом. С добычей. И, возможно, в одном радиусе с разъярённой самкой медведя, которая ищет своих малышей.

И если они пересекутся раньше, чем я найду её… Нет. Я не позволю. Я доберусь раньше. Или умру по дороге.

Повезло. Мои парни оказались рядом в нужный момент. Нашли медвежат, повели их по следу — прямо к матери. Медведица уже вышла на тропу Беллы, злилась, рычала, носом ловила запах… ещё шаг — и бросилась бы. Но учуяла детёнышей. Задержалась. Обнюхала воздух, развернулась и ушла, прижимая малышей к себе.

Белла осталась цела. Но внутри меня уже не было ни облегчения, ни покоя.

Потому что всё складывается слишком… точно. Полчаса назад в том же направлении ушли Селена и её мать. Без предупреждения. Без нужды.

А сейчас в лесу оказывается Белла. Без охраны. Без меня. И прямо на пути взбешённой медведицы.

Совпадение? Нет.

Я вижу, как они смотрят на Беллу. Как поджимают губы, когда её называют будущей Луной. Как льнут к Совету, к моему отцу, пытаются говорить о “более достойной паре”.

О том, что альфе не пристало брать омегу без рода и ранга.

И как Селена — с глазами хищника — спрашивала:

«А что, если она не пройдёт обряд? Если не вернётся с охоты?»

Не скрывала. Даже не пыталась. Теперь знаю точно: это была ловушка.

Тихая. Продуманная. Почти изящная.

Если бы медведица сделала своё дело — никто бы и не заподозрил. Несчастный случай. Лес. Обряд.

Удобно, правда?

Но не на моих землях. И не с моей парной. Я спрошу. Сначала Селену. Потом Рейчел. Холодно, прямо, без намёков.

А если хоть одна из них откроет рот с тем же тоном, что я уже слышал…

Я сделаю то, что должен.

Мне повезло.Это понимаю только сейчас — сидя у края поляны с добычей. Косуля лежит у ног, теплая, с мягкой шерстью. Моя первая крупная охота в одиночку.

В лесу всё было иначе — хруст веток под лапами, азарт, когда почуяла след, и тихая радость, когда догнала. Это была не просто охота. Это был путь.

Путь омеги, что идёт к своей стае.

Сажусь рядом с косулей. Лапы чуть дрожат от усталости, но я держу голову прямо. В стае это важно — как ты держишься, как смотришь, как пахнешь. Вдох — и сердце замирает: я чувствую его.

Райн.

Он приближается — шаги тяжёлые, уверенные. В обличье волка он кажется ещё больше. Чёрная шерсть, взгляд янтарных глаз. Остановился на краю поляны. Стая ещё не собралась, но альфа — уже здесь.

Я не двигаюсь. Просто смотрю. Он идёт ко мне — вольно, как охотник к своей добыче. Или как вожак — к той, что доказала свою силу.

Он обходит меня по кругу, изучающе принюхивается. Обнюхивает косулю, потом — мою шею, ухо. Ставит лапу рядом с моей — уверенно, не касаясь, но близко. Хвост поднят — это жест защиты и признания. Он рычит негромко, одобрительно. Не угрожающе. Он — доволен.

Не выдерживаю — чуть склоняю голову, касаясь носом его груди. Он отвечает — облизывает мне скулу, щеку. Волчий поцелуй. У стаи на это нет слов — но есть запах, взгляд, движения.

Я — его. И стая увидит это. Все увидят.

Когда стая увидела добычу, запах крови и силы наполнил воздух. Моя косуля — мой дар. Мой вклад. Видела, как волки поднимали головы, как альфа склонил её в знак одобрения. Это признание, принятие.

Теперь я могу идти дальше.

Возвращаюсь в дом. Девочки уже ждут. Платье — белое, лёгкое, но в каждой строчке чувствуется забота. Подол украшен красной нитью — оберег. По рукавам тонкий узор, чтобы защитить дом от зла. Волосы заплетены в венок из полевых цветов и лент.

Папа ждёт у порога. Он берёт меня под руку, и я чувствую, как дрожат его пальцы. Он гордится. Он волнуется. Мы идём через поляну, к месту обряда. Там — Райн. В человеческом облике. Сильный, сосредоточенный. Его взгляд сразу находит меня. В нём — всё: и волк, и мужчина, и будущий муж.

Совет стоит рядом. Говорят торжественно.