— Не пытайся сбежать, Белла. Здесь всё возвращается на круги. Даже ты. Особенно ты.

И взгляд его — как приговор.

В ринге Рой уже валялся в пыли. Тяжело дышал, кровь капала на песок, но даже это не приковывало к себе внимания так, как рука Райана на моем запястье.

Стая молчала.

Каждое дыхание, каждый взгляд тянулся к нам. Словно весь круг затаился в ожидании.

И Райан не заставил ждать.

Он повернул меня к себе. Не резко — уверенно. В его взгляде не было вопроса. Только решение. Принятое за нас обоих. Волчица внутри застыла. Не в страхе — в предчувствии.

Он склонился ближе. Пахло хвоей, кожей, жаром, властью.

— Все смотрят, — прошептал он, и в голосе не было тепла. — Пусть знают, к кому ты принадлежишь.

Он поцеловал — жадно, властно, будто ставил клеймо. Это был не порыв, не страсть — это была метка, акт силы, сделанный на глазах у всей стаи.

И внутри что-то вспыхнуло: волчица поднялась сразу, без страха, без вопросов — зная, кто теперь её альфа.

Райн

— Отпусти меня, — выдыхает она.

Голос низкий, уверенный, но в нём слышится не сила — попытка сохранить лицо и вернуть контроль, которого у неё уже нет.

Я держу её — спокойно, без нажима, но достаточно, чтобы напомнить: я рядом, я — не выбор, я — власть. Не щенок, которого можно обмануть, а альфа, за которым всегда идёт стая. И когда всё сказано без слов — отпускаю.

— Не делай так больше, — тихо, но с нажимом, будто хочет укусить — не испугалась, а бросила вызов, злой, упрямый, настоящий.

Мне всё больше хочется внушить ей одно: таких, как она, не выпускают из виду — за ними охотятся.

— Запомни, Белла, — произношу тихо, но с нажимом, глядя прямо в глаза. — Я могу поставить на место любого, и ты — не исключение.

Она не отвечает, только смотрит — молча, сдержанно, с тем самым взглядом, который делает её другой, особенной.

Она добилась своего — выдернула мою реакцию наружу, как занозу. Стая увидела, кто здесь альфа. Этого пока достаточно. Для всех. Даже для неё.

В кабинете — порядок, как и всегда: ровные стопки, сверкающее стекло, письма с Севера. Но внутри всё гудит. Поскольку в этом порядке её нет, всё оказывается напрасным.

Стук в дверь. Спокойный, выверенный. Даже не нужно поднимать голову — знаю, кто это.

Брендон входит бесшумно, как всегда. Папка в руке, взгляд — скользит мимо. Не смотрит на меня. Не смотрит на бумаги. Смотрит в окно, будто там — что-то, что поможет понять меня лучше, чем я сам.

— Слышал, Рою досталось, — произносит сдержанно. Будто невзначай.

Я неторопливо беру папку. Открываю её, пролистываю и нахожу знакомые заголовки. Всё под контролем. Бумаги остаются спокойными, в отличие от напряжения между нами.

— По делу, — отзываюсь коротко.

Он молчит, но не уходит. Стоит, ждёт.

— А ты не перегибаешь? — звучит тихо, будто не вслух, а шепотом. Мягко, почти по-дружески. С осторожностью.

Я поднимаю взгляд. Вдох — и весь хищник во мне смотрит через глаза.

— Я не играю в доброго. Я — альфа. И если кто-то не понял, я покажу. Один раз. Чтобы больше не спрашивали.

Паники нет, только тишина внутри. Внешне он спокоен, но в глазах проступает тень, чуть глубже, чем обычно. Сомнение? Это понимание, и, возможно, появилось уважение, которого раньше не было.

— Я видел, — говорит после паузы. Голос ровный, но без прежней уверенности. — Но…

Я поднимаю глаза. Не повышаю голос, не встаю. Просто смотрю.

— Она моя пара, — произношу тихо, словно это неоспоримый факт, который не подлежит обжалованию. И если кто-то к ней прикоснется — хоть пальцем, хоть взглядом, — он пойдёт в пыль. Не имеет значения, кто он. Независимо от его ранга, клана. Правила предельно ясны. Она принадлежит мне, и это неоспоримо.

Брендон не спорит. Не кивает. Просто замирает у стола — с папкой в руках и взглядом, намеренно не встречающимся с моим. Молчит.

— Работай, — бросаю, опуская глаза обратно в бумаги.

Запаха Беллы. Он всё ещё в лёгких, в памяти, в звере под кожей.

Брендон отступает назад. Делает это медленно и аккуратно, словно опасаясь нарушить хрупкое равновесие или разбудить нечто большее, чем уже потревожено.

В этот момент дверь беззвучно распахивается. Никто не стучит, не ждёт, не спрашивает разрешения.

— Говорят, ты сегодня особенно жёсткий, — звучит знакомый голос. Тягучий, с лёгкой усмешкой.

Селена. Конечно. Кто же ещё.

Брендон выпрямляется, но она уже в кабинете, как будто у себя дома. Уверенно шагает, каблуки щелкают по паркету. Аромат — тяжёлый, сладко-пряный : мед, мускус и горький сандал, тянущийся за ней шлейфом слишком личной ночи.

— Селена, ты забыла постучаться, — бросает бета, даже не оборачиваясь от окна. Голос — сухой, почти равнодушный, но с нажимом.

Она медлит на пороге всего полсекунды, а потом всё-таки заходит, будто забыла, кто здесь бета, а кто — просто омега с амбициями.

— Не твоё дело, Брендон, — мурлычет, проходя мимо, касаясь его плеча скользящим взглядом. — Ты здесь не за тем, чтобы меня воспитывать.

Он резко оборачивается. Она отступает на шаг, но продолжает смотреть ему в глаза.

— Я здесь, чтобы напомнить о границах, — говорит он твёрдо. — Уходи.

Селена поворачивается ко мне, словно ждёт моего решения.

— Оставь нас, — говорю спокойно, но уверенно.

Он смотрит на неё ещё несколько секунд, затем молча уходит.

Дверь закрывается глухо. Селена снова приближается — медленно, как кошка, что метит территорию. Касается моего плеча.

— В стае появилась новенькая, — шепчет. Тепло. Вкрадчиво.

Пауза. Вдох.

— Хочешь, я ей объясню? Либо деликатно, без лишних эмоций, либо, наоборот, доходчиво, чтобы она всё поняла. По-женски, как ты предпочитаешь.

— Не надо, — бросаю. Не поднимая взгляда. Она всё ещё надеется, что может диктовать.

Селена улыбается. Не мило — вызывающе. Приближается, будто у неё есть право.

Её пальцы ложатся на грудь — вольготно, проверено.

— Дорогой, — шепчет она, — ты, кажется, забыл, кто была твоей первой наставницей и указала тебе на твои слабые стороны.

Она знает, как держать тело. Как подавать себя. Как говорить так, чтобы между словами чувствовался намёк на вчерашнюю ночь — даже если её не было.

— Она ведь не местная. Не понимает, как работает твоя стая. Кто кому принадлежит.

Она подаётся ближе. Движется, как кошка в охоте — плавно, хищно, уверенно. Рука скользит вниз, к ремню на моих брюках, пальцы цепляются за пряжку — будто невзначай, но слишком точно.

Она знает, как довести альфу до предела. Как прикоснуться — так, чтобы в теле отозвалось. Как дышать — так, чтобы в крови вспыхнул инстинкт.

Запах от неё тяжёлый, сладкий, с металлической нотой — течёт, и даже не скрывает. Её тело само тянется, говорит за неё громче слов.

Я перехватываю её запястье.

— Ты путала доступность с близостью, Селена. Ты просто лежала подо мной. Потому что я позволял.

Она не отстраняется. Губы приоткрыты, но ставка оказалась неверной.

Я помню, как ломалась. Как стонала в каждом углу этой крепости, цеплялась за стены из-за того, что кровати было мало. Как произносила моё имя, словно это давало ей право.

Теперь — нет. Ни желания, ни права.

— Приблизишься к ней — и узнаешь, как быстро омега может потерять всё. И остаться никем. Даже без имени.

Запах бьёт в нос. Жаркий, липкий, с примесью отчаянья. Она течёт — а мне плевать. Тело молчит. Волк молчит. Всё, что было — там. Вчера. Сгорело.

— Хватит, — бросаю. Пальцы сжимаются на запястье. Последний раз.

Её зрачки расширяются. Не от страха. От удара по самолюбию. Она не привыкла слышать «нет». А уж от меня — тем более.

— Я помню, — голос ниже, тише. Почти интимный. — Как ты взял этот кубок. Все тогда думали, что тебя вырубят. И я — тоже.

Он разворачивается, подходит к полке и проводит пальцем по медали. Взгляд его останавливается на трещине, словно именно она — та точка, где он стал для неё важным.