— Это правда, Абашев? Я даже не ожидал от вас такого похвального рвения. — Тут же оседлал своего любимого конька замполит.

— Стеснительный он у вас, и скромный. — Не даю я раскрыть рта претенденту на должность. — А у меня на замену ему парнишка есть. Молодой, расторопный и почерк у него каллиграфический.

— Хорошо. Я поговорю с начальником штаба. Может и правда, отпустит вас, Абашев, в разведку. Раз такое дело. — Не отступает от своего комиссар.

— Да врёт он всё! Даром мне не сдалась эта разведка! — Наконец, прорывает писарчука.

— Чего? А ну встать! — Стучит кулаком по столу и на глазах багровеет замполит. — Да как ты смеешь, наглец, наговаривать на командира Красной Армии, орденоносца… Да ещё так пренебрежительно отзываться о разведчиках. Мозгляк поганый. Два. Нет, три наряда вне очереди.

— Слушаюсь, три наряда вне очереди! — Вскакивает и вытягивается по стойке смирно писарь. Злобно и как-то воровато глянув на меня.

— Зайди, старший сержант. — Открывает дверь в горницу и зовёт меня Капитоныч. Иду, раз зовут.

— Товарищ лейтенант, старший сержант… — начинаю я свой доклад.

— Оставь. — Машет рукой он. — Ты чем так нашего комиссара разгневал?

— Не я. Ваш писарчук — Абашев.

— Да я по твоим невинным глазам вижу, что без твоих штучек тут не обошлось. Ты зачем вчера ночью Абашева к нам с чаем отправил?

— А что, он вам в чашки наплевал? Этот может. — Вспоминаю я наглую рожу хорька.

— Да-а, может… Тьфу ты бля! — В сердцах выругался начштаба. — Вот умеешь ты с утра настроение поднять. Теперь сиди, весь день мучайся, думай, плевал он в стаканы или нет.

— Так прямо спросите. Зачем мучаться. Хотите, я сам спрошу.

— Так он тебе и сказал.

— Не мне, так Джафарову скажет. Пленный фриц же вчера разговорился. — Утвердительно спрашиваю я.

— Ещё как, такого наплёл, что у нашего комиссара рука устала записывать. Кстати, по поводу твоего Джафарова. Ты зачем сам на печку забрался, да ещё и абрека своего с шашкой наголо охранять свой покой поставил?

— На печке я грелся. А то полночи пришлось в луже лежать, чтобы «языка» добыть. Но никто про то не спросил, не спиртом ни чаем не напоил. Пришлось самому о себе позаботиться. — Кидаю я булыган в огород командиров. — Никаких абреков на пост я тоже не выставлял, Джафаров рядом с печкой, на скамейке грелся.

— Ладно. Всё это присказка. А пленного надо в штаб полка доставить вместе с протоколом допроса и документами. Отведёшь?

— А что, больше некому? — намекаю я на свой затрапезный вид.

— Вот чудак. Его за орденами посылают, а он отказывается. Могу и Абашева послать. Этот с радостью согласится. Только боюсь немца упустит, даже связанного.

— Так и быть, отведу. Но мне нужен час, чтобы привести форму в порядок. И бойцов своих озадачить. — Соглашаюсь я.

— Отдыхайте сегодня, до вечера, — уточняет Капитоныч, — там видно будет. Из штаба полка уже два раза звонили, спрашивали, где пленный. Полчаса тебе на всё про всё.

— Есть, полчаса. Разрешите идти? — козыряю я, чтобы не терять больше времени на болтовню.

— Иди.

— Пленного хоть накормили? — спрашиваю уже в дверях.

— Чай вчера ночью пил. Иди уже. — Размышляет о чём-то другом начальник штаба, отмахнувшись от меня как от мухи.

С недовольным видом выхожу из комнаты, и поймав на себе ехидный взгляд писаря, корректирую планы, подхожу к нему с покаянным видом. И прямо в лоб задаю прямой вопрос.

— Ты в чей стакан вчера плюнул, гад?

— Я не… Я не плевал. — Начав заикаться, отвечает он. Вот только бегающие из стороны в сторону глазёнки, выдают его с головой.

Довольный произведённым эффектом, накидываю на себя полегчавший ватник и выхожу из избы.

Завтракаем мы возле полевой кухни, тем более Джафаров в отличии от меня свой вещмешок прихватил, и даже запасной немецкий котелок туда положил. А ложка, как у настоящего солдата, у меня всегда с собой. Так что было из чего есть и пить, а оставшегося чая нам хватило чтобы и котелки сполоснуть. У кухни же мы и нашего хохла Наливайко с термосами встретили.

— В общем так, бойцы. — Озадачиваю я подчинённых. — Сегодня в подразделении парко-хозяйственный день. Мойтесь, стирайтесь, гладьтесь. Холодная вода в балке. А горячая?.. Железную бочку я возле нашего штаба видел. Им она ни к чему, в доме есть рукомойник, а нам пригодится. Но так, чтобы никто не видел. Балдамэ? — Смотрю я на каждого по отдельности, выясняя, как они уяснили «боевую» задачу. — Я в штаб полка. Сопровождать пленного, а вы дуйте в подразделение.

Чистить стирать и гладить свою военную форму я даже не подумал. Через пять минут ходьбы по такой грязюке я как хрюндель изгваздаюсь. Полчаса мне были нужны для того, чтобы пожрать и уладить кое-какие вопросы. На войне не стоит загадывать, а тем паче откладывать на завтра то, что можно сделать послезавтра. И если есть такая возможность, нужно делать это здесь и сейчас. Поэтому поспешаю на юго-восточную окраину деревни в расположение 4-й батареи.

— Командир у себя? — поздоровкавшись с бойцами из взвода управления, киваю я на землянку.

— Да, у себя. — Отвечает один из них.

— Спит?

— Уже нет. Завтракает. — Поясняет он же.

— Здравия желаю, товарищ лейтенант! — войдя в землянку, здороваюсь я с Корбутом.

— Здорова, разведка. — Первым протягивает он руку. — Слышал, удачно сходили.

— Так не зря одному богу войны молимся. — Кладу я на небольшой столик кобуру с ракетницей. — Спасибо! Хорошо поддержали.

— Присаживайся, перекусим. — Указывает на нары напротив хлебосольный хозяин, снимая с руки мои часы.

— Благодарствую! Недавно из-за стола. Лучше уж вы к нам, вечером, на огонёк.

— Будет возможность, заскочу как-нибудь. Хорошие ходунцы. — Отдаёт он мои часы.

— Эти не хуже. — Достаю из кармана и протягиваю младшему лейтенанту затрофеенный ночью хронометр с секундной стрелкой. — Алаверды.

— Значит теперь с меня причитается. — Не стал отказываться он от подарка.

— Ясен пень. Взаимодействие надо обмыть, да и потолковать кое-о-чём в спокойной обстановке. — Смотрю я на свои часы и встаю с места. — До встречи, Алексей. Пойду я. Немца велено в штаб полка доставить.

— За орденами пошёл.

— А то. Орден Сутулого второй степени всяко дадут, уже обещали.

Пленного в штаб нашего артполка я довёл без проблем, тем более идти было недалече, всего две с половиной версты от Дмитро-Даровки до Варваровки, да по хорошей дороге. И всё потому, что по самой-то дороге я как раз таки не пошёл, по обочине тоже. А повёл немца напрямки, по лугам и полям, стараясь держаться высоких мест и обходя глубокие лужи. Нарваться на мину я не боялся. Какой дурак будет их ставить во чистом поле? Да и немец шёл впереди, метрах в десяти от меня. Торил тропу. То, что он убежит, я не боялся. Фриц рассказал всё, что знал, а сам я знал гораздо больше чем он. Потому и шёл, закинув немецкий карабин на плечо, изредка командуя фрицу, принять вправо, влево.

Сдав пленного какому-то штабному лейтенанту, взял с него расписку, что доставил немца в целости и сохранности. После чего вышел покурить на крыльцо, ожидая, что будет дальше. Все документы и сопроводительные бумаги лежали у меня в планшетке, и про них почему-то никто не спросил. Ну а Гейнц уже показал свой ослиный характер, и даже подмигнул мне как старому приятелю, когда его провели мимо и посадили в возок.

Через пару минут, после того как упряжка укатила, на крылечко выскочил какой-то старлей и матюгнувшись, в сердцах ударил рукой по перилам.

— Ну нет, ты видел! — призывает он меня в свидетели. — Из-под носа «языка» увели. Сами взять не могут, а спиздить — за милую душу. — Продолжает ругаться он.

— А кто это был, товарищ старший лейтенант? — решаю я прояснить ситуацию.

— Командир разведроты из дивизионной разведки. — На автомате отвечает старлей, и только теперь обращает внимание на меня. — А ты кто такой? Что-то я тебя здесь раньше не видел. — С подозрением спрашивает он.