— Да. Сказал, что валидол, от сердца. — Пояснил боец.
— Ясно. А чего стоим? Кого ждём? Садитесь жрать пожалуйста. И уберите это со стола, с глаз долой, — показываю на рюкзак Гургена. — Следаки придут, сами пускай со всем этим дерьмом разбираются. Так что жрите, успевайте, пока есть возможность.
После завтрака докладываю по команде о происшествии и, отправив первую смену на наблюдательный пункт, иду в расположение хозотделения получать оружие и недостающее снаряжение, чтобы было чем от следаков отбиваться. С собой беру только Баранова. Мало ли что, вдруг старшина нагрузит так, что одному всё не унести. Свой вещмешок оставляю в располаге, переложив второй вальтер в левый карман шароварных штанов, а гранаты с патронами и запасные магазины распихав по другим карманам. Вот теперь я точно готов ко всему. А то из Баранова охранник аховый, шашкой он много не навоюет.
Как рассказал мне сопровождающий, мы жили в Варваровке 2-й, а хозяйственное отделение расположилось в Варваровке 1-й. Вот мы туда и направились, перейдя на соседнюю улицу.
— Звать-то тебя как, боец? — завязываю я разговор.
— Олег. — Отвечает мне парень.
— А чего тебя в коноводы определили? Деревенский? Неграмотный? — выясняю я его биографию.
— Да нет, городской. Десятилетку в прошлом году закончил.
— А учился как? Считать, писать умеешь? Алгебру, геометрию, физику знаешь? — продолжаю допытываться я.
— Я вообще-то школу с серебряной медалью закончил. — Слегка надулся Олег.
— А что за дебил тебя в коноводы определил? Тебе же прямая дорога в топо-вычислительный взвод, раз ты такой умный, да ещё в артиллерию попал. — Снова удивляюсь я.
— Вот потому и определили, что шибко умный. Поначалу вообще в хозотделение хотели списать. — Жалуется Олег.
— И чёжь тогда не списали?
— А нашему старшине шибко вумные, но честные тем более не нужны. Потому меня и при штабе оставили, но Гургенидзе на перевоспитание отдали. — Вздыхает парень.
— Давно в дивизии?
— Месяц уже. А ещё ни одного фашиста не убил. — Сжимает он кулаки.
— Убьёшь ещё. Какие твои годы. — Заканчиваю я разговор, так как мы пришли.
Проверив мои документы, старшина сверился с аттестатом и навалил на прилавок за которым сидел кучку всякого барахла непонятного срока носки, положив сверху кавалерийскую шашку.
— Шинель брать будешь? — Оглядев меня с головы до ног, сразу приметил он новый ватник.
— Давай. — Не стал отказываться я. Всё-таки спать в шинельке теплее, она и матрас и одеяло.
— Ватник сымай. — Приносит он кургузую, порыжевшую от глины шинель, снятую явно с прошлогоднего покойника.
— Это всё? — поворошив кучку несвежего барахла и вытащив ржавую шашку из ножен, интересуюсь я.
— Всё. А что ты ещё хотел? — удивляется благодетель.
— Автомат. Мне как командиру разведотделения он положен. — Начинаю я с малого.
— Ишь, чего захотел! Автоматов мы с момента формирования не видали. Винтовку могу дать. — Потирает он пальцы правой руки интернациональным жестом, типа — позолоти ручку.
— Давай. За мной не заржавеет. — Обещаю я. Проверяю как ходит затвор у принесённого ствола и навожу оружие на старшину. — И чего ты мне подсунул? — Продолжаю я разговор. — Как же из такой винтовки друга твого — Гургена мы перед строем расстреливать будем? У неё ж ствол кривой.
— А что с Гургеном⁈ — тут же напрягся старшина.
— Да ничего… Хорошего. — После театральной паузы, во время которой продолжаю изучать оружие, беру я на голый понт прижимистого хохла. — Следак из военной прокуратуры им сейчас занимается. — Так что не с кем тебе будет скоро гешефты крутить, старшина. — Передаю я винтовку Олегу.
— Да не было у меня с ним никаких дел! — возмущается старший сержант.
— А это ты не мне, а следаку будешь объяснять. Винтарь на бойца моего оформишь, а мне карабин подгони. Да и насчёт автоматов я тоже проверю. — Обещаю я хитровыебанному хохлу.
— Нет автоматов, хоть убей, а карабин вот, возьми. — Приносит он мне мосинский карабин, образца 1938 года.
— И убью. Если ты весь хлеб и сахар, который сегодня закрысячил, не выдашь. — Спокойно обещаю я, смотря ему прямо в глаза.
— Так Гурген же вчера всё получил…
— А мне похуй! Какие ты гешефты вчера с ним крутил. — Повышаю я децибелы. — Сегодня я командир отделения.
— Надолго ли? — ухмыляется старшина.
— И не надейся, сука! — сверлю я его взглядом, стирая усмешку с его хитрой рожи. — А за то, что тебя вовремя предупредили, всё это дерьмо можешь себе взять, а мне выдай то, что положено, и по первому сроку носки. Намёк понял?
В результате маленькая кучка грязного барахла испарилась, а на её месте появилась другая. Поэтому я получил почти всё, что мне полагалось как по вещевому аттестату, так и по должности. Не стал брать я только седло, шашку и шпоры. Оставив всё это до лучших времён на хранении у старшины, ну а красноармеец Баранов получил в своё пользование годный винтарь и подсумки к нему. Про кривой ствол я от балды ляпнул, чтобы цену сбить. Можно было и чисто случайно засветить старшине неприметную корочку удостоверения с грозными буквами НКВД, чтобы он сразу всё понял. Гэбэшную ксиву я сдавать никуда не стал, полковник Васин не настаивал, а я не напоминал. Но для такой малости, как развод хитросделанного старшины, светиться явно не стоило. Пригодится документ для других важных дел. Для старшины мне и шантажа хватило, тем более рыльце у него было в пушку, сам подставился, кто ему доктор. А мне времени жалко, чтобы его долго уговаривать и умасливать.
По пути заскакиваем во взвод боепитания и затариваемся патронами и гранатами. Тут никаких сложностей не возникло, молоденький младший лейтенант выдал всего с горкой и велел приходить ещё, в результате я только в ведомости за получение расписался и мы едва доволокли эту горку.
После обеда идём менять группу на наблюдательном пункте. Вот только Удальцова пришлось оставить охранять Гургенидзе, так как военная прокуратура вместе с особняками где-то чухалась, поэтому отправились только втроём. Я, Наливайко и Баранов. Теперь я с нормальным стволом а не с простым пугачом для ближнего боя, так что будет из чего отбиться в случае чего, заодно и оружие пристреляем. Сменив наблюдателей, обосновываемся в грамотно выкопанном на склоне балки окопе и я пытаюсь из него наблюдать. С биноклем меня обломали, зато труба разведчика в отделении имелась, вот в неё и смотрю.
— Ну, показывай, Наливайко, где тут у вас что? Где немцы? Где наши? Ориентиры, карточку огня. Планшет.
— Наши вон там, там, и ещё там. — Указывает он в трёх направлениях, которые отлично просматриваются с НП. На север, на юг и на запад.
— Одну батарею вижу. Вторую тоже. В деревушке на северо-востоке кто-то копошится, но она получается в нашем тылу. Высотка на юге тоже наша махра. А где немцы?
— Немци це там. — Машет он рукой. — За горкой.
— Не понял. Где проходит передний край обороны противника? — Пытаюсь я понять логику размещения этого НП.
— Немцы в Андреевке. А её отсюда не видно. — Проясняет ситуацию Баранов.
— А что за дебил приказ тут НП оборудовать? И как вы с него вообще цели обнаруживали? — немного удивляюсь я.
— Гургенидзе. — Продолжает Олег. — А насчёт целей он у разведчиков на батареях узнавал, а потом я их на карту и в планшет заносил, после чего ефрейтор шёл на доклад к начальству.
— А цели-то как подавляли?
— Так батарейцы сами и стреляли, по данным своего взвода управления.
— А где же тогда НП командира дивизиона?
— Так он на командно-наблюдательном пункте командира стрелкового полка иногда бывает. Оттуда и командует батареями, или из штаба даёт разрешение на открытие огня. — Снова поясняет парнишка.
— А ты откуда такой информированный?
— Так я же у нашего комдива коноводом числюсь, потому меня к разведотделению и приписали.
— А сейчас тогда что не коноводишь?
— Так убило под товарищем капитаном коня, вот он в медсанбат и попал. А моего Серко сначала Гургенидзе забрал, а потом на нём наш командир отделения — сержант Овсянников ездил. А когда Серко застрелили, то и он тоже не выжил.
