Ночное солнце сковырнуть с неба не удалось, но зато стрельбу по воздушным целям бойцы отработали. Оставалось ещё по наземным, но возможности пока не было. Ничего, успокаивал я себя, бой начнётся, ещё настреляются. На выстрелы прибежали товарищи командиры, и набросились на меня с расспросами. Кто стрелял? И с какой целью? Пришлось объясняться.
— Товарищ лейтенант, во время моего дежурства мной был обнаружен планер противника, парящий над нашими позициями. Принял решение сбить. Бойцы приказ выполнили, врага отогнали.
— А почему тогда мы ничего не слышали? — Спрашивает Огурцов.
— Планер летает без мотора, а в небо вы наверняка не смотрели. Я сам случайно заметил. — Отмазался я.
— Нас комбат послал разобраться и узнать в чём дело.
— Вот и передайте, что сержант Доможиров стрелял по немецкому самолёту. — Предложил я.
Не знаю, поверил ли в мою галиматью ротный, но взводный из-за его спины погрозил кулаком. Огурцов ушёл докладывать комбату, а Гервас доколупался до меня.
— И что это было?
— Учил подчинённых стрелять из трофейного оружия. — Говорю я чистую правду.
— Так они же могли по своим попасть.
— Не могли, при всём желании.
— Почему?
— Они в луну стреляли. — Пояснил я.
От такой моей отмазки взводный ухи поел вдвойне и только махнув рукой, ушёл на НП. А через несколько минут завыли первые пристрелочные мины, и начали рваться в деревне Покровка занятой немцами. Наша батарея вела изнуряющий огонь по противнику, с темпом стрельбы один два выстрела в минуту, перемежая их короткими огневыми налётами. Как я успел заметить, работал только один миномёт, причём вдалеке от основной позиции роты. — И эти люди запрещают мне ковыряться в носу. — Подумал я про себя и пошёл к дяде Фёдору.
Федя с Макаром сидели в траншее рядом с пулемётом и снаряжали мины основными зарядами. Братья Лебедевы подносили лотки с неснаряженными и уносили с уже готовыми боеприпасами.
— Махмуд не приходил ещё?
— Нет, не видели, — отвечает Фёдор.
— А ты из этого пулемёта стрелял?
— Нет ещё, разрешения не было. Да и наши впереди. Куда стрелять?
— А это мы сейчас прикинем.
— Здорова, хлопцы. Не поможете раненому товарищу? — Раздаётся сверху чей-то голос. Вот блин, и кто у нас на посту. Почему посторонние на батарее?
— И чем мы можем помочь? — Встаю я в полный рост, распрямляясь в траншее.
— Здравия желаю, товарищ командир. Ефрейтор Злобин. Получил ранение в бою. Следую в медсанбат. Извините, честь отдать не могу, по причине ранения конечности. — Показывает он, на свою, висящую на перевязи руку, замотанную бинтом.
— Это я понял. А чем помочь, товарищ ефрейтор?
— Дык, через траншею перебраться. Перепрыгнуть боюсь не смогу, а обходить долго.
— Давай слезай помалу, придержим. — Раненый садится на пятую точку на бруствер траншеи, и скатывается вниз. Я поддерживаю его за здоровую руку, а Гусев за больную.
— Японский городовой, три креста через коромысло, да кто же рожает таких в душу мать рукожопых очумельцев. — Замысловато выражается Злобин, присев на дно окопа, скрипя зубами от боли.
— Гусев, бери винтовку, и иди отсюда на…пост. Ты чего стоишь? — Отсылаю я очумельца подальше.
— Дык это, товарищ сержант, пароль надо. И где пост? — спрашивает боец.
— Нахуй пароль! А пост? Десять шагов вправо по траншее, и чтобы мышь без моего разрешения не проскочила, ни сверху, ни снизу.
— А если…
— Иди Вася. — Спокойным тоном говорю я, прерывая его на полуслове.
— Лебедев, а ты чего рот раскрыл? Винтовку в зубы и десять шагов налево, задача та же.
Разогнав пешмергу, делаю несколько глубоких вдохов и успокаиваюсь. Ну, Иннокентий, ну скотина. Чем он две недели занимался.
— Ну, и кадры у вас в артиллерии попадаются. — Усмехается Злобин.
— Да не хуже, чем у вас, в пехоте. — Парирую я. — Маленько, не просрали атаку.
— Твоя правда, сержант. Ладно, пойду я. — Встаёт на ноги ефрейтор.
— Погодь, не торопись. Федя, у тебя есть что? Для поправки здоровья. — Уточняю я.
— Да есть трошки. — Снимает он с пояса флягу и, побулькав, протягивает мне.
— На-ка, глотни, товарищ Злобин. — Откручиваю я крышку и передаю ефрейтору.
— Благодарствую. — Сделав хороший глоток, возвращает он посудину. — А сами.
— А нам нельзя, служба. Ты то, я вижу, отвоевался.
— Ага, на время, вот в госпитале отдохну немного и снова на фронт. — Так может, хоть покурим на дорожку.
— Покурить можно, только давай присядем. — Рассаживаемся, привалившись к стенке траншеи. Ефрейтор угощает нас трофейными сигаретами. Закуриваем.
— Хорошая машинка. — Показывает на пулемёт Злобин. — Где взяли?
— В дзоте.
— Ясно. Я ведь с такого же стрелял, уже здесь в траншее взял. Мой-то Льюис плохой стал, плеваться начал, ствол совсем расстрелян, меткости никакой, да и диска всего два и заряжать их долго, одно хорошо, патроны наши. Моей первой роте ещё подфартило, у нас в основном ДП были, ну и два Льюиса опять же. У второй Браунинги под немецкий патрон, и один МГ. А вот в третью, собрали всё что нашли, и наше и трофейное. С патронами опять же было получше. Наши-то 7,62 хоть иногда подвозили. А немецкие где взять? С командирами тоже проблема, два-три на роту. У нас ротный с комиссаром всё власть делили, плюс Вовка-взводный, сегодня после атаки стал Вовка-ротный, единственный лейтенант в подразделении. С остальными не лучше. А вот третьей повезло, с пополнением старлей после госпиталя пришёл, опытный, так его сразу на роту и поставили, имелась вакансия. Так у них и потери меньше, и трофеев больше. А пополнили нас два дня назад, такими же как у вас цыплятами. В запасном полку их только кричать ура научили, вот они и кричали. Правда, в атаку хорошо пошли, дружно. Да и по дзотам пушки на отлично отработали, практически не дали стрелять. Центральный только и поливал, но всё больше мимо, и с остановками.
— А что с остальными пулемётами, они разве совсем не стреляли? — Задаю наводящий вопрос.
— Почему не стреляли, очень даже стреляли. Только опомнились они поздновато, мы уже треть расстояния пробежали, когда в ответ стрелять начали. Сначала из винтовок, а потом из пулемётов. Но тогда уже поздно было. Правда, мы чуть под разрывы своих мин не заскочили, но обошлось. Раньше-то ведь как было. Артиллерия стрельнёт несколько раз, потом ракета и бежим. Бывает, не успели из окопов выскочить, и сразу потери. А тут, у немцев на позициях ещё вовсю мины рвутся, а мы бежим. Да и траншею они занимали уже под обстрелом. Нам в основном от гранат немецких досталось, но и мы ответили. А когда заскочили в траншею, то фрицы и драпанули. Не повезло только тем, кто в серёдке сидел до последнего, их со всех сторон зажали и к ногтю. А потом ротный кричит влево по траншее, а комиссар вправо. И только мой взводный приказал осмотреться, собрать оружие и гранаты, а потом всем взводом наверх и в деревню. Кто на фланги по траншее побежал, тем досталось, что ротного, что комиссара там и потеряли. У нас только одного дуриком убили, сунулся в дзот, его и подстрелили. Дзот мы гранатами через амбразуру закидали, пистолетики забрали и вперёд. А в самой деревне почитай никого и не осталось, все кто мог за речку утекли, или в лесу попрятались. Остались только раненые, вот их и добивали, в смысле тех, кто оружие не бросил. Ну, и тяжёлых, из жалости.
— Видел я, тот дзот изнутри, жуткое место.
— Вот я и говорю, после успешной атаки, в нашей роте осталось человек семьдесят из ста, в основном молодёжь. Кто постарше и опытней по траншее за командирами побежали, где и нарвались на недобитков-фанатиков. А вторую роту комиссар возглавлял, человек смелый, даже отважный, но далёкий от военного дела. Атаковали они на левом фланге, как и было задумано. Один взвод удачно вдоль шоссе дополз до немцев и просочился в траншею. Сняли часовых, и пошли всех колоть штыками, аккуратно и тихо. Но комиссар решил ускорить процесс, и поднял оставшиеся два взвода в атаку. Где и попал под дежурный пулемёт, и сам погиб, и людей положил. Траншею, в конце концов, зачистили, но в роте осталось шестьдесят активных штыков, ну может плюс минус. Тоже самое с третьей ротой, только взвод пластунов возглавил старлей, и атаковали они с правого фланга. Пробрались в траншею, пошли резать и нарвались. Точнее комиссар поднял тревогу раньше времени, и немцы всполошились. Основными же силами здесь командовал младлей, ему бы отвлечь, в атаку пойти, или начать стрелять по немецкой траншее. Так вместо этого он остался на месте, и получилась резня, взвод на взвод. А там уже не только штыки, но и гранаты с автоматами в ход пошли. Немцев то из траншеи выдавили, но и полвзвода потеряли. Пока значит штурмовики очухивались, младший лейтенант отличился, в деревню ворвался, а потом решил план перевыполнить, и на ту сторону реки махнуть. На плечах так сказать отступающего противника. Но видать силёнки не рассчитал, решил с одним отделением всю войну выиграть. Остальные-то тем временем по деревне разбрелись, фрицев искали, но и не только их. Отступать-то фрицы отступали, только с умом, огрызались. Вот летёха и попал под пулемёт, выскочили на берег, тут их всех и скосило. Погиб как герой, и людей положил. Но всё равно третья рота теперь самая боеспособная. Примерно восемь десятков душ там осталось.
