Раздав сообщникам огнестрел, всё остальное значимое имущество оставляю себе, незначимое разбирают собутыльники. Эти засранцы уже продегустировали содержимое фляги, так как у обоих глаза как-то подозрительно заблестели. На ужин сегодня досталась только половинная порция наркомовских, всё остальное я отжал на нужды караула, причём у всего взвода. А то некоторые хитросделанные повадились пить через день, зато по стакану, чередуясь попарно. И если от ста грамм с обильной закуской бойцы не пьянели, то стакан сивухи действовал на некоторые молодые неокрепшие организмы специфически, как говорил товарищ Райкин про дефицит. Кто-то просто ложился спать, а кто-то начинал искать, где бы догнаться. Вот такие неадекваты в карауле мне были не нужны. В общем, погрозив «анкоголикам» кулаком, я забрал у них флягу, и со словами, — «шампанское по утрам пьют только аристократы…», — допил остатки и вернул Феде пустую тару, пусть несёт, а то жалко хорошую вещь выбрасывать. Утилизировать самоубийцу не стали, одеждой так же побрезговали, поэтому собираемся и возвращаемся назад, теперь уже по знакомой дороге, правда, с облаками.
Обратно мы не бежали, а шли в среднем темпе гуськом, следом за Макаром. С азимутами я тоже решил не заморачиваться, так что идём по своим же следам, разговаривая вполголоса. Всё-таки мы в своём тылу, и бояться нам кроме своих тыловиков некого. Вот и отпугиваем своим разговором, всяких-неоднаких.
— А как ты того фрица в кустах углядел? — спрашиваю у Макара.
— Да скорее услышал, потом уже заметил, что куст шевельнулся.
— А что услышал?
— Щелчок, как от осечки.
— А граната, откуда? Тоже ты кинул?
— Сама взорвалась. Там же, где я первого фрица подстрелил.
— Странно как-то, хотя… Допустим, ты стреляешь и у тебя осечка. Что делать будешь?
— Известно что, затвор передёрну и ещё раз попробую выстрелить.
— А если противник в двадцати метрах и у него оружие наготове. То кто первым выстрелит, когда услышит?
— Думаю тот, кто проворней.
— А если их двое и с автоматами, в кого первого стрелять будешь? — Аристарх задумался.
— Наверное, в того, кто более для меня опасен.
— А второй потом в тебя… Вот фриц и решил не рисковать, а кинуть гранату. Убить, так сказать двух зайцев. Он же не знал, что ты навскидку стреляешь. Тем более автомат осечку дал, и не факт, что патрон плохой попался, может и серьёзней причина быть.
— А как же тогда граната взорвалась? — теперь уже Макар начинает задавать вопросы.
— Запал-то фриц завёл, а вот на замахе ты его и подстрелил. Мы даже повоевать сумели, пока «толкушка» рванула. Да хлопцы, если будут спрашивать, говорите, что фриц на своей гранате подорвался, и взяли с него, только планшетку и автомат. Остальное вместе с кишками в кашу перемешено, кому надо пусть сами труп в лесу ищут. А то мы на обратном пути заплутали, еле по компасу вышли. А к утру думаю, все следы заметёт. — Снег начал падать, когда мы уже вышли на финишную прямую, а ветер усиливался с каждой минутой. В лесу ещё ничего, а вот в чистом поле… Луна окончательно спряталась, так что дорогу подсвечиваю фонариком, периодически сверяясь с компасом, хотя идти нам строго на север. Идём молча, и в начале пятого выходим на опушку в десяти метрах от оврага.
— Стой. Кто идёт? Три. — Раздаётся окрик бдительного часового.
— Два. Сержант Доможиров с патрулём.
— Сержант ко мне, без оружия, остальные на месте. — Вот же уставник чёртов. Ладно, он в своём праве. Оставляю автомат Макару, а сам иду на голос.
— Стой. Осветить лицо. — А если у меня нечем. Но голос я узнал. А вот смутную фигуру в пяти метрах от меня нет. Да и звук шёл откуда-то снизу. Ладно, товарищ капрал, ты сам этого хотел. Делаю страшную морду и подношу фонарик с синим фильтром к лицу снизу.
— Узнал? Козлов?
— Узнал, товарищ сержант. — Поднимается он из снежного окопчика и встаёт рядом с чучелом. Теперь в свете фонарика, я отлично вижу, где настоящее. — По голосу уже давно узнал.
— А чего тогда дурака валял.
— Так по уставу положено. Ну и предупредили меня.
— Ладно, отмаз зафиксирован.
— А диверсантов догнали?
— Догнали. И в небесную канцелярию отправили. Только разведка это была. Остальные жмуры где?
— Что?
— Фрицы говорю, дохлые.
— Так в лагерь снесли.
— Понял. Тогда пошли мы. Продолжайте нести службу! Товарищ младший сержант. — Отдаю я воинское приветствие.
— Есть продолжать! — Вытянувшись во фрунт, отвечает он. Свищу своим и спускаемся с откоса.
— Стой. Кто идёт? Два. — Да они что, задрочить меня, старого, решили? Не прошли и десяти метров.
— Три. Сержант Доможиров с патрулём. — Завожу я пластинку по новой.
— Сержанта ко мне. Остальные стой. — Получается один пост наверху, второй внизу. Грамотно. Только где столько народу напасёшься? Это ж весь взвод в карауле стоять будет. Иду на голос.
— Стой. Морда свети. — Ну, Махмуд, писец тебе. Повторяю тот же трюк, что и с капралом.
— У, шайтан! Зачем так пугал?
— А к чему такие строгости Рафик?
— Плохо дело. Земляк мёртвый совсем.
— Какой же он тебе земляк? Ты с Урала, он с Подмосковья.
— Зато вера один. И я теперь один.
— Ты же комсомолец, Махмуд. А религия опиум для народа.
— Религия опиум. А вера нет.
— Ну, ты и философ. Прямо Диоген.
— Диоген древний грек был. И в бочка сидел. А я простой татарин. Проходи командира.
С такими строгостями нам долго идти придётся, видимо жаренный петух кого-то клюнул, и забегали как ужаленные. К ярко горящим, вновь разведённым кострам, подхожу, матерясь во весь голос.
— Стой. Кто идёт? Четыре. — Спрашивает Гусев, выходя из тени.
— Адын. — Имитирую я кавказский акцент.
— Проходите в блиндаж, товарищ сержант. Там вас уже ждут. Ротный и начальство из полка. Злые все. — Предупреждает Вася.
Раз злые, торопиться не будем. Всё лишнее нахрен, да не нахрен, а в захоронку, есть у нас норка, не всякая собака найдёт, не то что чмошники. А то смотрю, повадились за трофеями в роту, как к себе в карман. Нет уж. Много вас, желающих на чужом бую в рай въехать, пробуйте теперь на своём. В роте патронов на две минуты боя, вместо повозки на каждый миномёт, одна, и та у старшины… Распаляя себя таким образом, я готовился к бою. Походу из кого-то, начнут сейчас козла отпущения делать. Так что лучшая защита это нападение, и для этого у меня есть железные аргументы. На «офицеров» надежды мало, пацаны совсем. Гервас, правда, постарше, но какой-то он мутный. Видимо свой скелет в шкафу у него имеется. В армии с тридцать четвёртого а всё ещё в лейтенантах, да и на роту его почему-то не поставили. А ладно, с этим позже разберёмся, будем решать насучную проблему. Автомат на шею, рукавицы в карманы, и как в ледяную воду вваливаюсь в блиндаж.
В землянке относительно светло, от обилия сложной геометрии в петлицах рябит в глазах. Хотя не такая уж она и сложная. Но «офицеров» тут всяко больше, чем рядовых, которые забились на верхний этаж нар, стараясь держаться подальше от начальства. Идёт какая-то напряжённая дискуссия на повышенных тонах. Кроме своего непосредственного руководства, узнаю капитана Лобачёва с рукой на перевязи, и всё. Остальные средние командиры мне не известны. С нашим появлением дискуссия прерывается, и все взгляды обращаются на нас. Пауза затягивается, поэтому нахожу самого старшего по званию с двумя шпалами в петлицах и, приложив руку к шапке, обращаюсь к нему.
— Товарищ майор, разрешите обратиться к лейтенанту Гервасу.
— Обращайтесь. Товарищ сержант.
— Товарищ лейтенант. Ваше приказание выполнено. Группа вражеских диверсантов уничтожена. — Рапортую я.
— Ты чего мелешь, сержант? Откуда тут взяться диверсантам. — Начинает возмущаться какой-то старлей. — Откуда, откуда? От верблюда. Так и хочется ответить в рифму. Но приходится сдерживаться. Поэтому рапортую, обращаясь к майору.
— Группа проникла в наш тыл на стыке с соседней дивизией и, пройдя по тылам полка, отметила расположение всех огневых точек, а также артиллерийских и миномётных батарей. Потом напала на нашего часового, намереваясь застигнуть врасплох и уничтожить личный состав и материальную часть роты. Но рядовой Хуснутдинов успел подать сигнал выстрелом из винтовки, и вступить в неравный бой с захватчиками. — Валю как на мёртвого, все несуществующие подвиги. Хотя почему как? И не важно, что боец приспал в окопе, и его спеленали как курёнка. Он погиб. А мёртвые сраму не имут.
