Пехотинцы лейтенанта Захарова стали отходить, вынося на себе раненых, естественно огонь на левом фланге ослаб, или практически прекратился, так что осмелевшие фрицы рванули в очередную атаку. Но пыл рванувших охладил Малыш, причесав смельчаков фланговым огнём своего пулемёта. До этого он активности не проявлял, тем более остановленный нами танк, двигался практически на него. Зато теперь момент был подобран удачно, и первые убитые гансы даже не поняли, откуда к ним прилетела смерть. Емеля успел отстрелять целую стапатронную ленту, прежде чем его заметили и обратили пристальное внимание. То, что банька стояла на отшибе, с одной стороны было хорошо, а вот с другой — она являлась прекрасным ориентиром, и теперь это строение разбирали на дрова как танковые пушки, так и пулемёты противника. От баньки во все стороны разлеталась щепа, какие-то ошмётки и куски брёвен. Надеюсь, Малыш успел выскочить, иначе ему не позавидуешь. Ладно бы пули, но снаряды не оставляли никаких шансов на выживание.

— Уходим сержант. Мои все отошли. — Прокричал мне на ухо лейтенант Захаров.

— Понял. Товарищ командир. — Выхожу я из оцепенения. — Вы идите, я только своих дождусь. — Заряжаю синюю ракету и запускаю в зенит. Тем временем один из немецких танков при поддержке отделения пехоты движется к позиции Малыша. Немного подправив прицел и угломер, наблюдаю, когда он дойдёт до нужного ориентира, и открываем беглый огонь. Выпустив оставшийся десяток мин буквально за двадцать секунд, ждём результатов. На этот раз танку повезло, чего не скажешь про поддерживающую его пехоту. И если бронегансы обделались лёгким испугом, то простогансы тяжёлым. Недаром говорится, что главное в танке, это не бздеть, но осколки мин, как градом по жести, простучавшие по броне, заставили механа громко испортить воздух, и сдать метров на сто взад. Правда, по дороге намотали на гусеницы нескольких раненых, но ещё живых камрадов, но это уже не важно, главное танк спасли.

Всё, что мог я сделал, больше в сторону позиций Емельяна не сунулась ни одна падла, но и из развалин баньки уже никто не стрелял. Не заметил я и никакого движения к нам с той стороны. Между тем вокруг нашего окопа засвистели пули, которые стали прилетать как с фронта, так и со стороны деревни Покровка. Поэтому закинув в ствол миномёта «колотушку», по ходу сообщения уходим вправо, к переправе. Мишка уже обрабатывает северную окраину Покровки миномётным огнём, так что отойти за реку мы успеваем. Не успели отойти только Грибанов с Кочетковым, старый и молодой солдаты, до конца выполнив свой солдатский долг. Фрицы неожиданно ударили из леса с правого фланга, пытаясь захватить переправу, но нарвались на кинжальный огонь сменивших позицию пулемётчиков. Как снопы валились на землю, сметённые свинцовым ливнем зольдаты, всё-таки сто метров и меньше это для пулемёта плёвая дистанция. Выпустив в сторону противника красную ракету, опустошаю один магазин за другим, строча через реку из трофейного МР-40, не отстаёт от меня и Витёк. И хоть для автомата это и предельная дистанция, но хоть какую-то плотность огня мы добавляем. Постепенно в перестрелку втягиваются и занимающие тут позиции красноармейцы, да и первые пристрелочные мины рвутся на опушке. Если бы не танк, может быть наших мы и вытащили, да и атаку отбили с большими для фрицев потерями, но против грёбаной «двойки» шансов у нас не было. Сначала очереди из пушки прошлись по пулемётчикам, разметав их позицию, а потом и нам досталось на орехи.

В общем, очнулся я уже затемно, в ушах стоял какой-то гул, а не проходящая тошнота во рту добавляла «приятных» ощущений. Голова кружилась даже лёжа, так что после нескольких безуспешных попыток понять, где я нахожусь, и принять вертикальное положение, от этой идеи я отказался и вырубился теперь уже до утра. Когда я проснулся, было уже светло и судя по часам девять утра. Лежал я на подстилке из лапника в шалаше из сосновых веток. Состояние было более-менее удовлетворительное, но, не желая повторять прошлых ошибок, я перевернулся на живот и, приподнявшись на четвереньки, на четырёх костях заковылял к выходу. Выбравшись наружу, при помощи стенки шалаша утвердился на двух ногах и, дождавшись, когда земля перестанет крутиться вокруг меня, побрёл к ближайшему дереву. Удовлетворив естественные потребности организма, огляделся вокруг и пошёл к небольшому костерку, на котором в нескольких котелках закипала вода. Во-первых, не мешало бы согреться, да и попить чего-нибудь согревающего тоже. А вот при мысли о еде, желудок вроде как довольно заурчал, но подступивший к горлу комок, на корню зарубил эту мысль.

— Очнулся? Товарищ сержант. Вот здорово. А нам санинструктор так и сказал, что при контузии нужно лежать, и если всё нормально, то само пройдёт, а если нет, то… — Довольный Федька подходил к костерку с охапкой хвороста.

— И тебе не хворать. — Немного не в тему отвечаю я. — Ты бы не орал так громко, я же не глухой.

— А я думал, что ты после контузии того, плохо слышишь, да и вообще тебе постельный режим положен. А ты чего встал?

— Я хоть контуженный, но не мёртвый. Это покойники не потеют, да и не мёрзнут, а я как видишь живой. Да и водички хлебнуть не помешает. — Бросив дрова, Федя помогает мне примоститься возле костра и, сняв один из котелков с огня, что-то наливает из него в жестяную кружку.

— Вот, — протягивает он мне ёмкость. — Тут шиповник, корешки всякие, говорят полезно. — Прихлёбывая ароматную, а главное горячую жидкость, начинаю отогреваться изнутри. На улице не май месяц, так что лёжа без движения, я продрог практически до костей. Пока я пытаюсь согреться у огня и оглядываюсь вокруг, Федя рассказывает мне обо всём, что я пропустил.

— После того, как мы увидели ракету, подхватились с напарником ноги в руки, и бежать. А то как-то ссыкотно стало, пехота уже почитай что вся на том берегу, а мы ещё тут. Да ещё и танки эти… И ведь хитрые гады! Ни в деревню, ни к нашим окопам не лезут, а норовят всё издаля… Отдышался я только тогда, когда перемахнув речку, забежал за угол амбара. Потом уже стал наблюдать, да и позицию присматривать, патроны-то ещё оставались. Видел, как вы с Витькой-танкистом отступали, а потом немец попёр и стало некогда. Пехоту ихнюю к мостику так и не подпустили, а вот танки, танки ещё постреляли с того берега, да и отошли. Наши хорошо по ним из миномётов всыпали, хоть и не попали, но мины клали кучно. Витька тебя приволок уже после боя. Думали сперва — не живой. А потом пригляделись — нет, дышит, да и крови нигде не видно. Сначала всех раненых разместили в хате на окраине, чтобы значит подальше от реки, а то фрицы ещё целый день пытались вернуть плацдарм. Ну, а ночью оба мостика сапёры разломали, так что больше немчура не полезла. Вчера же всех наших артиллеристов собрали и приказали обустраиваться в этом месте, вот тебя и перетащили сюда…

— Погоди. Так я что, уже двое суток без сознания?

— Ну, да. Нам фельшер так и сказал, чтобы тебя никуда не возили и сильно не тормошили. Перво-то, пока мы воевали, за тобой наша Маша приглядывала, ну а как только на бивуак встали она и…- Тут Федя замялся.

— Договаривай, раз начал.

— Пропала она вчера вечером, весь день сама не своя ходила, а с вечера её уже никто не видал. Ни её, ни волка, да и ружьишко своё она видимо прихватила, вещи ещё.

— Сам как думаешь? Что случилось?

— А что тут думать, Емеля-то так и не вернулся, а у них вроде как отношения, вот Маша и не смогла больше ждать.

— И куда она могла деться?

— А вот пойди, пойми этих баб. Могла и в наш тыл уйти, а могла и к немцам. Сначала-то всё выспрашивала. Как всё случилось? И где его в последний раз видели? Я даже поутру с ней на берег сползал, место показал. После этого она как бы в себе замкнулась, ни словечка, ни улыбки, ну а как только стемнелось…

— Ладно, я понял. А где весь народ? Да и сколько нас осталось?

— Всех пехотинцев у нас забрали, так что только десять человек и наберётся, сказали, переформировывать нас будут. А бойцов сержант Волохов рано утром повёл в штаб дивизии, комдив хотел с личным составом пообщаться. Со жратвой тоже что-то решать надо, а то мы все запасы ещё вчера подъели, а нас так ни к кому и не прикрепили. Вот насобирали с бору по сосенке, на раз поесть хватит, а чем потом питаться будем, даже не представляю. — Вздохнув, Федя показывает на небольшую кучку продуктов, лежащую на пустом вещмешке.