— Что ты делаешь?

— Подожди. Постой спокойно. Мне нужно твоё фото.

Нола внезапно почувствовала злость.

Её собственный разум в режиме зеркала стенного экрана: нарезка кадров мыслеобразов, случайные картинки, треск, искры и фузы.

Она велела Эвелин посторониться.

— Сейчас, сейчас. Только дай закончить. Что у тебя за свечение? Где можно такое купить? Оно продаётся во флаконах?

Стенной экран затрещал и погас, брызнул светом, снова умер, снова включился. Купол задрожал, заснежился пушинками и дымкой, голос Мелиссы проваливался в шумовой туман. Считывание данных скакало и дрожало.

Звук замыкания предохранителя, усиленно громкий.

Фззззтк!

Купол появился снова, погрязший в статике.

Сфззтзтсзтксзтзтзтсфссстсзтттт…

Несколько из выпивох помоложе издали одобрительные возгласы, наслаждаясь порчей на изображении. Многие повернулись к экрану. Другие проверили программу на своих портапопах — маленькие приборы трещали в такт, как только попадали на заданную частоту. На экране танцевали искажённые картинки, брюзжащие шумом. Некоторые из зрителей стали недовольно мычать и улюлюкать. Пивной стакан блеснул в сумеречном воздухе и разлетелся о стену. Хозяин в отчаянии терзал пульт. В его памяти ещё было свежо восстание, случившееся, когда во время финального кубка пропала электроэнергия. Плохие дни. Плохие ненастные чёртовы дни, будь они неладны.

И в этом хаосе некоторые всё ещё стояли зачарованно — умиротворённые тела, глаза застыли в направлении, всё ещё зафиксированном. Тихие — каждый из них.

Эвелин провела рукой по плечу Нолы, по её шее. Она сказала:

— Я тебя раньше где-то видела. Ты не одна из этих певичек? — Пальцы на плоти. Влажная горячая кожа. — Да, точно. У моей сестры есть твоя первая песня. Неделю или две кроме неё ничего не слушала.

Нола чесала ладони. Скряб, скряб. Привкус синего обожжённого металла во рту. Вся комната поплыла перед глазами. Уши зажужжали шумом: ворчание, резкие вдохи, похабные песенки. Хруст стекла под ногами. Рты, прижатые к телебагам, к портапопам, мелькающие видеороликами. Нола могла чувствовать сдвиг внутри, последовательность искр пробежала по тёмно-красным лакунам тела, глубоко внизу, и стенной экран последовал за ней, переключившись на другую программу. Естественная история. Подводный Мир. Осьминог проталкивается через глубь воды, ноги завиваются и развеваются, кожа подсвечена.

Она сама это сделала, Нола чувствовала наверняка; она заставила канал переключиться.

Клик, клик, клик. Руки не нужны.

Комментатор с экрана: В коже осьминога имеются миллионы пигментированных и отражающих клеток, именуемых хроматофорами.

Чёрное пальто Нолы соскользнуло с плеч.

Усилием воли он может активировать разные цвета в этих кожных пикселях с разной интенсивностью, создавая пульсирующий анимированный дисплей.

Она почувствовала связь с экраном. Телевизионные и радиоволны заполнили пространство вокруг неё, мерцая в серебряной паутине, видимой лишь ей одной.

Существо может использовать их как камуфляж, чтобы отправлять сигналы угрозы или с целью проявления знаков ухаживания.

Клик.

Другой канал. Боксёрский матч.

Её работа.

Нола: человеческий пульт. Она содрала перчатки — одну, затем вторую.

Клик, клик.

Ещё больше каналов, экран заикается, пенится.

Посетители подняли голоса протеста. Все голоса теперь казались одним голосом, одним зрелищем, одной потребностью. Верните трансляцию. Верните Купол! Завязалась борьба. Хозяин призвал к порядку.

Контроллер Нолы переключился, и она почувствовала, как живот сжался. Её ум пульсировал.

Это была она.

Клик, клик, клик.

Это была она, обрабатывающая волны.

Программа переключилась на Шоу искусств: кружились балерины в сверкающих серебристых нарядах, мужчина в маске луны, плачущий. И каждый девайс в этом месте, каждый ручной экран показывал ту же самую картинку, тот же поток, ту же загрузку.

Крики. Вспышки. Опрокинутые напитки. Чёрт! Ссаки! Грёбаная тупая машина! Хозяин бил собственным пультом о стойку, ухитрившись вернуть изображение на место.

Купол Удовольствий.

Плоть Нолы кликнула снова, вернув танцовщиц, потом осьминога, потом полуночный пруд на лесной поляне.

Эвелин отвернулась от экрана.

Нола сняла тёмные очки. Но её глаза не были устремлены ни на Еве, ни на ком-либо из комнаты. Глаза Нолы сместили фокус — мягкие, водянистые.

Эвелин могла видеть мерцание тёплого света, просачивающееся через одежду Нолы, игру цветов вокруг шеи женщины. Она могла слышать голоса с кожи, пока ещё тихие; они привлекли её ближе.

Ева вдыхала Нолу, обоняла её.

Запах пота, людская плоть.

Ещё что-нибудь?

Может, горение проводки? Электричество.

Что это было?

Что-то капнуло на горячее стекло. Чистый ШУМ.

Зззтсизтзл…

Кожа Нолы прервала вещание. Она высасывала жизнь из экрана, счищая образы, переставляя их. Вытягивая данные, выполняя передачу.

Вудуистское электричество.

Зксксттксксткскзктзтттт!

Внезапные взрывы цвета и шума.

Ручные устройства кликали и шипели, и размывались в потоке хаоса.

Картинки синхронно менялись на всех экранах в этом помещении. Они целовались и совокуплялись, и порождали другие картинки, другие звуки, более странные картинки, более странные звуки. Теперь стенной экран бара пульсировал жизнью, вспыхивал экстремальной жестокостью, жёстким порно, разящими выстрелами. Струи крови, фальшивая сперма, плевок. Автокатастрофы. Горящие здания. Две башни, опадающие в пыльные облака. Языки крупным планом, влажные и розовые. Крики о помощи. Отрубленная голова. Руки, ногти — острые и длинные, раздирающие плоть. Живот, открытый ранением как распускающийся цветок в замедленной съёмке. Нарезка кадров с изнасилованиями, убийствами, пытками. Бьющееся стекло. Хруст костей.

Выпуск тьмы из черепа.

Всё призвано Нолой откуда бы то ни было. Всё наколдовано ею, стянуто на землю из сотни разных программ и фильмов, всё ретранслировано кожевещанием.

Аудитория замерла.

Глаза всех присутствующих купались в видении света, все притянуты к стенному экрану. И потом, когда они повернулись, вся толпа — один за другим за другим, как один — осознавала присутствие какого-то чуждого существа посреди себя, кого-то, заставлявшего это происходить.

Женщину.

Теперь крутились музыкальные звёзды.

Нола Блу.

Они уставились на неё, как будто это был пиратский эфир, послание, полученное из другого мира.

Нола медленно оттянула рубашку, чтобы дать им увидеть свой живот, картинки, лица, танцовщицы, создания из глубин, балерины, кружащие друг дружку, вся ночная дымка посланий, шумов, образов.

Всё показано.

Тишина. Все в шоке.

Нола протянула руки к посетителям, своим зрителям, ладонями навстречу, широко открывшимися, чтобы показать образ, мерцавший на коже: на каждой ладони — по проекции глаза, два человеческих глаза, таращившиеся на аудиторию с тёплой влажной кожи рук.

Все смотрели на эти два глаза, а эти два глаза смотрели в ответ.

Смотрели. Смотрели в ответ.

Отражённые.

Глаз

к

глазу…

Спокойствие.

Только один вздох вырвался наружу.

Вздох Эвелин — спокойный, сдержанный, её пальцы нажимали кнопки гламкамеры.

Уирррр.

Проходит мгновение.

Клик уиррррррррррррр.

Нола продвигалась в толпе. Никто не остановил её, никто не дотронулся, никто не посмел. Они расступились, позволяя ей уйти. И даже охранники на входе, те, что в чёрных костюмах и с кирпичностенными плечами, свободно пропустили её.

Когда она вышла из бара, стенной экран встрепенулся.

Зкскст, зскки, ссснммммм, скскст!

Предохранитель перегорел. Изображение оборвалось.

Чернота.

Эвелин вышла из Падшей Луны, чтобы посмотреть, как отъезжает с обочины машина Нолы. Она тёрла глаза, стараясь унять жжение и слёзы.