— Вы… та, кто была в храме. Под куполом, — прошептала она. — Богиня…

— Байсюэ, — кивнула женщина. — Этого имени будет достаточно.

Они долго смотрели друг на друга. Яохань чувствовала, что должна задать Байсюэ сотню вопросов — о том, что произошло, о том, кто она такая, о том, как они выбрались.

— Ты спасла нас… — только и выдохнула она.

Байсюэ отвела взгляд к окну.

— А Цзяньюй? – Яохань застыла. Сердце глухо ударилось в груди. Она боялась услышать ответ. Только сжала пальцы на покрывале.

В этот момент дверь скрипнула — быстро, нетерпеливо. И в комнату влетел Цзяньюй.

— Ты проснулась! Слава Небу, наконец-то!

Он подскочил к кровати, присел на корточки и взял девушку за руку. Она не отдёрнула её. Даже, наоборот, сжала чуть крепче.

— Мы в порядке? — спросила она чуть хрипло, глядя в его глаза. Они были такие же, как всегда — живые, ясные, полные света.

— Да, — кивнул он. — Мы живы. И даже уже в нормальном городе, на нормальном постоялом дворе!

Яохань рассмеялась. Цзяньюй даже в такой ситуации умудрился сморозить глупость.

Байсюэ только слегка улыбнулась, наблюдая за ними.

— Тебе повезло, — сказала она. — Её душа сильная. Она не отпустила жизнь, даже когда тело почти сломалось.

— Она упрямая. Сколько себя помню. Однажды в детстве… — он начал, но запнулся, вдруг поймав взгляд Яохань. — Э… потом расскажу. Главное — ты здесь. И я тоже. И всё хорошо.

— Хорошо, — согласилась она. А потом вдруг добавила, глядя на Байсюэ: — И спасибо вам. Мне почему-то кажется, что мы встречались раньше, но я не могу вспомнить…

Богиня на миг прикрыла глаза, как будто почувствовала боль. Но когда снова открыла их — на губах играла лёгкая, едва заметная улыбка.

— Возможно.

Солнечный луч скользнул по полу и лёг на край кровати. Впервые за много дней было по-настоящему светло.

Некоторое время Яохань и Цзяньюй просто сидели в тишине. Он не отпускал её ладонь, словно боялся, что если ослабит хватку — она исчезнет. Поглощённые друг другом, они и не заметили, как Байсюэ, не говоря ни слова, вышла, неслышно закрыв за собой дверь.

— Как ты себя чувствуешь? — наконец спросил он, чуть тише обычного.

— Тело немного ломит, но это... не то, что меня волнует.

— А что тебя волнует? – он внимательно посмотрел на неё.

— Всё, — выдохнула она. — Всё, что произошло. Этот храм… зверь… И… ты.

— Я? — он чуть удивлённо вскинул бровь. — Что я?

Она отвела взгляд и посмотрела на свои пальцы в складках одеяла.

— Ты… Ты бросился на него. Это последнее, что я помню.

Цзяньюй молчал. Потом вздохнул.

— Очень испугался. Больше, чем когда-либо в жизни.

— Тогда зачем?

— Потому что... — он помедлил. — Потому что ты лежала на земле и не дышала. Потому что я не знал, смогу ли ещё когда-нибудь услышать, как ты ругаешься на меня за то, что я съел последнюю булочку. Или улыбаешься, когда думаешь, что я не вижу. Потому что, если бы я убежал — я бы никогда себе этого не простил. Ни в одной жизни.

Яохань посмотрела на него. В глазах её что-то дрогнуло, и уголки губ приподнялись.

— Ты дурак, Лю Цзяньюй, – она выдохнула это как привычное заклинание, как щит, за которым прятались чувства.

— Ну наконец-то, — оживился он. — Я уже думал, что ты меня больше не будешь так называть. А это почти как прозвище.

— Не обольщайся, — отозвалась она, но голос её звучал тепло.

Он засмеялся и, наконец, отпустил её руку, но между ними словно всё равно осталась ниточка.

— Что ты думаешь о Байсюэ? – Цзяньюй отошёл от кровати и начал наливать чай в чашки. – У меня ощущение, что у неё собственный план. Даже когда она молчит — у неё план.

— Может, и так. Но она спасла меня. Поэтому думаю, ей можно доверять.

Оставив друзей наедине, Байсюэ направилась на голубятню «Журавля в тумане». В руке у неё была тонко свёрнутая записка, запечатанная каплей воска.

— Мне нужен голубь, — тихо сказала она слуге.

Он кивнул и проводил её, к небольшой хижине в дальнем углу двора. Там на деревянной жёрдочке под навесом, сидели три белоснежных голубя с чёрными кольцами на лапках.

— Этого, — произнесла Байсюэ и указала на крайнего, того, что не двигался, но наблюдал за ней с почти человеческим вниманием.

Закрыв глаза, Байсюэ приложила пальцы к груди голубя.

— Истинная нить, связывающая души… покажи мне путь, — прошептала она.

Под её ладонью слабо вспыхнул неяркий холодный свет. Он прошёл по перьям голубя, заструился к крыльям и растворился в воздухе. Голубь слегка дёрнулся, будто сопротивлялся — и затем успокоился, принимая заклинание.

Она прикрепила к лапке птицы записку и отпустила его ввысь.

У неё действительно был свой план.

Колёса повозки размеренно скрипели, перекатываясь по каменистой дороге. С каждым поворотом путь становился круче, воздух — холоднее, а горы — выше и строже. Сквозь разреженную листву уже виднелись резные крыши павильонов, вырастающие среди облаков.

Цзяньюй держал поводья чуть напряжённо. Он знал этот путь, но его пугало то, как он будет объяснять, что произошло и почему они с Яохань отсутствовали так долго. А также, кто такая Байсюэ. Он был уверен, что Глава Хэ всё поймёт, но на душе было неспокойно.

Внутри повозки было тихо. Байсюэ сидела прямо, как всегда — с руками, сложенными на коленях, с закрытыми глазами. В её безмолвии было столько достоинства и отрешённой сосредоточенности, что казалось даже потряхивание повозки на камнях не осмеливалось её коснуться.

Рядом Яохань приподняла край занавеса и выглянула наружу. Ветер проник внутрь и коснулся её щёки, разметал тёмные пряди волос.

— Мы почти на месте? — спросила она негромко, больше для того, чтобы нарушить молчание, чем ради ответа.

— Ещё несколько ли*, и увидим Южные Врата, — ответил Цзяньюй, не оборачиваясь.

Яохань снова взглянула на Байсюэ. Та не шевельнулась.

Повозка медленно въехала на каменный мост, перекинутый через глубокое ущелье. Ветер застонал в скалах, сорвав с повозки пыль и сухие листья.

— Почти дома, — пробормотал Цзяньюй. Но сам не знал, для кого он это сказал. Для Яохань, для Байсюэ, или для себя.

Он мельком взглянул через плечо. Яохань опиралась на подушки, её лицо уже почти полностью вернуло прежний цвет. Байсюэ, как всегда, была безмолвной и собранной, будто всё происходящее не касалось её напрямую. Наверное, и правда — не касалось. Боги иначе воспринимают время…

Интересно, как их встретят? Отлучились на пару дней… исчезли на месяц… и вернулись не одни. Кто бы поверил? Даже он сам с трудом верил.

Цзяньюй тяжело вздохнул.

Вскоре перед ними раскинулись ворота — массивные, тёмные, увитые старыми ветвями плюща. На тяжёлых створках белела эмблема пяти переплетённых кругов — символ великого равновесия стихий, когда-то высеченный рукой самого основателя.

Школа Пяти Циклов не была простой сектой. Каждый Пик — как отдельная стихия, как элемент мира. Каждый имел своего наставника, свой устав и свои порядки. Но все они подчинялись единому Главе. Цзяньюй принадлежал к Пику Древа — самому «живому» из всех, полному зелени и света. А Яохань принадлежала к Пику Огня.

Цзяньюй слегка натянул поводья, и повозка замедлилась, качнувшись, как лодка у пристани.

— Приехали, — объявил он.

У ворот дежурили двое — оба знакомые, с Пика Воды. Старший ученик по имени Вэнь Хуань, суровый и всегда действующий по уставу, и Шан Лин, младший, с которым Цзяньюй иногда тренировался.

Яохань выбралась первой. Её движения всё ещё осторожные, чтобы не потревожить раны, но уже уверенные. За ней спустилась Байсюэ.

Вэнь Хуань приподнял бровь.

— Лю Цзяньюй? Чжао Яохань? Живые, значит. А мы уж думали, что вас съели болотные духи или злобные мертвецы.

— Почти, — буркнул Цзяньюй. — Но мы оказались злее.