Богиня уже смотрела на девушку. Её взгляд стал серьёзнее.

И в следующий миг — без движения, без жеста — она оказалась у Яохань, склонившись над ней.

Цзяньюй с трудом держался на ногах — и от усталости, и от страха. Он должен был верить, что Яохань выживет. Если кто-то в этом мире и мог спасти её, то это была богиня, что уничтожила девятиглавого зверя, словно это был лёгкий бумажный фонарик.

— Госпожа… Богиня… — голос у него дрожал. — Вы… Вы можете ей помочь? – Цзяньюй не знал, как обращаться к богам, ведь он впервые встретил кого-то подобного, поэтому решил быть максимально вежливым.

Богиня не сразу ответила. На её лице не отражалось ни жалости, ни гнева. Она смотрела на Яохань так, как смотрят на застывшую мошку в янтаре.

— Её жизнь… — произнесла она наконец, тихо, но ясно, — …принадлежит мне. Никто не смеет препятствовать плану.

Мир вокруг будто на миг замер.

Цзяньюй не сразу понял, что хочет сказать богиня. Его губы дрогнули. Но он побоялся уточнить. Это было не простое «я помогу». Это было утверждение права на жизнь Яохань, которая сейчас была в её руках.

Богиня медленно протянула руку и положила её на лоб раненой. В тот же миг из её ладони начало исходить нежное, но мощное сияние, которое окутало их обеих.

Цзяньюй хранил молчание. Как заклинатель стихии дерева, он обладал способностью ускорять процессы регенерации и облегчать боль, однако в этой ситуации его помощь была бы бесполезной. Его колени подкосились, он снова опустился на землю рядом, не отрывая взгляда от лица подруги.

Наконец, едва заметное дыхание Яохань стало ровным и глубоким. Лицо вернуло цвет, и на её щеках появился лёгкий румянец. Она выглядела умиротворённой и полной сил, как будто бы просто спала, а не находилась на грани жизни и смерти после атаки зверя духа.

Она возвращалась.

— Спасибо... спасибо… — бормотал Цзяньюй, всё ещё не веря, что они живы. Его голос дрожал — от волнения, усталости и охватившего облегчения. — Госпожа Байсюэ... если бы не вы... Просите что угодно. Я... я сделаю всё.

— Позже, — спокойно отозвалась она.

Голос Байсюэ звучал просто и ровно, но в нём было что-то странное. Цзяньюй отметил про себя, что она говорит коротко, будто каждое слово требует усилий. Может, это не её родной язык? А может, богам вообще не нужны слова. Кто бы знал — ведь слагавшие о них легенды, не задумывались, как они разговаривают.

Он бы засыпал её вопросами, будь момент другим. Но рядом лежала Яохань, всё ещё без сознания, и это возвращало его к реальности.

— Ты, — вдруг произнесла Байсюэ. — Умеешь управлять повозкой?

— Что?.. Да, конечно. Если найдётся повозка… Я могу сбе́гать в город и пригнать...

— Долго, — отрезала она, обвела взглядом пустынную равнину.

Вокруг — только пыль, камни и земля, исполосованная когтями поверженного зверя. Ни жилья, ни дороги, ни надежды на транспорт.

Цзяньюй не успел даже понять, что она собирается делать.

Она махнула рукой.

Мир замер. Воздух перед ней задрожал, как поверхность воды, куда бросили камешек. И в следующий миг перед ними возникла повозка. Нет, не просто повозка — произведение искусства.

Резные дверцы из красного сандала, инкрустации из зелёного нефрита и жемчуга, изогнутые линии крыши, как у императорского дворца. Тонкие шторки из светлого полупрозрачного шёлка. Лошадь перед упряжью — высоченная, с густой гривой цвета осенних листьев, спокойно помахивала хвостом, будто стояла здесь всегда.

Цзяньюй уставился на это великолепие разинув рот. Он даже ущипнул себя — в буквальном смысле.— Это… это же… — он сглотнул. — Госпожа, с такой повозкой… нас заметит весь город. Даже министр не ездит в такой роскоши!

Байсюэ, не изменившись в лице, слегка наклонила голову:

— Внимание… нежелательно.

Снова взмах руки.

Повозка тут же изменилась. Как будто вся прежняя форма сползла с неё, растеклась — и осталась только сдержанная, аккуратная карета. Всё ещё добротная, всё ещё дорогая, но абсолютно обыкновенная. Из резьбы остались только лёгкие узоры, инкрустации потускнели до бронзы, а ткань шторок стала плотнее и темнее. Лошадь — теперь гнедая, сильная, но ничем не выделяющаяся.

Цзяньюй выдохнул с облегчением.

— Эта… подойдёт.

Он бросил короткий взгляд на Яохань. Та всё ещё не просыпалась, но теперь, по крайней мере, у них был способ увезти её в безопасное место. Даже если для этого пришлось стать свидетелем истинной магии.

И всё же, в глубине души, он чуть-чуть пожалел, что не прокатился в той первой повозке хоть раз, как император.

Он всё ещё переваривал увиденное, когда Байсюэ, стоявшая у повозки, вдруг прищурилась и покачала головой, словно в ответ на какую-то свою мысль. Провела ладонью по шее — мягко, как если бы стряхивала пыль с платья.

Её облик начал меняться.

Свет, что окутывал её, померк. Великолепное, почти невесомое платье, которое выглядело как будто сотканное из лунного света, стало плотнее, материальнее, золотистого оттенка. На плечи легла тонкая шаль, цвета янтаря. Волосы, сиявшие, как роса на морозе, поднялись в сложную причёску, украшенную шпильками.

Последней деталью стала широкополая соломенная шляпа с вуалью. Лицо богини — всё ещё безупречное, всё ещё прекрасное — теперь пряталось в полутени, и только глаза всё ещё были слишком золотыми, чтобы принадлежать обычной девушке, но по крайней мере стали похожи на человеческие, просто светлее обычного.

Теперь она выглядела как странствующая аристократка. Красивая и чужая, но не настолько, чтобы привлекать внимание на улицах.

Цзяньюй сглотнул. Язык чесался спросить, как — таких техник он не видел ни у одного мастера. И всё же он молчал. До тех пор, пока повозка не тронулась.

Он управлял повозкой, сидя впереди. Байсюэ сидела внутри рядом с Яохань, та всё ещё не просыпалась, и её дыхание было тихим, как шелест страниц.

Наконец, Цзяньюй не выдержал.

— Простите… госпожа Байсюэ… — начал он осторожно, не оборачиваясь. — Что это была за техника? То, как вы изменили… всё. Повозку. Себя.

Ответом было молчание. Он уже подумал, что спросил что-то неподобающее, и успел испугаться, когда услышал её голос:

— Это не техника.

— Тогда что?..

— Истинная магия.

У Цзяньюя перехватило дыхание.

Он слышал об этом. Сказки, мифы. Магия, которой владеют только небожители.

— А… этому можно научиться? — спросил он, не сдержавшись, голос дрогнул от надежды.

Байсюэ не сразу ответила. А когда заговорила, в её голосе впервые появилась нежность. И печаль.

— Нет. Не для людей. Ци — как камень, из него можно строить. А Истинная магия — это земля под этим камнем. Воздух. Вода. Она просто есть.

— То есть... — он помедлил, — никто из людей не сможет?

— Некоторые пытались. Но нет. Истинной магией могут владеть только боги.

Кажется, впервые с момента их встречи Байсюэ заговорила по-настоящему. Не короткими, отрывистыми фразами и приказами. И похоже, сейчас она была в настроении поговорить, чем Цзяньюй сразу же воспользовался. Прямо сейчас рядом с ним сидела богиня. Такую возможность упустить было бы преступлением. Он прокашлялся и, собравшись с духом, тихо спросил:

— А таких, как вы… много?

Он даже не понял, зачем спросил. Просто хотел понять. Кто она? Что она? Есть ли ещё боги, скрытые под личинами обычных людей?

— Нет, — коротко сказала она.

Цзяньюй кивнул, а потом, не удержавшись, продолжил:

— А… сколько?

— Мало, — медленно произнесла Байсюэ, глядя в сторону.

Она замолчала. И молчала так долго, что Цзяньюй начал думать, что она больше не скажет ни слова.

Повозка ехала по неровной дороге, деревянные колёса стучали мерно, словно удары сердца. Яохань тихо дышала на заднем сиденье, её лицо было спокойным, почти мирным — в контраст с напряжением, которое росло в груди Цзяньюя.

Наконец, Байсюэ произнесла: