— Что ж, — прервала его Яохань, вытирая лоб, — тогда есть шанс отдохнуть и выспаться, наконец.

— Ближе к вечеру можем прогуляться. Я покажу вам город, — вдруг предложил Юншэн. Вроде бы речь шла о короткой вечерней прогулке, но он будто давал шанс на время вырваться из тревоги и отвлечься.

— Звучит заманчиво, — улыбнулась Яохань. — Но, боюсь, я просто усну по дороге.

— Ничего, если заснёшь, я тебя понесу! — с энтузиазмом сказал Цзяньюй. Ему было интересно погулять по такому большому городу. Хоть ему и довелось попутешествовать, но всё же так далеко от Школы он не бывал ни разу и таких больших городов не видел. Как и Яохань — они с детства все делали вместе и бывали в одних и тех же местах.

Юншэн перевёл взгляд на Байсюэ. Она стояла чуть в стороне, как будто собиралась уже пройти мимо и скрыться в своей комнате. Она кивнула.

— Тогда встретимся в Час Собаки, — сказал Юншэн и скрылся в своей комнате.

___________________________

* Измерение времени в древнем Китае:Начало суток: 23:00–01:00 — Час Крысы01:00–03:00 — Час Быка03:00–05:00 — Час Тигра05:00–07:00 — Час Кролика07:00–09:00 — Час Дракона09:00–11:00 — Час Змеи11:00–13:00 — Час Лошади13:00–15:00 — Час Козы15:00–17:00 — Час Обезьяны17:00–19:00 — Час Петуха19:00–21:00 — Час Собаки21:00–23:00 — Час Свиньи

Идиома 镜花水月 (pinyin: jìng huā shuǐ yuè) дословно переводится как «цветы в зеркале и луна в воде». Передаёт чувство эфемерности, несбыточного желания и бренности мира.

Они вышли из «Журавля в тумане» чуть позже, чем планировали.

Город оживал особым образом, как будто в сумерках становился настоящим. Он раскрывался перед гостями как свиток живописи: с приглушёнными красками, тонкими линиями крыш, фонарями, дрожащими в ночном воздухе, и ароматами свежей еды. Это был один из древнейших городов Поднебесной.

Юншэн шёл впереди, показывал и рассказывал. Кроме знаковых построек вроде усадьбы местного правителя, он также знал и об истории самого старого магазина, и легенду о призраках под мостом.

— А вот здесь когда-то жил знаменитый мастер резьбы по камню. Сейчас его внук продаёт чай, — рассказывал он, ведя их через узкий переулок, мимо чайной, вход в которую был украшен живыми цветами.

Цзяньюй шёл сзади и неохотно признавался себе, что ему нравится, как Юншэн говорит. Он знал так много, будто всю жизнь прожил в Сяочжэне, хотя утверждал, что бывал здесь только проездом.

В какой-то момент они свернули на улицу торговцев украшениями. Яохань чуть замедлила шаг возле лотка, где продавались яркие бусины, резные деревянные подвески, браслеты из нефрита и коралла, красные нити с узлами удачи. Но взгляд её задержался — совсем ненадолго, почти незаметно — на одном украшении.

Это была шпилька. Золотистая, изящная, словно вытянутая из солнечного луча. Её форма повторяла изогнутую ветку цветущей сливы — с миниатюрными цветками и перламутра, сделанными так искусно, что казались живыми. Яохань на секунду прикусила губу. Потом быстро отвела взгляд и шагнула вперёд, будто потеряла интерес.

Но Цзяньюй заметил.

— Нравится? — спросил Цзяньюй с напускной небрежностью.

— Красивая, но…

Она не успела договорить. Он уже протягивал монеты продавцу. Яохань вспыхнула.

— Зачем ты…

— Потому что ты каждый раз смотришь на шпильки, но ни одну так и не купила, — перебил он. — И потому что… не знаю. Просто захотелось её купить.

— Спасибо, — тихо сказала она. — Она правда очень красивая.

— Можно?.. — спросил Цзяньюй, чуть приподняв шпильку.

Яохань кивнула и чуть наклонилась. Щёки её тронула лёгкая румяная дымка.

Он осторожно, будто боялся что-то испортить, подошёл ближе и медленно вставил шпильку в её пучок. Со стороны это выглядело почти как ритуал. Его пальцы едва коснулись её волос, но от этого короткого прикосновения обоих будто окатило теплом. Сердце Цзяньюя стучало громче барабанов уличных музыкантов.

Чуть поодаль стояли Юншэн и Байсюэ.

Юншэн, наблюдая за сценой, усмехнулся и качнул головой.

— Только недавно ругались, потому что кое-кто слишком долго собирался, а теперь — вот они, юные цветочки.

Байсюэ улыбнулась, — И все-то ты замечаешь.

— Может, и мне стоит что-нибудь купить? — продолжил он, глядя на украшения на прилавке. — Что скажешь? Может, ожерелье? Или, может… — он посмотрел на неё сбоку, с озорной искоркой в глазах, — пояс из чешуи тысячелетнего змея? Модная вещь.

Байсюэ сдержала улыбку, опустив взгляд.

— Не стоит, — тихо сказала она. — Я ничего не ношу.

— Ну да, кроме своего долга и моей привязанности, — пробормотал он и пожал плечами. — Тяжёлые украшения.

Она чуть отвернулась, чтобы он не заметил, как дрогнули её губы. Но всё же на мгновение прижалась к его плечу, и этого касания было достаточно, чтобы Юншэн замолчал.

Байсюэ снова посмотрела туда, где Яохань и Цзяньюй смеялись, упрямо делая вид, что не замечают, как дрожат у них пальцы, когда случайно соприкасаются.

Юншэн чуть наклонился к Байсюэ и тихо сказал:

— Всё-таки я кое-что подарю.

Она хотела возразить, но он уже поднял руку — спокойно, неторопливо, как будто проводил пальцами по струнам циня. На ладони вспыхнул неяркий золотистый свет. Если бы даже кто-то из прохожих заметил, то принял бы за отблеск фонаря. Он сжал пальцы — и вновь раскрыл их, и на его ладони лежал тонкий браслет из полупрозрачного нефрита. Ни вычурности, ни лишнего блеска, только совершенная простота вещи, созданной из любви.

Юншэн молча взял её руку — левую, где пульс стучит в такт сердцу. Его пальцы, тёплые и уверенные, мягко обвили её запястье, и он аккуратно надел браслет.

Белый нефрит ласково лёг на кожу.

— В мире людей такое дарят возлюбленным… — прошептала она.

Юншэн кивнул.

— Так и есть. Ты — моя.

Байсюэ не ответила. Но в её взгляде было всё: растерянность, боль, благодарность, и хрупкая надежда.

Байсюэ стояла в полутени фонаря, когда заметила, как Яохань озирается, будто кого-то ищет. Девушка двигалась по улице легко, неся в руках свёрток с чем-то вкусным, а в волосах поблёскивала золотая шпилька. Сердце Байсюэ сжалось. Она помахала Яохань в ответ, и та тут же улыбнулась.

А я… — подумала Байсюэ, — я украду у неё всё это. Это счастье. Эту жизнь.

Юншэн стоял рядом, и хоть она ничего не сказала, он всё понял. Его рука легла ей на спину, тёплым, уверенным жестом, будто он чувствовал ту вину, о которой она не говорила вслух.

— Если мы проиграем, — тихо сказал он, — будущего не будет ни у кого. Не только у неё. Всё снова начнётся сначала. Все забудут. Все погибнут. И она. И ты. А так… у нас есть, пусть и призрачный, шанс.

Она медленно кивнула, не отрывая взгляда от Яохань.

Байсюэ и Юншэн пошли в сторону Яохань. Тут же возник и Цзяньюй с охапкой карамельных фигурок — купил на всех.

— Вы где пропадали? — спросила Яохань, вытаскивая из кулака друга фигурки по одной так, чтобы он их не уронил. — Только что было представление, и мы видели птицу, которая пела как человек!

— Мы любовались луной, — ответил Юншэн с лёгкой усмешкой. — Она, к счастью, пока не пела.

Они снова были вместе. На время — просто группа странников, идущих в одном направлении. И этого оказалось достаточно, чтобы вернуться в гостиницу под светом фонарей и тонкой луны, мерцающей в воде — такой далёкой, как несбыточная мечта.

***

— Не тормози, а то потеряем их, — сказал Юншэн, догоняя Цзяньюя, который украдкой поглядывал на Яохань. Они с Байсюэ как-то незаметно ушли вперёд, но задержались у витрины с игрушками.

— Я не торможу, — буркнул Цзяньюй, но шаг ускорил. Всё равно краем глаза продолжал следить за тем, как Яохань и Байсюэ с интересом рассматривали яркого тряпичного тигра. Если бы продавец знал, что его поделками заинтересовалась настоящая богиня, то-то бы удивился!