… Юншэн стоял на берегу озера. Воздух был наполнен запахом воды, чуть влажной травы и чего-то цветочного. Над головой плыли ленивые облака, отражаясь в водной глади. На другом берегу тянулись зелёные холмы, издалека казавшиеся мягкими как одеяла.

Байсюэ сидела на широком плоском камне у самого берега. Она опустила ноги в воду, и прозрачные волны обнимали её щиколотки, тонкие круги расходились от ее ступней по воде. Она слегка наклонилась вперёд, подперев щёку рукой, будто задумалась. Свет, отражённый от воды мягко ложился на её лицо, оттеняя прозрачную кожу, чуть тронутую румянцем.

Она подняла на Юншэна взгляд. В медово-золотистых глазах было только тепло. Только он.

Юншэн подошёл и сел рядом. Байсюэ мягко коснулась его плеча, прижалась к нему, осторожно переплела их пальцы. Её голос, её тепло, её прикосновения — всё было слишком реальным, чтобы быть иллюзией.

— Ты слишком серьёзен, — сказала она и улыбнулась. — Здесь уже всё закончилось, помнишь?

Юншэн моргнул. Это… невозможно.

— Мы… выиграли?

— Мы свободны. Мир в порядке. Нет больше нужды бороться, притворяться, ждать, терять. Только мы. Здесь и сейчас.

Юншэн смотрел на неё, как на луч солнца после бесконечной ночи. Это была мечта, и он так хотел в неё верить. Хотел остаться здесь. Навсегда. Если это сон, пусть он не кончается!

Он потянулся, чтобы коснуться её лица…

…и не смог вспомнить, как оно выглядит.

Её черты начали размываться, превращаясь в бесформенное белое пятно.

— Байсюэ?

Никакого ответа. Что-то, отдалённо напоминающее губы, двигалось, но никакого звука не было.

Озеро треснуло разбитым зеркалом. Пейзаж начал рушиться, рассыпаться на осколки. Каждый фрагмент сиял по-своему, и в каждом из них Юншэн видел своё отражение. В разных жизнях. Но всюду — один.

В одном он стоял в лунном свете на вершине горы, с окровавленным мечом в руке.

В другом — смотрел в пустые небеса с берега высохшего озера.

В третьем — небожитель, застывший во времени, наблюдающий за угасанием мира.

Осколок сменял осколок, но Байсюэ не появлялась ни в одном из них.

И тогда он услышал голос. Похожий на свой, но другой, будто одновременно говорили двое.

— Ты помнишь её? Или ты сам всё придумал?

Юншэн зажал уши, как будто это могло помочь. Но голос проникал в его разум.

— Она была настоящей, — прошептал он.

— Тогда расскажи. Какими были её глаза?

Он попытался. Сосредоточился, представил — но ничего не всплыло. Ни цвет. Ни форма.

— Видишь? Может быть, её никогда не было. Ты ведь бог, который ничего не забывает. Ты просто придумал её, потому что не хотел оставаться один.

Юншэн закричал. Осколки прошлых жизней продолжали падать вокруг него.

***

Байсюэ шла по залу, стараясь не терять из виду Цзяньюя, но плотная тьма медленно выползала из-за колонн, окружая её. Она обернулась к Юншэну — но сзади никого не было…

Из-за ближайшей колонны забрезжил свет. Байсюэ шагнула туда…

… прямо на мягкий склон холма, усыпанный цветами. Тёплый ветер нёс аромат трав и дыма от жаровни.Перед ней раскинулся двор — уютный, ухоженный, словно сошедший с картин. Дом был деревянный, с покатой крышей. Над крыльцом болтались бумажные фонарики — кривоватые, будто их делал человек, для которого смысл важнее формы. Байсюэ узнала почерк. Свой собственный.

В траве перед домом сидела небольшая собака с густой шерстью и задорной плоской мордочкой. Её хвост — пушистый, как кисточка для каллиграфии, — был грациозно завёрнут кольцом на спину. Она с хозяйским видом оглядывала двор, хотя едва доставала до колена. На шее у неё была завязана красная лента. Собачка посмотрела на Байсюэ с царственным вниманием и… зевнула, затем изящно улеглась, положив мордочку на лапы.

— Вот ты где, — раздался голос.

Юншэн вышел из-за угла дома с корзиной, полной свежих персиков. На нём был простой тёмно-синий халат, а волосы небрежно перехвачены тонкой лентой, не для красоты, а только чтобы не мешались.

Он посмотрел на Байсюэ и улыбнулся, слегка склонив голову:

— Я проснулся рано и решил собрать персики. Никогда не думал, что мне пригодятся знания о садоводстве!

Они вошли в дом, сели за стол.

Юншэн наливал чай, а Байсюэ смотрела, как солнечный свет ложится на его пальцы. Потом — как он со смехом рассказывает про утренний сбор персиков. Как поправляет ей прядь волос. Как касается её руки.

Пушистая малышка тоже проследовала за ними в дом. Она уткнулась носом в колени Байсюэ, ожидая, чтобы её погладили.

— Она привыкла к тебе. Хотя сначала ревновала.

Юншэн подался вперёд, запустил пальцы в густую шерсть на загривке, и собачка довольно заурчала. Кажется, Юншэна она любила больше.

— Помнишь, как Цзяньюй и Яохань нашли её на рынке? Яохань, конечно, забрала её с собой, а потом решила оставить у нас. Они опять отправились исследовать какие-то руины… Не сидится им на месте!

Байсюэ слушала, не перебивая, и в уголках её губ расплылась мягкая улыбка. Взгляд стал рассеянным, задумчивым, будто она действительно вспоминала что-то давно прошедшее. Она перевела глаза на Юншэна, который продолжал гладить собаку, и, не сдержавшись, накрыла его ладонь своей.

— Я знаю, что это иллюзия. Но всё равно хочу остаться. Хоть немного. Хоть ещё мгновение…

Она изо всех сил хотела поверить.

Собачка довольно посапывала, радуясь вниманию обоих хозяев, её пушистый хвостик подрагивал в такт поглаживаниям.

— Байсюэ, о чём ты? Нам больше не нужно сражаться. Всё закончилось хорошо, — сказал Юншэн.

— Это неправда, — прошептала она. — Ты не мой Юншэн. И это не наш дом. Это клетка, сотканная из желаний!

Пейзаж дрогнул. Тени начали стекать по стенам. Дверь хлопнула от ветра, которого не было. Собачка у её ног подняла голову — и растеклась как дым.

Всё исчезло.

Теперь Байсюэ стояла посреди огромного зала. Стены были покрыты трещинами. Каменные колонны возвышались, смыкаясь где-то наверху в полумраке, словно рёбра гигантского монстра.

На мокром полу появилось зеркало воды. Байсюэ опустила взгляд — и увидела… Яохань.

Бледную, израненную, с потухшим взглядом.

— Почему ты сделала это со мной?.. — шевелились её губы.

Байсюэ вгляделась в отражение. Вот он, её страх. Она хотела защитить мир. Хотела использовать свою силу так, чтобы никто не погиб зря. И когда приняла решение найти смертную душу, способную выдержать искру божественной силы — она не колебалась. Это была необходимость. Ведь боги должны были защищать мир смертных. И всё, что она делала, было ради этого.

Но она совершенно не осознавала, что судьба случайно выбранного смертного переплетётся с их борьбой. Что простое вмешательство сделает Яохань мишенью. Что лишит её выбора.

Что изменит её жизнь — навсегда.

— Я… — Байсюэ сжала кулаки, — я думала, что делаю то, что должна. Что это будет временно…

Её голос дрогнул. Но она смотрела в воду, не отводя глаз.

Но отражение не исчезало. Рядом появился Цзяньюй, смотрящий с укором.

— Я не всё предугадала. Но я не дам этому страху стать моей сутью.

Она опустилась на колени и дотронулась до поверхности воды.

— Ты не должна стать оружием, как это сделали со мной. Ты — моя ответственность. Я уже не смогу изменить то, что сделала, но я не стану жертвовать тобой. И никем.

Водное зеркало дрогнуло и растеклось, отражения исчезли. Воздух стал легче. Колонны начали таять в белом свете.

Байсюэ закрыла глаза на мгновение. А когда открыла — снова стояла в зале, где царила тишина. Иллюзия рассеялась.

— Подождите меня, — прошептала она. — Я иду.

Идиома 破繭成蝶 (pò jiǎn chéng dié) дословно переводится как «Разорвать кокон и стать бабочкой».

Буквально, речь идет о разрыве шёлкового кокона шелкопрядом. Если гусеница не разорвёт кокон сама — она задохнётся или останется уродливой. Помощь извне губительна. Это метафора трансформации, преодоления трудностей и выхода на новый уровень — личностный, духовный, эмоциональный.